Здание виллы соединили с соседним домом двухэтажной галереей с арками, и они стали единым целым. Новое сооружение казалось построенным без всякого плана куда в большей степени, чем раньше, и от этого еще более очаровательным, чем его предшественник. Колоннада, нависшая над двором, по замыслу Элизабет-Энн превратилась в террасу, где можно было пообедать, и женщина проводила здесь целые часы благодаря установленному лифту, давшему ей свободу передвигаться по всем четырем этажам.
Элизабет-Энн решила, что персонал должен быть в высшей мере приятным, и сама отбирала каждого от клерка до шеф-повара, которого она переманила из трехзвездочного ресторана в Дофине. Немногие могли предположить, что со временем «Вьюнок» станет своего рода клубом для избранных. Потом все говорили, что провести время в этом отеле — все равно что остановиться у друзей. Элизабет-Энн могла себя поздравить — именно этого она в первую очередь и добивалась.
Как бы там ни было, даже Элизабет-Энн не рискнула предсказать феноменальный успех нового отеля. Это было прежде всего лечение, поэтому она готова была согласиться даже на работу в убыток. Но Элизабет-Энн ждало приятное разочарование. Хотя «Вьюнок» со своими двадцатью пятью номерами для гостей стал самым маленьким из отелей в империи «Хейл», он быстро превратился в самый знаменитый из всех и наиболее известный в мире. С первого сезона у него установилась репутация любимого убежища людей искусства, пользующихся мировой известностью, и кинозвезд. Пребывание в отеле сочетало в себе невероятную дороговизну, потрясающий комфорт и некоторую изысканную небрежность, но при этом полную уединенность, комфорт и дружескую атмосферу. Такого уровня первоклассные отели еще не достигали.
Шли годы, и Элизабет-Энн создала другие «Пти палэ» — «Маленькие дворцы», как она их называла. Все они строились по тому же плану, что и «Вьюнок», сочетая в себе красоту и избранность, и пользовались таким же огромным успехом. Второй в ряду этих отелей стала тосканская вилла в горах над Флоренцией, с фресками в комнатах и строго распланированными садами. Потом Элизабет-Энн нашла белый, словно вышедший из сказки, замок с башнями на берегу Луары, притаившийся среди парка в сотню акров, наблюдающий с высокого берега за рекой и окружающим пейзажем. За ним последовала пятнадцатиэтажная оштукатуренная вилла, стоящая на берегу в Пуэрто-Вальярта, где на каждом этаже располагался выложенный изразцами плавательный бассейн, нависший над океаном. За этим последовали другие, каждый более красивый и гостеприимный, чем предыдущий.
В этом состояла гордость Элизабет-Энн и ее подлинная страсть. С «Пти палэ» ее роль хозяйки гостиницы еще больше приблизилась к тому идеалу, к которому она стремилась всю жизнь. Миссис Хейл стала владелицей разбросанных по миру дворцов и вилл и одновременно другом и доверенным лицом большинства известных гостей. Даже руководители государств останавливались в этих уединенных отелях, большинство — чтобы писать мемуары, другие — чтобы отдохнуть в их милой атмосфере. Избранность стала ключом к успеху «Пти палэ», так как в них заключалась квинтэссенция стиля жизни богатых и знаменитых. Они быстро стали самым плохо хранимым секретом в мире.
6
Хотя никто об этом и не знал, но в начале 1985 года дни Элизабет-Энн были уже сочтены. О некоторых вещах она рассказывала всем, что-то доверяла только самым близким и самым дорогим, но кое-что держала про себя и никогда не рассказывала ни одной живой душе. Рак был именно тем, о чем Элизабет-Энн не говорила никому. Она не видела необходимости огорчать свою семью и друзей, рассказывая о болезни. И так все всё скоро узнают.
Кроме всего прочего, Элизабет-Энн не хотела, чтобы об этом узнала правнучка. Дороти-Энн и Фредди были слишком счастливы. А у плохих новостей длинные ноги. «Слишком длинные», — думала Элизабет-Энн, пока черно-желтый «роллс-ройс» пробирался сквозь сильный дождь в Нью-Джерси.
Она оперлась подбородком на руку и смотрела на залитое водой стекло. Шуршали шины, «дворники» на ветровом стекле равномерно постукивали, отгоняя вбок тяжелые, плотные полосы дождя.
