— Твой отец не хотел быть жестоким, — сказала Элизабет-Энн. — Дело в том, что он все еще страдает из-за того, в чем не было ничьей вины. Он сердится из-за того, что не может все держать под контролем.

Дороти-Энн долго молчала, потом спросила:

— И все мужчины такие?

— Нет, моя любимая, не все. Когда-нибудь ты сама поймешь. Только потерпи немного, и все увидишь сама.

В тот день, когда Дороти-Энн выписали из больницы, ее прабабушке пришлось вылететь в Токио на открытие нового отеля «Хейл империал палас». Самый престижный из всех отелей компании «Империал палас» расположился среди древнего сада камней, озер и вишневых деревьев. Гостиница сочетала в себе современную роскошь с традиционным японским дизайном. Элизабет-Энн наградили аплодисментами, когда она настаивала на том, что подлинный дизайн как можно меньше портит древнюю архитектуру.

— Искусство нужно уважать и хранить, — сказала миссис Хейл репортерам на очень многолюдной пресс-конференции перед началом строительства отеля, — вне зависимости от цены, которую за это приходится платить.

В данном случае потребовался миллион долларов сверх сметы.

— Об этом столько трубили, что мне придется отправиться туда, — объяснила Элизабет-Энн правнучке, навещая ее в больнице перед отъездом. — Там будет и пресса, и американский посол, и посланник самого императора. Я поговорила с доктором Сиднеем. Тебя выписывают сегодня после обеда. В распоряжении Нэнни будет моя машина, и она за тобой заедет. Кроме того, я поговорила с твоим отцом. Он будет дома сегодня вечером.

Дороти-Энн кивнула. Она пробыла в больнице два дня, и ей хватило времени для размышлений. Девочка надеялась, что, когда ее отец вернется домой и ему скажут, что она сделала, положение вещей изменится. Теперь-то она знала, за что он ее ненавидит. Это было начало. Дороти-Энн пообещала самой себе, что постарается наладить отношения с отцом. Может быть, со временем, если она будет очень стараться, он найдет в себе силы, чтобы простить ее за то, что она убила свою мать. Вдвоем они отлично справятся. Он сможет научиться любить ее. Будет праздновать с ней вместе дни ее рождения. Будет возить ее в ресторан на обед. Или даже в свой офис, где представит ее своим служащим.

Но теперь, когда она должна была вот-вот увидеть отца, Дороти-Энн желала, чтобы этого не произошло. Она рассчитывала на то, что прабабушка будет рядом, поддержит ее. Но без нее мечты о примирении оказались напрасными. Несмотря на то что ей это было нужно, Дороти-Энн знала, что не сможет объяснить отцу, почему она пыталась покончить с собой. Хуже того, Дороти-Энн казалась себе глупой и слабой оттого, что пыталась это сделать. Ей было известно, насколько ее отец презирает слабых людей.

Пока они ехали домой, девочка чувствовала себя несчастной. Оказавшись дома, она оставалась в своей комнате до тех пор, пока отец не приехал и Нэнни не поднялась наверх за ней.

Когда Дороти-Энн вошла в гостиную, ее ожидал сюрприз. Там сидели четыре человека: ее отец, красивая женщина, которую она никогда раньше не видела, и две девочки примерно ее возраста. Женщина была высокой блондинкой, сочетание женственности и мужественности, элегантной и атлетически сложенной. Она рассматривала Дороти-Энн большими голубыми глазами, украшавшими загорелое лицо. Девочки были зеркальным ее отражением, маленькими, но такими же самоуверенными.

Ее отец откашлялся:

— Дороти-Энн!

Она смущенно сделала шаг вперед, ощущая всем существом свои перевязанные запястья. Девочка сложила руки за спиной.

— Да, папа?

— Это Чесси, — начал отец, указывая на красивую женщину. — А это ее дочери, Си Си и Диана. — Он указал на девочек.

Дороти-Энн сначала посмотрела на женщину, потом на девочек. Она не понимала, зачем они здесь. Дочь несколько глуповато смотрела на отца.

— Чесси и я были в Лас-Вегасе этим утром и поженились, — объявил Генри Хейл. — Ты не собираешься поцеловать свою новую маму?

