Луиджи приподнялся, собираясь лечь на нее, Шарлотт-Энн судорожно глотнула и облизнула губы. Ей вдруг стало страшно. Его ноги коснулись ее, и она почувствовала его член между своих бедер. Он устроился там, остановился, и, когда Луиджи поцеловал ее, Шарлотт-Энн вдруг почувствовала тупую боль. Она застонала, и Луиджи застыл, потом начал отстраняться от нее.

— Нет, — прошептала Шарлотт-Энн, ее глаза были полны любви и решимости. Она покачала головой. — Все в порядке, Луиджи. Не останавливайся.

— Ты уверена?

Шарлотт-Энн кивнула, и он снова прильнул к ее губам глубоким поцелуем, одновременно медленно, но уверенно погружаясь в нее. Она вцепилась зубами в уголок подушки, пока что-то внутри нее рвалось и уступало его натиску. Шарлотт-Энн чувствовала, как что-то влажное струится по ее бедрам, пока Луиджи осторожно двигался внутри нее. Его медленный ритм становился все быстрее, пока она не забыла о боли и не начала отвечать ему, прижимаясь к нему бедрами, приноравливаясь к его темпу. Он обхватил руками ее ягодицы, прижимая ее все крепче, и Шарлотт-Энн ощутила, что они стали единым целым, спаянные воедино, а Луиджи все глубже и глубже погружался в ее лоно. Ее тело напряглось, дыхание стало прерывистым, и она вдруг ощутила, что летит в пропасть, и наступил миг взрывного, всепоглощающего наслаждения. Волны экстаза накатывали на нее, а тело Луиджи вдруг напряглось, он вскрикнул. Их тела содрогались в едином трепете удовлетворенной страсти.

Потом он рухнул вниз, прерывисто дыша, мокрый от пота. Их тела еще сливались воедино.

Спустя какое-то время Луиджи перекатился на бок и лег рядом с ней. Шарлотт-Энн смотрела в сторону, страшась встретиться с ним взглядом.

Его твердая рука взяла ее за подбородок и заставила повернуть голову.

— Я люблю тебя, Шарлотт-Энн, — торжественно прошептал Луиджи, целуя ее в кончик носа. — Я должен на тебе жениться. Ты должна принадлежать только мне.

Его взгляд развеял ее страхи, и сердце забилось ровнее.

— А ты? — мягко спросил он. — Ты хочешь выйти за меня замуж?

Шарлотт-Энн робко улыбнулась. Ее глаза сияли, но сердце тосковало. О, если бы действительно все было так просто! Но остается еще шесть месяцев до ее совершеннолетия. Она пообещала матери посещать школу Катру по меньшей мере полгода. А вдруг он не захочет ждать так долго?

Неожиданно для себя самой она почувствовала, что утвердительно кивает, и ее затопило удовлетворение. Шарлотт-Энн посмотрела на потолок, а Луиджи натянул на них покрывало. Он выключил свет, и в комнате стало темно.

Она чувствовала рядом тепло его тела, Луиджи обнял ее и уткнулся носом ей в шею. Шарлотт-Энн ощущала себя такой защищенной, расслабившейся, и долго не могла уснуть.

Последним, что пришло ей в голову, было: теперь Шарлотт-Энн знала точно, что может не волноваться. Она его любит.

И вдруг актерская карьера показалась ей лишенной всякого смысла.

Неизвестность убивала ее.

Никогда еще в своей жизни Элизабет-Энн так не нервничала. В ушах у нее звенело от напряжения, во рту пересохло. Но внешне она выглядела абсолютно спокойной, почти безразличной. Элизабет-Энн взглянула на Лэрри, сидящего наискосок от нее за накрытым белой скатертью столом. Он тоже был само спокойствие, хотя она знала, как все кипит у него внутри.

Они с Лэрри приготовились к последнему броску, и никто из них не знал, смогут ли они загнать добычу или нет.

— Это игра, — убеждал ее Лэрри в их черно-желтом «роллс-ройсе» по дороге на эту встречу. — Помни об этом. Здесь как в покере. Когда ставки высоки, следует о них вообще забыть. Помни, ты что-то выигрываешь, а что-то теряешь. Штука только в том, чтобы выигрывать чаще, чем терять.

Но сказать легче, чем сделать, это она теперь точно знала.

Эта особая «игра в покер» происходила не в казино или в прокуренной задней комнате сомнительного бара. Они сидели за длинным обеденным столом в роскошном банкетном зале отеля «Шелбурн» на углу Пятой авеню и Шестьдесят второй улицы. Кроме них с Лэрри, среди других «игроков» были четыре адвоката, двое представляли интересы Элизабет-Энн, а двое других — интересы Милтона Шелбурна, бухгалтеры обеих сторон и представители банков.

Элизабет-Энн посмотрела на Милтона Шелбурна. Он стал их добычей, и притом отличной. Высокий, с огромным животом, не позволявшим ему сесть к столу ближе, чем на фут. Проницательные черные удлиненные глаза, редеющие черные волосы зачесаны назад, усы отлично подстрижены. На нем превосходно сшитый костюм, массивные золотые запонки высовываются из-под полосатых рукавов пиджака. До мозга костей это очень благополучный и могущественный человек, а гаванская сигара, которую он курит, только усиливает впечатление. Неожиданно Элизабет-Энн поняла, что, несмотря на эту внешнюю невозмутимость, он волнуется даже больше, чем она или Лэрри, но ему удается этого не показывать. Фактически, несмотря на ставки, все сидящие за столом выглядят настолько степенными, словно собрались в церкви.

Элизабет-Энн сгорала от желания узнать, который час, но она и не взглянула на свои наручные часы, снова и снова повторяя себе, насколько важно им с Лэрри делать вид, что время для них не имеет значения. Они должны убаюкать Милтона Шелбурна ложным ощущением безопасности, словно им было совершенно безразлично, насколько быстро закончатся переговоры. Если им это не удастся, то Шелбурн может раскусить их игру, и ему удастся вырваться из ловушки. Тогда он в последнюю минуту заключит сделку с кем-нибудь из других покупателей, предложения которых он раньше отверг.

Если дело выгорит, то это станет самой странной сделкой, в которой Элизабет-Энн доводилось принимать участие. Прежде всего, на сделку отводилось всего одиннадцать часов, хотя предполагалось, что ей об этом ничего не известно. Они с Лэрри находились в Нью-Джерси и покупали тот самый мотель, покупку которого им пришлось отложить, так же как и свадьбу, в связи с тем, что она узнала об отношениях Шарлотт-Энн и Микки Хойта. Дочь уже неделю назад отправилась в Европу на пароходе, и Элизабет-Энн наконец почувствовала себя готовой заняться делами. Как только она получила известие о том, что Шелбурн неожиданно вышел на рынок, ей пришлось настоять на изменении их планов. Вместо того чтобы инспектировать работу отелей в Балтиморе, Вашингтоне и Филадельфии, они в спешке вернулись в Нью-Йорк. После целой ночи совещаний со своими адвокатами и бухгалтером в девять часов утра Элизабет-Энн с кругами под глазами встретилась со своими банкирами, потом заторопилась, обзванивая весь город.

И натолкнулась на нечто стоящее.

Один из ее многочисленных знакомых сообщил ей сплетню о Милтоне Шелбурне. Предполагалось, что это тщательно хранимый секрет, но дело было в том, что Шелбурн оказался в очень неприятном положении. Правда, такие сведения поступили только из одного источника, но Элизабет-Энн всегда безоговорочно доверяла этому человеку раньше и ни разу не ошиблась. Поэтому теперь для нее не имело значения, какое впечатление производит Шелбурн; выпутаться ему не удастся. В его распоряжении оставалось время только до семнадцати часов этого дня, чтобы продать отель, иначе все будет потеряно.

За несколько минут до пяти часов вечера он примет любые условия, которые они ему предложат.

Элизабет-Энн понимала, что она должна получить отель «Шелбурн». Такого рода случай выпадает только один раз в жизни. Эта гостиница занимала два квартала севернее отеля «Пьер» и представляла собой небольшой город. Здание проектировал в 1887 году Генри Дженвей Харденберг, подаривший Нью-Йорку «Дакота апартментс» и отель «Плаза». Сейчас легко признавались и гений господина Харденберга и слава отеля «Шелбурн». Огромный вестибюль с изящными арками потолка и галереями словно попал сюда из дворца эпохи Возрождения. Но отличительной чертой комплекса являлся огромный внутренний двор. Элизабет-Энн уже сейчас в воображении рисовала себе джунгли, которые можно там устроить под стеклянным потолком: сочные пальмы, журчащие фонтаны, множество орхидей в горшках. Но, по ее мнению, как и с точки зрения многих жителей Нью-Йорка, самым прекрасным в здании были два шпиля, возвышавшиеся над улицей и касавшиеся облаков.