Голова отвалилась, но тело еще оставалось на ногах. Светлые волосы зацепились за ружье. Тело повалилось до странного аккуратно. Сначала оно опустилось на колени, замерло на секунду, а потом шлепнулось на землю будто в поклоне. Голова лежала рядом на уровне бедер, лицом вниз, словно всем своим видом изображая, что больше не желает на это смотреть.

— Лу! — позвал Джейк. — Ты в порядке?

— Да, — ответила я.

— Как ты узнал? — спросил Джейк Грейнера.

— А как мы всегда что-то узнаем? В их команде была наша девчонка. Я всегда говорил, что из женщин выходят самые лучшие агенты. Хитрость у них в крови. Ничего удивительного: если бы ты родился с маленькой дыркой, в которую полнаселения планеты может засунуть член, когда им заблагорассудится, то тоже научился бы хитрить. Наш организм — наша судьба. И нельзя обвинять в этом женщин.

Грейнер перекинул клинок в левую руку, правой достал пистолет и нацелил в Джейка. Я упала на четвереньки, и меня стошнило желчью. Трансформация начиналась.

— Прости, мой ангел, — сказал Джейк, — я был так глуп.

Я не могла говорить. В их команде была наша девчонка.

Необязательно Ледышка. В «белой тюрьме» были и другие женщины. Но мерзость этой фразы не давала мне покоя. «Я слышала, ты сегодня увидишь своего парня». А я, как идиотка, плакала. Это необязательно была именно она. Но циничный аргумент бритвы «Оккама» говорил: все вещи похожи, и самое гадкое объяснение, скорее всего, будет самым верным.

— Мне так жаль, — сказал Джейк.

— Это не твоя… — меня пронзила очередная судорога, я хотела согнуться пополам, но не могла из-за наручников, пристегнутых к клетке: —…вина, — еле выдавила я из себя.

— Моя. Мне очень жаль.

В это время Поулсом, охваченный ужасом, метался в другом углу клетки.

Грейнер взглянул на часы.

— Уже недолго осталось, детки, — сказал он. — И да, Джейк. Прежде чем ты умрешь, прими мои поздравления. Я уверен, ты был бы хорошим отцом.

Поулсом стал извиваться и мычать.

— Что?! — выдавил Джейк. Его била дрожь, он упал на четвереньки и сцепил зубы. Одежда на нем трещала по швам. Начала расти шерсть. У меня тоже.

— О да, — сказал Грейнер, — видимо, еще одно последствие антивируса. Твоя девица уже два месяца как тяжела. Спроси Поулсома. Он на седьмом небе от этого. Войдет в историю как человек, излечивший бесплодие оборотней. Правда, он вряд ли увидит результаты своего труда. Думаю, он и отсюда-то не выберется.

Джейк взглянул на меня. Мой позвоночник начал изменяться. Блузка треснула в плечах. Я почувствовала, как позвонки разрастаются. Юбка порвалась. «Твоя девица уже два месяца как тяжела». Это невозможно. Но почему-то, когда я услышала его слова, у меня словно свалилась пелена с глаз. Мне не давали сигарет. И алкоголя. УЗИ. Мыло из «Хэрродс» и полотенца. Я вспомнила те «волшебные» картинки, которые, если смотреть правильно, становятся трехмерными. Это невозможно. Но антивирус однажды уже сделал невозможное и помог мне выжить после укуса.

— Талулла! — позвал Джейк. Он обратился уже больше, чем наполовину. Скоро он не сможет говорить. Изменились даже его глаза. Вокруг валялись клочья одежды. Грейнер с каменным лицом прицелился.

Одно из железных колец лопнуло на моей лодыжке, другое врезалось в распухающую ногу. Джейк бился в судорогах. Одежда на мне почти совсем развалилась, Поулсом визжал с заклеенным ртом. Я чуяла страх Охотника, который спрятался за фургоном.

— Прощай, Джейк, — сказал Грейнер, и тут произошли два события.

Треснуло второе металлическое кольцо, я почувствовала прилив крови к ноге и приятное чувство свободы.

Одновременно не пойми откуда взявшийся серебряный дротик воткнулся Грейнеру прямо в грудь. Он сделал шаг назад, выронил пистолет и упал.

Охотник выскочил из-за фургона и прицелился в Джейка. Но тот уже был на ногах: один прыжок — и он порвал Охотнику глотку.

В фургоне повсюду валялись клочья разорванной одежды. Мне наконец удалось оторвать наручники от прутьев. Левый наручник лопнул. Правый врезался в мясо на несколько сантиметров и вызывал жуткую боль. Несмотря на это, меня переполняла бешеная радость. Джейк уже стоял у клетки и держался за прутья. Хотя у него в голове был кавардак из «беременна не может быть Клоке дротик из-за любви но это невозможно боже пусть она все-таки», я постаралась мысленно передать, что меня можно вызволить только с помощью руки Охотника — и почувствовала его понимание и животное наслаждение, с которым он выдрал эту руку прямо из сустава. Затем он приложил ее к панели, устройство пропищало, опять что-то пшикнуло, и дверь открылась.

Я упала в его объятия. Мы оба уже не могли говорить, но теперь нам и не нужны были слова: наши мысли слились воедино, волчьи тела были на свободе, и с нами было призрачное мерцание новой маленькой жизни (или мне так казалось?) в моей утробе. Нас переполняло счастье, мы чувствовали нашу общую природу, одна кровь текла в наших жилах, мы были одинаковыми и вместе. В эту секунду мир был идеален.

Если бы только я не закрыла глаза.

Если.

Джейк уже написал все о если, то.

Я стояла, закрыв глаза, и хотела, чтобы этот момент длился вечно, вечно чувствовать вокруг себя его горячие руки и биение его сердца рядом с моим. Я ничего не видела, но вдруг услышала глухой щелчок взведенного курка, а потом — мне показалось, что прошла целая вечность, — выстрел.

Все еще обнимая его, я открыла глаза. Через плечо Джейка я увидела, как Грейнер отчаянно пытается удержать пистолет для второго выстрела. Я медленно приподняла Джейка и повернулась спиной к его убийце. Я думала: пристрели заодно и меня, раз не осталось ничего, что мне дорого.

Нет, мой ангел. Ведь есть ребенок.

Я взглянула на него. Серебро пожирало его жизнь, как пожар — лес. Смерть забирала с ним и часть меня. Наручник на левом запястье наконец треснул. Нас обоих залила кровь.

Живи, — передал он мне мысленно. — Бога нет, и жить — это его единственная заповедь.

Хорошо.

Обещай мне.

Обещаю. Не покидай меня.

Из-за черных деревьев показалась верхушка луны. Облака рассеялись. Сумерки сгущались.

Второго выстрела не последовало.

Трудно сказать, сколько времени я пробыла посреди этого маленького залитого кровью поля брани, рядом с его холодеющем телом. Луна стояла уже высоко, когда я опомнилась, встала и нежно уложила его на землю. Внутренний голос бесконечно повторял без выражения: «Его нет, его больше нет, его нет». Ничто не нарушало тишину. Даже ручей, казалось, затих. Воздух стал свежее. Бронированный фургон, мертвые тела, деревья — все вдруг увиделось мне с такой ясностью, словно кто-то расставил их специально, вдохнув в них скрытый смысл.

Время шло, а я стояла, как завороженная. Наконец в голове стали возникать вопросы: что будет с телом Джейка, когда скроется луна? Его труп не трансформируется обратно? Было целых три трупа, с которыми нужно было что-то делать. Но что? Где Клоке? Если я правда беременна, что будет, если роды начнутся во время Проклятия? И как тогда будет выглядеть мой ребенок?

Меня занимали эти вопросы, да, но помимо них я все это время подсознательно помнила, что нужно сделать прежде всего. Утолить голод.

Ко мне вернулось ясное понимание, как, бывает, возвращается слух, если вытряхнуть из ушей воду. Ветерок качал листья. От ручья пахло сырыми камнями. Кончики пальцев покалывало. Я только сейчас полностью осознала, что уже несколько часов как обратилась. И моего носа коснулся человеческий запах.

Я забралась в фургон.

Поулсом был чуть живой от ужаса. Я содрала скотч с его рта, случайно оторвав кусочек губы. Через пару секунд боль разгорелась, и он завизжал, как резаный. Я медленно обхватила его горло правой рукой (запястье все еще кровоточило) и сжала так, чтобы он понял: пора замолчать. Затем посмотрела вниз и указала пальцем на свой живот.