Дороти-Энн окаменела. Какое-то мгновение она не могла поверить своим ушам. Это было невыносимо.

— Ты не моя мама! — гневно выкрикнула девочка. — Ты никогда не будешь моей мамой! — Расплакавшись, она бросилась вон из комнаты вверх по лестнице и заперлась в своей спальне.

Чесси встала, собираясь пойти за ней, но Генри Хейл усадил ее обратно.

— Оставь ее в покое, — сурово сказал он.

Чесси посмотрела на него с сомнением, но послушно села.

— Он даже не спросил меня, почему я сделала это или как я себя чувствую, — рыдала Дороти-Энн, прижимая к себе подушку. — Он бы не беспокоился даже, если бы я умерла.

Девочка проплакала всю ночь. Слез уже не было, но, когда наступило утро, она все еще всхлипывала. Ее лицо покраснело и распухло, глаза превратились в щелочки, а сбитое в комок розовое покрывало смялось и стало влажным. Но слезы пошли ей на пользу. Они как будто успокоили боль.

Дороти-Энн медленно села, вытерла кулаками глаза. За время этой бесконечной ночи ответ сам пришел к ней. Она была слишком чувствительной и уязвимой. Мучить себя бесполезно, это не принесет никому никакой пользы, прежде всего ей самой. Вместо этого ей нужно найти собственный способ защиты. Она стоически вынесет все. Станет уравновешенной. Никогда больше не покажет своих чувств, никогда не покажет, насколько ей больно.

Дороти-Энн станет такой, как ее прабабушка Элизабет-Энн.

Фредди последний раз затянулся сигаретой. При последней затяжке пепел зарозовел в темноте комнаты, и мужчина загасил окурок в блюдце. Миссис Рамирес протянула ему чашку кофе. Он поднял на нее глаза.

— Спасибо, — благодарно произнес Фредди, беря чашку обеими руками.

— De nada[29]. — Фелиция Рамирес кивнула головой в сторону кровати. — Как там ваша жена?

— Отдыхает. — Он подул на горячий кофе и осторожно отхлебнул. Напиток оказался густым и крепким, он поможет ему не заснуть. Поможет ему сделать то, что Фредди должен сделать. Теперь это стало для него очевидным.

Миссис Рамирес сделала глоток из своей чашки, потом негромко заметила:

— Я попробовала позвонить, пока варила кофе.

Фредди посмотрел на нее, вопросительно подняв брови.

— Телефон все еще не работает.

Мужчина взглянул на свои часы. Циферблат светился чуть зеленоватым светом. Стрелки показывали немногим больше десяти. А ему-то казалось, что уже намного позднее. Минуты еле ползли, создавая впечатление, что прошли часы. Фредди снова посмотрел на мексиканку.

— Как вы думаете, не выйти ли мне на дорогу и не посмотреть, вдруг кто-нибудь проедет мимо?

Миссис Рамирес отрицательно покачала головой.

— Этой дорогой теперь, кроме местных, больше никто не пользуется. А этим не придет в голову путешествовать в такую грозу. Ниже по дороге есть мост, так его часто сносит.

Фредди посмотрел на спокойно спящую Дороти-Энн.

— Ей нужен доктор.

Фелиция положила руку ему на плечо.

— Нам придется подождать, пока стихнет буря.

Фредди покачал головой:

— Тогда может быть уже слишком поздно.

Миссис Рамирес смотрела на него. По ее лицу пробегали тени от колеблющегося света свечи. Она понимала, что мужчина прав. Схватки стали более частыми, молодая женщина горела в лихорадке.

— Что вы предлагаете?

Фредди закусил губу.

— Я пойду в город. Вы покажете мне дорогу, и я приведу доктора.

— Самый короткий путь — через посадки. — Ее глаза потемнели. — Вы можете заблудиться. Это неблизко.

Он встретился с ней взглядом.

— Мне придется попытаться, — мягко ответил Фредди. — У меня нет выбора.

Несколько минут спустя Дороти-Энн постаралась встряхнуться. Как только она открыла глаза, все окружающее показалось ей скрытым в тумане. Потом ее взор прояснился. Женщина увидела Фредди в ногах кровати — муж натягивал куртку. Миссис Рамирес протянула ему черный дождевик и негромко сказала: