Вдруг он почувствовал удар и резкую боль в спине. На мгновение он подумал, уж не прихватило ли сердце, но тут же заметил летящий откуда-то камень. Поспешно прикрыв голову руками, он пригнулся. Камень просвистел, задев руку.

— Убирайтесь! — послышались гневные голоса.

Оказалось, жители деревни высыпали из домов и принялись бросаться камнями в спавших рядом с потухшим костром паломников.

— Вы напасть!

— Убирайтесь из деревни!

— Оборотни!

Так поносили их жители деревни. Все они были измотаны нападением людей-обезьян и проснулись всё ещё в страхе, оттого глаза их были налиты кровью, а под глазами проступили тёмные круги.

Осыпаемые градом камней, паломники вскочили.

Обвешанный виниловыми завязками мужчина с воплем побежал по кругу. Женщина с шишкой на лбу, сжимая в руках полученного от старосты деревни младенца, растерянно пыталась спрятаться за спинами товарищей. Старик пытался поймать развязанного рыжего зайца и лихорадочно суетился, согнувшись под градом камней. Все они рады были бы убежать прочь, но их окружили жители деревни. И паломники, которым некуда было деться, метались из стороны в сторону. Старица крикнула из-под тряпья, скрывавшего её лицо:

— Прекратите! Чего вы добьётесь, швыряясь камнями?

— Вы принесли нам беду!

— Убирайтесь!

— Больше сюда не приходите!

Жители деревни продолжали кидать в них камни. Гнев заразителен, и даже вышедшие из домов праздные зеваки один за другим присоединялись к швырявшим камни. Гнев, который нынешней ночью они сдерживали, как натиск бури, сейчас, на рассвете, овладел ими. И обрушился этот гнев на оказавшихся рядом чужаков. Однако никто не осмеливался подойти к паломниками ближе. Всё-таки их странный вид и особенно старица внушали страх.

— Что, скажете, не из-за вас всё случилось?

Швырнув камень в ответ, Рэнтаро гневно крикнул:

— Надо было сказать «убирайтесь» вчерашним обезьянам! Вы же разбежались, как трусы, а теперь поутру расхрабрились!

Разъярённые жители деревни осыпали Рэнтаро градом камней. Он закрыл руками голову и присел на корточки.

Старица торопила рослого мужчину тронуться в путь. Он тут же побежал к дому деревенского старосты и вернулся с повозкой. Забравшись в повозку, старица велела карлику играть на дудке. «Ду-ду-ду», — заиграл на своей металлической дудочке карлик. «Бом-бом», — принялась бить по железной крышке однорукая женщина. Это подействовало как очистительное заклинание — поток камней стал редеть.

— Вперёд! — Старица указала палкой в сторону Дороги-Мандала, и рослый мужчина потащил тележку.

Остальные паломники двинулись следом. Обвешанный виниловыми завязками мужчина пустился в пляс. Следом за ним и остальные стали размахивать руками и притоптывать. Это произвело впечатление. Пятясь назад, деревенские расступились.

Идя в группе паломников, Рэнтаро с ненавистью смотрел на этих крестьян. Они провожали проходившую мимо процессию со смешанным выражением растерянности, ненависти и страха. Взгляд Рэнтаро остановился на женщине-старосте. Её волосы растрепались и обрамляли лицо, как языки пламени, развевающиеся за спинами изваяний демонов. Её руки и ноги были испачканы дочерна, от всей её фигуры веяло усталостью. Её лицо, как и лица других жителей деревни, было искажено ненавистью. При виде Рэнтаро ни один мускул не дрогнул на её лице, она лишь сердито выпятила нижнюю губу и разве что не крикнула ему «Убирайся вон!»

Паломники стали спускаться по дороге, ведущей к реке. Утреннее солнце окрасило окрестности в бледно-оранжевый цвет. Утренняя роса в зарослях травы блистала, как звёзды в небе. Стаи птичек, напуганных стуком повозки, звуками дудки и барабанным боем, выныривали из кустов и летели прочь.

Чем дальше от деревни, тем веселее становились звуки дудочки, барабанная дробь и танцы. Юное существо непонятного пола запело чистым голосом. Прежние страх и смятение отступили.

— И часто такое случается? — спросил Рэнтаро у шагавшей рядом с ним женщины с шишкой на лбу, укачивавшей младенца. Улыбаясь младенцу, женщина переспросила:

— Что именно?

— Да то, что нас обвинили в нападении людей-обезьян и выгнали прочь.

Захлопав глазами, женщина посмотрела растерянно. А затем, закатив глаза кверху и сердито уставившись на шишку во лбу, пробормотала: «Ах, да-да».

— Ты уже забыла о том, что случилось вчера вечером? — В душе Рэнтаро шевельнулось беспокойство.

Женщина наклонила голову:

— Нет, не забыла. Просто помню смутно.

И она снова заулыбалась младенцу.

Рэнтаро оглянулся на деревню. Жители заходили в дома, исчезали в ближайших зарослях. Наверное, паломники и жители деревни быстро позабудут случившееся. Деревенские вернутся к своим обычным делам — будут возделывать поля, есть, заниматься любовью. А паломники вернутся к своим всегдашним странствиям. И тут его вдруг охватило ужасное сомнение. Рэнтаро обогнал шедших впереди паломников и подошёл к повозке со старицей.

— Бабушка, — окликнул он её со спины.

Лохмотья зашевелились, на него воззрились глаза из-под морщинистых век.

— Как долго длится это паломничество к Якуси?

— Да я и не помню, — ответила старица.

— А что, если, — судорожно сглотнув, выдавил он, — паломничество к Якуси длится вечно? И дело не только в том, что никто не помнит, когда оно началось?

Старица ничего не ответила. Её повозка пересекла речку Каноко и стала подниматься по узкой тропе, ведущей к Дороге-Мандала. Рослый мужчина замедлил шаг. Следуя за повозкой, Рэнтаро снова спросил:

— Может, нам никогда не встретить Якуси?

— Якуси существует, — донёсся твёрдый голос из-под лохмотьев, в которые была закутана ехавшая на дребезжащей повозке старица.

— Он где-то на Дороге-Мандала. Если идти этой дорогой, непременно с ним встретишься.

— Бабушка, тебе доводилось встретиться с Якуси?

Ответа не последовало. Повозка въехала на Дорогу-Мандала. Обратившись к тащившему повозку рослому мужчине, старица указала палкой на пик Якуси. Повозка ехала по Дороге-Мандала. Дорога, напоминавшая своды зелёной пещеры, терялась в сумрачном извилистом лесу.

— Так ты не встречалась с Якуси? — шагая рядом с повозкой, громко спросил Рэнтаро. Семенивший рядом с рослым мужчиной карлик удивлённо оглянулся и посмотрел на Рэнтаро. Старица наконец промолвила:

— Идти по Дороге-Мандала, неся беды. Просто идти по дороге. И тогда повстречаешь Якуси.

— Я не несу никаких бед!

Лохмотья затряслись от смеха.

— Разве то, что ты присоединился к нам, не доказывает, что и ты — бедствие?

— Так вышло. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к вам.

— Ну, и как тебе с нами? — В голосе старицы послышалась насмешка.

Холодная ладонь коснулась его щеки. Маленькая ладошка хлопала его по лицу. Издав стон, Асафуми отмахнулся. Он ещё не проснулся. Всё тело нестерпимо ныло. Перевернувшись на другой бок, он хотел было снова погрузиться в сон, но тут подумал: «Чья же это рука?»

Асафуми открыл глаза. На него смотрел исхудавший подросток. Асафуми вспомнил, что это вчерашний мальчик, прятавшийся в яме на берегу реки, и, сообразив, что всё ещё находится в городе, превратившемся в руины, пришёл в уныние.

— Поймал рыбу? — лёжа на боку, спросил он подростка.

Подросток кивнул, но тут же добавил: «Но её уже съели». Асафуми приуныл ещё больше. Приподнявшись, он заметил, что солнце стоит высоко. Речные камни раскалились. Видимо, в городе, раскинувшемся на холмах за рекой, уже припекало, среди развалин, похожих на разбросанные обломки пластиковых бутылей, дрожал и плавился от жары воздух.

Асафуми посмотрел на своё обнажённое, прикрытое лишь полотенцем тело. Бок распух и стал иссини-чёрным, ноги были все в синяках от ушибов. Он вспомнил слова старика, что, мол, он, Асафуми, болен мгновенным увяданием, но оттого ли, что ярко светило солнце, не испытал вчерашнего отчаяния. Если он и в самом деле болен этой болезнью, то что сказать о других? Ведь и его сослуживцы, и его друзья мало чем отличались от него. Значит, все они больны мгновенным увяданием. Да и сам этот грубый старик — здоров, что ли?