Следующие несколько часов я провел, лежа с холодным компрессом на лбу и стараясь не напрягать все, что ниже пояса. Новости CNN, мелькавшие на плазменном экране, создавали необходимый белый шум. Я равнодушен к любым новостям: газетным сплетням, экстренным выпускам, сообщениям из горячих точек. Когда живешь так долго, ничто не ново. А новости — это ведь что-то новое? Через сто лет понимаешь, что есть только глубинные исторические циклы, которые повторяются раз за разом — с поправкой на приметы эпохи. Я на стороне Йейтса и его временных спиралей. Даже создатели «Новостей» понимают, что их материал уже устарел — и потому делают выпуски все более безразмерными, пытаясь придать им хоть подобие свежести. Программа «Вам слово» — последняя идиотская придумка телевизионщиков. Диктор зачитывает электронные письма зрителей: «Стив из Беркенхеда пишет: „Наши иммиграционные законы вызывают смех у всей цивилизованной общественности. Лозунг „Накормим весь мир“ просто абсурден…“.» Я еще помню времена, когда это меня раздражало или хотя бы развлекало, когда демократия, перебудоражившая Запад, превратила каждого блогера в политического критика и каждого пустоголового фашиста — в тайного революционера. Но теперь я ничего не чувствую — только спокойную отстраненность. На самом деле новости внушают мне постапокалиптическое настроение: как будто я сижу в одном из миллионов пустых домов (а за окном дюны, в которых копошатся насекомые размером с автомобиль), смотрю видео о событиях, которые когда-то кому-то казались важными, и гадаю, каким же идиотом надо быть, чтобы во все это верить.

— У меня были гости, — сообщил я Харли из бара «Зеттера», когда все-таки дозвонился ему после восьми вечера. — Утром заходил Эллис.

— Я слышал, — ответил он. — Ничего удивительного. Охота единодушно решила, что надо поставить тебя в известность.

— Меня не это волнует. Они слишком упирают на официальную историю «как мы тебя нашли». Это подозрительно.

— Джейк, господи, у тебя паранойя. Я сам говорил с тем французом.

— Что?!

— Ну, тот дурак с Магнумом. Клоке. Его привели к нам для допроса. Я все слышал. Он действительно за тобой следил. Он неделю следил за тобой в Париже.

Я отхлебнул шотландского виски. Бар был едва освещен, мягкая мебель терялась в таких же мягких тенях — тщательно воссозданная атмосфера прихоти, которую ты заслужил. Мое внимание привлекли белые икры брюнетки, которая, закинув ногу на ногу, сидела на высоком табурете у барной стойки и уныло потягивала коктейль через соломинку. Опять-таки, если бы это было кино, я подошел бы и разыграл утомленного жизнью мачо. Увы, только в кино одинокая женщина в баре означает одинокую женщину в баре и ничего больше. Эта мысль послужила еще одним мячиком для мысленного тенниса, на котором я был помешан. Каждый новый голливудский фильм — наглядный пример, в какую дыру катится Запад. Я представил свою смерть в виде одинокого каменного менгира, затерянного среди пустынного пейзажа. Ты просто идешь к нему. Просто как дыхание. Руки прижимаются к прохладному камню. Долгожданный покой.

— Зачем ему это? — наконец спросил я.

Я услышал, как щелкает малахитовая «Зиппо» и Харли нетерпеливо делает затяжку.

— Мы точно не уверены, — ответил он. — Клоке утверждает, что он — вольный охотник, и у него свои счеты к оборотням. Но в прошлом году он встречался с Жаклин Делон, так что дело может быть не так просто. Проблема в том, что он не в своем уме. Когда мы его подобрали, он был под дозой. Фаррелл сказал, в нем столько кокаина, что хватит поднять в воздух лошадь. Думаю, он и без наркотиков — конченый псих. В любом случае, мадам Делон — последний человек, который хочет смерти оборотня. Она вас очень любит, — Харли осекся. — Прости, прости. Сказал, не подумав.

— Забудь, — сказал я, допивая виски. Этикетка утверждала, что производитель — «Обан», но вкус был какой-то странный. — А как насчет агента, который следил за Клоке? Ты с ним говорил?

— Бруссар. Он уже вернулся во Францию. С ним говорил Фаррелл. Он подтвердил, что заподозрил за Клоке неладное и превысил полномочия, а когда понял, что Клоке следит за тобой, довольно робко нам об этом сообщил. Джейк, серьезно, хватит волноваться. У меня все в порядке. У нас все в порядке. Никто ничего не подозревает.

Я не стал звонить Харли из номера, опасаясь, что Эллис поставил жучка, которого я не заметил, хотя два часа после его ухода обшаривал комнату. Может, я и правда параноик. А может, просто устал тащить на себе мертвый скарб всех этих «если» и «то».

Временами я почти физически ощущаю вонь от всего того мяса и крови, которые прошли через мой желудок, вонь потрохов, которые я когда-то разорвал и проглотил. Наивность Харли напомнила мне, насколько же по-разному мы смотрим на мир.

— Все равно, слушай, — сказал он, словно прочитав мои мысли. — Надо тебя спрятать. Мне потребуется неделя, чтобы найти надежное место. Может, дней десять. Да, это трусливо, но сейчас ВОКС будет втрое подозрительней, чем обычно. Я думаю…

— Не надо, Харли.

— Джейк, я не буду слушать возражения.

— Хорошо, не слушай. Просто признай — мы движемся к тому, чего давно ожидали. Разве не так?

— Пожалуйста, перестань.

Когда взаимопонимание достигает такого уровня, можно предоставить всю грязную работу молчанию. За те три, четыре, пять секунд, что в трубке висела тишина, пути, по которым могла бы двинуться наша беседа, рождались, распускались и умирали, словно диковинные цветы в фильме с ускоренной перемоткой. К шестой секунде вся важная информация была обдумана и без единого звука обговорена. Нам будто выдали новую лицензию на притворство.

— Черт возьми, — сказал Харли. — Нам нужно это сделать. Я все равно тебя увезу, куда угодно. А если ты собираешься продолжать свою идиотскую суицидальную мелодраму, то даже я не помогу. Нам нужно это сделать. Нужно.

Жалость и раздражение слились воедино, дав мне заряд энергии для спора. Что ж, пусть так. Я нужен ему для успокоения совести. Сам я вторичен. Вот до чего я урезал его образ: человек, чей смысл жизни — следить, чтобы один знакомый оборотень не подох.

— Ладно, — сказал я.

— Как ты не поймешь…

— Я сказал ладно.

— Ну слава богу. Чего ты там фыркаешь?

— Да вот, заказал «Обан». А мне, похоже, принесли «Лафройг».

— Великомученик ты наш. Требуй моральную компенсацию.

Мы обсудили ближайшие планы. Разумеется, за «Зеттером» следили. ВОКС попытался внедрить своего агента, но сегодня начиналась международная конференция фармацевтов, так что отель был переполнен — и номера не освободятся еще как минимум сорок восемь часов. Управляющий знал меня лично и заслуживал доверия, а вот остальной штат можно было подкупить. Нам необходимо притвориться, будто все мои действия просчитаны ВОКСом.

— И это нас вполне устраивает, — сказал Харли.

— Да?

— Да, потому что завтра ты покинешь город со слежкой на хвосте. Я не могу проконтролировать все лондонское отделение. Я могуществен, но не всемогущ. Нужно рассредоточить их внимание.

Вот так это и бывает: ты ждешь, напряженный, а потом последний паззл укладывается в мозаику, и ты испытываешь ни с чем не сравнимое эстетическое наслаждение.

— Договорились, — сказал я.

— Что, вот так просто?

— Только мне нужно кое-что сделать. Еще капля мира и покоя. Ты уже решил, куда я поеду?

— Что тебе нужно сделать?

А эту часть истории я никогда не рассказываю. Она взглянула мне в глаза и сказала: это ты. Это ты.

— Всего лишь установить рекорд, — ответил я. — Твои маневры ограничиваются графством Корнуолл?

— Вот о Корнуолле я и думаю.

— Нужно будет сменить телефонные номера.

— Нет времени. Придется положиться на удачу.

— Я даже не знаю, ходят ли туда поезда.

— Поезда отходят каждый час с Паддингтона и Ватерлоо. Я забронировал тебе билет в офисе Аламо на Сент-Ив. Используй документы Тома Карлайла. Позвони, когда доберешься.