— Мама, ты пытаешься что-то мне сказать, предупредить? — спросила вслух Кэти.
Ее взгляд снова упал на раскрытую книгу, на текст под фотографией Ночи.
«Следовательно, с высокой долей вероятности можно утверждать, что в качестве модели скульптор использовал женщину, живую или мертвую, с ярко выраженным раком груди, и точно воспроизвел в мраморе все физические дефекты».
— Женщину, живую или мертвую, — задумчиво повторила Кэти.
Она снова и снова перечитала текст, убежденная в том, что никак не может что-то ухватить. Есть какая-то скрытая связь между кошмарным сном и статуей Ночи, обстоятельствами написания этой главы и теми словами, к которым она обратилась, содержавшими ключ к сознанию Микеланджело-убийцы.
«Послание в послании, — подумала Кэти. — Нужно его ухватить, пока оно не исчезло.
Мать, случайное совпадение во Флоренции, рак груди, Ночь.
Сон о матери, стремление увидеть Ночь, груди, Микеланджело-убийца».
— Какая между этим связь?
«Однако, несмотря на точное изображение больного органа, мы, как это ни странно, снова видим обе груди неуклюже приделанными к мужскому телу. Как будто в своем знакомстве с женщиной Микеланджело не пошел дальше узкого и объективного восхваления тех „частей“, которыми различаются полы, так и не смог разобраться, как же эти детали взаимодействуют друг с другом в целом».
— Детали в целом, — прошептала Кэти, отчаянно вчитываясь в слова, написанные больше семи лет назад. — Части, части, части…
«Затем, опять же, существует теория, что Микеланджело сознательно ваял свои женские фигуры именно такими, почти мужскими, просто потому, что, как мы уже обсуждали выше, он считал тело представителей сильного пола эстетически более совершенным».
«Мужское тело с женскими частями, — мысленно произнесла Кэти. — Эстетически более совершенное.
Сознательное заявление, послание к зрителям от Микеланджело, повторенное убийцей? А кошмарный сон — сообщение от мамы?
Это еще что за чертовщина?
Мама. Женщина. Мертвая или живая? Ночь. Женщина. Мертвая или живая?
Нет.
Мама. Рак груди у мамы. Болезнь. Рак груди. Груди? Груди? Микеланджело-убийца и груди?
Я схожу с ума?»
«Возможно», — ответил у нее в голове голос Сэма Маркхэма.
Закрыв книгу, Кэти положила ее на столик. В ее мыслях теперь царил полный хаос. Связь между кошмарным сном и поисками Микеланджело-убийцы, в которой она была так уверена, когда раскрывала «Спящих в камне», быстро таяла, превращаясь в гложущее сознание собственной глупости.
«Ты теперь у нас тоже свихнулась, да?» — прозвучал насмешливый голос, очень напоминающий Стива Роджерса.
Отмахнувшись от него, Кэти погасила свет. Она долго лежала, не в силах заснуть, пытаясь разобраться в той головоломке, в которую превратилась ее жизнь.
— Мы что-то упускаем, — прошептала Кэти, обращаясь к темноте. — Правда, мама? Мы с Сэмом, ФБР, все. Что-то находится прямо у нас перед носом, у самой поверхности, как опухоль на груди у Ночи. Мы все видим, но не можем понять, смотрим сквозь, не замечая. Ты это хотела сказать, Кион Ким? Пожалуйста, мама, помоги мне понять.
Единственным ответом Кэти была жестокая темнота ночи, словно высеченная губами своей мраморной тезки. Кэти ощутила непреодолимое желание позвонить Маркхэму, но, взглянув на часы, смирилась с необходимостью подождать. Да, лучше будет поговорить с ним, когда он сегодня вернется сюда, после того как она разберется в собственных мыслях. Так, думая о Самюэле Ч. Маркхэме — где «Ч» означало «Что, Хильди, втюрилась?» — Кэти Хильдебрант заснула.
Глава 23
Когда Кэти Хильдебрант наконец забылась сном, Сэм Маркхэм, сидя у себя дома в кабинете, положив ноги на письменный стол, взглянул на часы в книжном шкафу, показывающие три часа ночи, и поймал себя на том, что сна у него нет ни в одном глазу. Через несколько часов ему предстояло вылетать обратно в Род-Айленд. В самолете ФБР, который доставит его из Квантико в Провиденс, у него будет достаточно времени, чтобы еще раз просмотреть материалы совещания, состоявшегося в четверг. Однако что-то не давало Сэму покоя, было не так, требовало внимания прямо сейчас.
На экран компьютера был выведен отчет о процессе пластинации, подготовленный доктором Моррисом по материалам, взятым с интернет-странички «Мира человеческого тела», немецкого института, сотрудники которого занимались этим делом. Внимательно изучив весь отчет, Маркхэм вынужден был согласиться с Гюнтером фон Хагенсом, изобретателем пластинации, сказавшим в своем введении, что, подобно большинству успешных открытий, теоретическая сторона процесса очень проста.
Просто.
Именно это слово не давало Маркхэму покоя.
Просто.
Да, Маркхэму, по крайней мере на первый взгляд, казалось, что при наличии необходимого оборудования пластинацию без особого труда проведет кто угодно. После того как разложение тканей останавливалось за счет закачки формалина в артерии и вены, ключом к успеху, по словам фон Хагенса, являлось наличие возможности ввести жидкий полимер в каждую клетку методом так называемого принудительного вакуумного проникновения. После первого шага замещения жидкостей, в ходе которого тело кладется в ацетоновую ванну для вытеснения воды и жирных кислот, образец помещается в вакуумную камеру. Давление понижается до того значения, когда ацетон закипает, испаряется из тканей и откачивается. Образовавшиеся пустоты заполняются раствором полимера. Этот процесс продолжается до полного насыщения тканей, в течение нескольких дней для тонких срезов и недель для целого тела.
Целые недели!..
Что ж, в теории все было просто. Но даже если у Микеланджело-убийцы действительно имелись деньги и знания для того, чтобы создать собственную лабораторию пластинации, то у него под рукой не было достаточного количества мертвых тел…
Да. Вот та самая маленькая деталь, которая больше всего беспокоила Сэма Маркхэма. Из интернет-странички «Мира человеческого тела» становилось ясно, откуда Институт пластинации, сокращенно ИП, расположенный в немецком городе Гейдельберге, получал исходные образцы. Большая их часть поступала в рамках так называемой донорской программы от тех, кто официально завещал свои тела фон Хагенсу и его команде для проведения пластинации.
— Но кто эти люди? — спросил Маркхэм вслух. — Где их фамилии?
Снова полистав материалы, Сэм так и не смог отыскать имена доноров. Да. Таков был общий настрой сайта, всего Института пластинации фон Хагенса. Несмотря на краткую зловещую прелюдию о благодарности донорам, мертвым и живым, далее об их телах говорилось лишь как о товаре, материале для широкого круга анатомических исследований, настоятельно требующих пластинированных образцов.
Повидав в своей жизни немало трупов, Сэм Маркхэм прекрасно сознавал, что, как и в его ремесле, в медицине и анатомии необходима бесстрастная объективность. Он очень хорошо понимал, что для качественного выполнения своей работы при осмотре жертвы убийства ему требовалась отчужденность. Поэтому Маркхэм понимал практичный подход фон Хагенса, относящегося к донорским телам лишь как к материалу. Однако ему также было очевидно, что своими выставками, на которых освежеванные экспонаты застыли в позах людей, пьющих кофе, наносящих удары карате и даже скачущих верхом, организаторы «Мира человеческого тела» подсознательно призывали зрителей не только видеть фигуры застывшими в жизни, но и смотреть на них просто как на тела, полностью оторванные от жизни, когда-то наполнявшей эти персоны.
Нет, на самом деле лучше не знать, кто они.
Маркхэм попытался представить себе Микеланджело-убийцу, тот склад ума, дух, необходимые для создания жуткого творения, этого «Вакха». За тринадцать лет работы в ФБР Сэм успел узнать, что в сознании серийного убийцы всегда в определенной степени происходит обезличивание жертв. Однако с Микеланджело-убийцей все, похоже, обстояло совершенно иначе.