Неожиданно Элизабет-Энн нажала на кнопку, и стекло, отделяющее ее от шофера, стало опускаться. Серебряным набалдашником своей палки она постучала по медленно ползшему вниз стеклу.
— Быстрее, Макс, — настойчиво попросила миссис Хейл.
Макс колебался. Он посмотрел на хозяйку в зеркало заднего вида. Она казалась такой сильной, такой уверенной в себе. Но ее обычное ничем не пробиваемое спокойствие сейчас покинуло ее.
— Мы идем и так уже на пределе, миссис Хейл, мадам, — вежливо ответил шофер. — Дорога скользкая. Все вокруг сбросили скорость.
— Я по-прежнему хорошо вижу, спасибо, — ядовито отозвалась Элизабет-Энн. — Возможно, этим людям некуда спешить. — Она специально сделала паузу. — Но я тороплюсь. И ты должен запомнить, Макс, что я не все.
Макс глубоко вздохнул и покрепче взялся за руль. Впервые за все время его работы на миссис Хейл она указала, как вести машину, и дала ему нагоняй. Он еще раз медленно и тяжело вздохнул:
— Слушаюсь, мадам, миссис Хейл.
— Ну? Тогда жми на газ!
Элизабет-Энн с трудом подвинулась вперед на сиденье и вытянула шею так, чтобы видеть спидометр. Стрелка медленно поползла вверх, пока не остановилась на семидесяти пяти милях в час. «Роллс-ройс», напоминающий танк — почти три с половиной тонны отлично отлаженных механизмов, — и, набрав нужную скорость, он величественно ринулся вперед сквозь ливень.
В аквамариновых глазах Элизабет-Энн появилось выражение удовлетворения. Она снова села поудобнее и нажала кнопку. Стеклянная перегородка медленно двинулась вверх.
Элизабет-Энн отогнула манжет белой шелковой блузки, взглянула на часы и вздохнула. Спеши не спеши, но, если смотреть в кастрюлю, вода в ней быстрее на закипит. Она решила чем-нибудь заняться, надеясь, что, погрузившись в работу, потеряет счет времени.
И все-таки Элизабет-Энн не могла удержаться от мысли, что ей не стоило быть такой гордой. Добраться в Балтимор самолетом было бы куда легче, но тогда Максу пришлось бы нести ее из машины в самолет, а после прилета фактически совершенно чужой человек должен был бы ее оттуда вынести. Ее тяготила даже сама мысль об этом. Да и потом Макс был единственным человеком, которому она доверяла, — он будет держать язык за зубами. Любой другой обязательно проговорится. Пока еще слишком рано сообщать кому бы то ни было, зачем она ездит в госпиталь университета Джонса Гопкинса.
Поскольку дорога на машине занимала не более четырех часов, Элизабет-Энн предпочла автомобиль полету на самолете. Долгое пребывание в машине было достаточно трудным для нее. Эти поездки она всегда планировала заранее, ограничивая себя в жидкости за двенадцать часов до отъезда, чтобы не приходилось останавливаться. Теперь даже сходить в туалетную комнату было непросто. О, как она ненавидела свою немощность! Беспомощные, атрофированные ноги без конца причиняли боль ее неистовой независимости. Элизабет-Энн ненавидела себя за то, что приходится пользоваться инвалидной коляской. Она провела в ней уже много лет, но так и не смогла привыкнуть. Ей оставалось только благодарить судьбу за то, что у нее достаточно денег, чтобы нанять людей, которые компенсируют ей отсутствие ног.
Элизабет-Энн сердито вздохнула. Всю жизнь она ненавидела людей, жалеющих самих себя. Пополнить их ряды — только этого ей не хватало!
Не сомневаясь больше, она потянулась за своим кейсом, лежащим рядом с ней на сиденье. Стойкий чемоданчик служил несколько десятилетий, и теперь один только взгляд на него придал ей уверенности в себе.
Элизабет-Энн положила его на колени, открыла и поискала свои очки «Бен Франклин» для чтения. Водрузив их на нос, она включила лампочки и взяла отчет толщиной в три дюйма в прозрачной пластиковой папке. Посмотрела на него. В правом верхнем углу страницы было напечатано:
