Она не видела, с какой отчаянной и горькой ненавистью уставилась на них со своего двора Катерина. Недолго, правда, глядела: с крыльца тут же косолапо сбежал хмурый Микита и своими пудовыми кулачищами затолкал жену назад в хату.

И как раз в это время из-за угла вытекла та самая ватага с «майским деревом» во главе. Белозубо щерясь, толкаясь плечами и локтями, хлопцы немедленно обступили парочку.

— А наш-то голубь попусту время не терял! — ехидно загоготал Михал. — Вон голубкой какой обзавелся! Скоро, глядишь, и голубяточки на свет вылупятся!

— Благословля-яю вас, де-ети мои-и! — на низкой ноте прогудел Саня и, дурачась, поочередно прикоснулся «деревом» к их головам. Леся охнула: ветки неприятно цапнули ее за волосы.

— Кого благословляешь, дурень? — послышалось у Сани за спиной, и хлопцы невольно подались в стороны: кто-то очень сердитый проталкивался к ним сквозь многочисленные спины.

Янка со спокойной решимостью заслонил собой девушку.

А рассерженный Савел уже протолкался вперед. Вот он саданул по уху стоявшего у него на пути Саню, да так, что тот отлетел на три шага и едва не выронил свою ношу.

Среди хлопцев прошел испуганный ропот: худая примета, коли «майское дерево» на землю падет. Хорошо, Алесь у них молодец — удержал!

— Ты что, осатанел? — выступил из толпы Рынька Луцук, его брат. — Куда с кулаками прешь?

— Вас не так еще надо! — прошипел Савел. — Да вы только гляньте на эту сволочь: седой весь, дыхалка совсем негодная, а туда же…На свеженькое его потянуло!.. А моя-то дура и рада, лыбится еще! А ну, пошла домой, паршивка этакая, кому сказано!

— Мне бабуся велела гулять идти! — звонким срывающимся голосом крикнула Леся. — А ты мне не указ.

— Я вот те зараз покажу указы — неделю на свет не выйдешь! Покуда матери нет — я тебе указ, а ну идем!

Он уже собрался ухватить ее за рукав, но Янка, до сих пор глядевший на него со спокойной решимостью, единым резким движением перехватил его за обе руки пониже локтей:

— Ты в своей хате хозяин, а не на улице, понял? — проговорил он, неотступно глядя в глаза противнику, и лишь спустя какое-то время разжал пальцы.

И Савел, видимо, увидел что-то в его спокойных глазах, ибо он весь налился кирпичным румянцем и злобно засопел:

— Как же… помню… В долгу я у тебя, да? А без тебя меня бы волки в овраге съели, ты это сказать хотел? Так вот: дорого ты хочешь… за тот давний случай…Цену ломишь непомерную… Все уж и забыли давно, а ты… ты по-о-омнишь!.. Ты хорошо все помнишь!..

Савкину сбивчивую речь перебил ровный и сдержанный ответ Горюнца:

— Может, и прав ты, Савел. Не надо мне было тебя из яруги тащить.

Савел прямо-таки задохнулся от нового приступа накатившей злобы:

— Ты хочешь сказать… Кабы я с больной ногой в той яруге сгинул — никто бы теперь у тебя на пути не стоял — так, что ли? И Аленка тебе бы досталась? Так вот слушай ты меня, вражья кровь: сам костьми лягу, а тебе ее не видать, понял? Да, кстати! — вдруг спохватился он. — А ты-то, Михалек, что стоишь, как пень? У тебя из-под носа невесту твою увести хотят, а ты уши развесил!

— Ну уж нет! — вырвалась вперед Леся. Волосы ее развевал ветер, щеки пылали огнем, огромные, глухой черноты зрачки смотрели жутко. — Тут уж я костьми лягу, а за него не пойду!

— Пойдешь, пойдешь, а то куда ж ты денешься! — насмешливо протянул Михал. — Это уж решено да подписано.

— Не пойду… Старики вступятся, не выдадут… — голос ее теперь звенел от подступивших слез.

— Уж старики-то благословят, как должно, давно уж все порешили, а ты и знать ни о чем не знаешь.

Темные глаза девушки отчаянно блуждали вокруг, словно ища опровержения этим страшным словам, — и вдруг наткнулись на застывшее в немой ненависти лицо Хведьки. Подросток был бледен, что суровое полотно, и на его угловатом, некрасивом лице еще ярче обычного выступила мертвенно-рыжая россыпь веснушек. Казалось, он ничего не видел; его широко раскрытые глаза смотрели мимо, но Леся и так уже знала, куда они глядят с такой неизбывной ненавистью: в спокойное и решительное лицо ее друга.

— Лесю, иди ко мне! — услышала девушка негромкий голос Яся. — И не бойся ничего.

— Да я лучше ее удушу, вот прямо сейчас! — вновь озверел Савка. — И тебя с нею вместе! — крикнул он, брызгая слюной, прямо в лицо Янке, который успел загородить собой подругу.

— Да ну? — по-прежнему спокойно отозвался тот. — Попробуй!

Вокруг снова оживленно затолкались.

— Ну, братцы, зараз бой будет!

— Вот это да, молодецкий бой посмотрим!

— Хлопцы, а ну дайте место!

И тут внезапно опомнился Рынька Луцук.

— Да вы тут что — осатанели все? Нашли место бои затевать — прямо под «майским деревом»!

За ним следом опомнились и все остальные: кто-то оттащил Савку, кто-то на всякий случай придержал Яся. Жестокой драке не суждено было развернуться. И хорошо, что вовремя вспомнили: под «майским деревом» не должно быть никаких ссор и свар, а уж тем паче недопустим мордобой. Все должны улыбаться и петь песни.

Савел, в своей ярости позабывший обо всем на свете и в единый миг восстановивший против себя всех своих товарищей, сам потом не мог вспомнить, каким образом оказался за пределами их круга: то ли его вытолкнули, то ли по своей доброй воле решил, что разумнее ему удалиться.

Однако, удалясь на почтительное расстояние, все же не побоялся выкрикнуть последнюю угрозу:

— А с тобой, Аленка, я еще дома поговорю! Узнаешь ты у меня и Янку, и Даньку, шкода!

— Беги, беги, грозный родич! — крикнул ему вслед один из хлопцев, Павел Хмара. Затем он повернулся к незадачливой парочке и весело предложил:

— Ну пойдемте, что ли с нами, а? С нами он не тронет.

— Как, и с Леськой? — усомнился кто-то.

— А что? Нет ведь таких заборон, чтобы и девчата с нами ходили?

— Бабке расскажет, — вздохнула Леся, и лицо ее потемнело.

— Ну так что ж? И мы твоей бабке расскажем, что сынок ее под «майским деревом» затевал! Вот и поглядим тогда, кому из вас больше достанется!

Горюнец промолчал. Он знал, что тревожило его юную подругу. Отнюдь не Савкин выпад мог разгневать суровую Тэклю, и даже не то, что внучка гуляла по селу с бывшим солдатом, а затем попала в молодецкий круг, чего отроду не случалось. Куда тревожнее было то, что за всем этим стояло: знает Тэкля о древнем поверье, что коли пройдут двое молодых в Троицын день вдоль по улице рядышком — значит, и по жизни будут идти они рука об руку…

Да вот только не дадут им об руку по жизни идти. Ой, не дадут, разлучат…

Леся, видимо, тоже ощущала неловкость и беспрестанно оглядывалась, но видела кругом лишь румяные веселые лица и белые зубы в улыбках. Никто, казалось, уже и не помнил о досадной стычке; лишь раза два попалась ей на глаза какая-то нехорошая ухмылка Михала, от которого она поспешно отвернулась. Да еще разок увидела по-прежнему бледного и удрученного Хведьку, избегавшего даже смотреть в ее сторону. Зато рядом с нею шагал ее Ясь, которого она держала под локоть, а рядом шли его товарищи — добрые, верные, готовые защитить от любого недруга…

Возле самой околицы длымские ребятишки играли в «Ящера». В центре сидел белоголовый, вечно серьезный увалень Тарасик, а все прочие водили кругом него хоровод и припевали:

На лицах девочек застыло волнующее ожидание: кого же он выберет?

У девочек застыло на лицах выражение волнующего ожидания: кого же он выберет? А Тарасику, видимо, все едино, кого ни выбрать: какая ближе станет, на ту и укажет.

Помнит, помнит Леся, как сама в детстве играла в эту игру и с каким трепетным волнением ожидала выбора! Как ей всегда хотелось, чтобы «Ящер» указал на нее! Но чаще он выбирал другую, и тогда ее радостное волнение сменялось легким разочарованием. Сколько раз Леся втайне корила себя за излишнее тщеславие: все-то ей казалось, что она одна такая вот нехорошая! Однако Лесино заблуждение рассеялось, когда обиженная Доминика вышла из круга после того, как третий раз подряд «Ящер» выбрал не ее.