— Но летают они довольно быстро.

— Ты считаешь, что у них большая скорость? Они ни в какое сравнение не идут с самолетами. Они медлительны и неуклюжи.

И как показало 6 мая 1937 года, еще и небезопасны.

Ровно через год после открытия регулярного пассажирского сообщения между Нью-Йорком и Франкфуртом дирижабль «Гинденбург», чье место стоянки находилось в Лейкхерсте, Нью-Джерси, взорвался и сгорел. Из девяноста семи пассажиров, находившихся на борту гигантского дирижабля, тридцать шесть человек погибли.

Лэрри Хокстеттер был в их числе.

Много позже, когда Шарлотт-Энн вспоминала эти события, она поняла, что Лэрри по-своему повезло. Ей были известны слова, что смерть ужаснее для тех, кто остается в живых, любивших ушедших и оставшихся один на один с миром. Когда она думала о горе Элизабет-Энн, которое выражалось в длинных и многословных письмах, то не сомневалась в истинности этого утверждения. В чернильных строчках чувствовалась тоска Элизабет-Энн, нежелание поверить в то, что она снова потеряла мужа. Да и сама Шарлотт-Энн ощущала странную опустошенность после гибели отчима. Но ее мать недолго предавалась отчаянию. Она приучила себя к новой жизни в одиночестве и целиком посвятила себя работе, находя поддержку и утешение в управлении империей Хейл.

Но судьба уберегла Лэрри не только от этой борьбы за выживание. Несмотря на всю тяжесть личной трагедии, Шарлотт-Энн поняла, что ее намного больше пугает и подавляет надвигающаяся политическая драма. Потому что Лэрри оказался прав. Кровопролитие, предсказанное им, действительно началось, захлестывая всю Европу. Гитлер жаждал власти, и вместе с Муссолини они начали проглатывать целые страны и народы. Ситуация в Европе достигла крайней точки.

В 1937 году Италия захватила Эфиопию.

В 1938 году Италия последовала примеру своего союзника Германии и приняла антиеврейские законы.

31 марта 1938 года после четырехлетнего правления диктаторов Дольфуса и Шушнига Гитлер двинул войска из Баварии в Австрию, и последовавший аншлюс превратил самостоятельное государство в неотделимую часть Германии.

В январе 1939 года дуче объявил об аннексии Албании, что явилось сознательной имитацией «побед» Древнего Рима.

В 1939 году Гитлер подписал Пакт о ненападении с Советским Союзом.

Этот договор был очень скоро нарушен.

Тем временем Шарлотт-Энн перестала посещать светские увеселения, если Луиджи не было в городе. Она не могла больше выносить самодовольные речи или взволнованные дискуссии о новой, возрождающейся Римской империи. Казалось, никто не принимает в расчет то, что большинство из покоренных народов едва еще достигли только начала эпохи механизации. Слишком часто победа оказывалась не чем иным, как резней невинного народа, еще живущего в каменном веке, при помощи танков и автоматического стрелкового оружия.

И наконец, между 1 и 27 сентября 1939 года пороховая бочка взорвалась. Нацистская Германия и Советский Союз одновременно напали на Польшу[23], поделив между собой страну, пытавшуюся защитить себя в войне двадцатого века оружием века девятнадцатого.

Но планы Гитлера странным образом исполнились после трагической для Европы встречи фюрера с беспомощным британским премьером Невиллом Чемберленом в Мюнхене. Чемберлен и его французский коллега, стараясь уберечь свои страны от разыгравшегося аппетита стран «Оси Берлин — Рим», дали немецкому диктатору карт-бланш в расчленении Чехословакии. Франция и Англия пообещали не вмешиваться[24].

Нервничая, Шарлотт-Энн прогуливалась по внешне мирным садам Виллы делла Роза и спрашивала себя: «Куда еще все это приведет нас?»

И никогда не отвечала на этот вопрос. Слишком уж пугающим казался ответ. Молодая женщина изо всех сил пыталась удержать мир на расстоянии. Для нее стены, окружающие Виллу делла Роза, превращали ее в оазис, отделенный от реальности.

В конце 1940 года, когда Луиджи вернулся домой после очередной секретной командировки, в которую его отправил дуче, они занимались любовью днем. Шторы были задернуты, скрывая их от заходящего солнца. Они лежали молча, ожидая, пока восстановится нормальный ритм дыхания, и Шарлотт-Энн облекла свои страхи в слова.

— Луиджи, — прошептала она, — что происходит с миром? Что же с нами будет дальше?

— Не волнуйся, cara, — небрежно отозвался он, лаская губами ее обнаженную спину. — Все идет к лучшему.

Женщина села в постели, прижимая к груди смятую простыню.

— Но только вчера я видела, как людей избивали на улицах и запихивали в грузовики. Я спросила у кого-то, в чем дело. И мне ответили, что это евреи.

— Я думаю, тебе не стоит беспокоиться о евреях, — мрачно проговорил Луиджи.

— Но как я могу? — с силой ответила она. — Гитлер пожирает Европу, словно какой-то изголодавшийся император, и бросает дуче объедки. Что будет, если все останется по-прежнему? Гитлер и Муссолини хотят завоевать мир! Луиджи, что будет, если вмешаются Соединенные Штаты?

— Заботы Европы не касаются Америки. Соединенным Штатам хватило прошлой войны. Вот увидишь, Америка благоразумно останется в стороне.

«Знаменитые слова», — подумала Шарлотт-Энн, когда 7 декабря 1941 года японцы напали на Перл-Харбор.

Это было незадолго перед тем, как союзники Японии Германия и Италия объявили войну Соединенным Штатам.

Соединенные Штаты, в свою очередь, объявили войну Германии 8 декабря 1941 года.

И Италии три дня спустя.

Шарлотт-Энн ди Фонтанези, рожденная в Соединенных Штатах и американка сердцем, неожиданно оказалась врагом всего, чем она дорожила. Кроме своего мужа.

По разные стороны Атлантики Элизабет-Энн и Шарлотт-Энн встретили известие об объявлении войны с одинаковым чувством страха и ужаса. Дипломатические отношения между Соединенными Штатами и Италией были прерваны, и обмен письмами по традиционным каналам стал невозможен. Только благодаря усилиям кардинала Корсини, выступившего в роли посредника, матери и дочери удавалось продолжать переписку. Ватикан тайком переправлял их письма по длинной цепи архиепископов. Папское государство официально оставалось нейтральным, но Папу Пия XII Гитлер считал чумой. Ходили слухи, что фюрер рассматривает вариант перемещения Папы и его окружения в Германию или, упаси Боже, в Лихтенштейн, где Ватиканом будет куда легче управлять, и церковь потеряет свое могущественное влияние.

Таким образом, обмен письмами требовал времени. Иногда на это уходило от восьми до десяти недель, а иногда и пять месяцев. Каждый раз, получая весточку из дома, Шарлотт-Энн торопливо брала конверт, прижимала к груди и потом перечитывала снова и снова. Из Нью-Йорка приходили новости хорошие, плохие и так себе.

«Без Лэрри все пришло в такой беспорядок. Как же мне его не хватает. Иногда я спрашиваю себя, как мне все-таки удается справляться со всем без него. Лэрри был таким отличным администратором, а я только сейчас поняла это. Он так все устроил, что империя почти самоуправляется…

Я только что добавила еще три мотеля к общей сети. Конечно, сейчас война, многие служащие отправились на фронт, и новое приобретение только прибавит мне работы. Мне пришлось нанять побольше женщин, и они отлично справляются…

Заккес воюет на Тихом океане. Сын так радовался возможности наконец попасть в «воюющий флот», как он это называл. Но ведь ему только восемнадцать! Я все время беспокоюсь о нем…

Я надеюсь, что в Риме все в порядке. Новости, доходящие к нам сюда, так расплывчаты. Я уже и не знаю, что думать. Но именно теперь я поняла, когда вы с Луиджи оказались по другую сторону фронта, что испытывали люди во время Гражданской войны, когда брат шел против брата…