Сая коснулась рукой щеки Рэнтаро. Затем провела пальцами по его шее и легла на циновки. Рэнтаро возвышался над ней. Она положила руки на его бёдра, обнажённые под распахнутыми полами кимоно и, прикоснувшись к его заросшей волосами коже, уже не смогла отнять рук. Её рука скользнула под кимоно, погладила бёдра, коснулась рукой пениса, спрятала его в ладони, чуть-чуть сжала и задвигала рукой вверх-вниз, чувствуя, как набухает под её пальцами плоть. Рэнтаро опустился на пол.

Проникавшие через слуховое окно слабые лучи солнца тускло освещали комнату-каморку. Здесь царили сумерки. Это был час, когда день уже кончился, а вечер ещё не наступил. Сая продолжала ласкать отвердевшую плоть Рэнтаро, который лежал, по-лягушачьи раздвинув бёдра, и смотрел в потолок. Дрожа всем телом, Сая обняла его и прильнула своими бёдрами к его паху. Рэнтаро вскинулся и хрипло пробормотал: «Нет», но в голосе его не было решимости.

Сопротивление Рэнтаро возбудило Саю.

Она прижалась грудью к его груди. Словно пронзённый, Рэнтаро медленно откинулся на спину. Потаённая пещера Саи сочилась влагой. Женщина приподняла бёдра и уселась на напряжённый член мужчины.

Всё нутро Саи, казалось, вскрикнуло. Пенис, почувствовав это, налился силой, задвигался внутри Саи, и вскоре Рэнтаро уже вздымал Саю к небу, крепко обхватив её спину.

С улицы доносились пронзительные голоса детей, но они ничего уже не слышали. Рэнтаро со стонами вонзал в Саю свой стальной стержень. Её пещера чмокала и хлюпала. Сая, стараясь как можно глубже втянуть своим нутром вращающуюся в ней стремительную силу, откинулась назад. Они превратились в диких зверей посреди леса. В самца и самку, не думающих ни о чём, кроме совокупления.

Подавив крик, Рэнтаро кончил. Сая почувствовала переливающуюся внутри жидкость. Пещеру наполнил горячий источник. И больше этот источник не пересыхал. Чтобы купаться в нём, Рэнтаро стал наведываться в комнату-каморку тайком от женских глаз. У жены Рэнтаро ничего подобного уже не было. То был источник, к которому высохшая женщина не имела никакого отношения. И ему хотелось, не стесняясь ничьих глаз, вдоволь напиться из этого источника. Однажды выпущенное на свободу страстное желание Рэнтаро росло день ото дня.

Сая испытывала к Рэнтаро то ненависть, то страсть. Иногда ей хотелось убить его, иногда он был дорог ей почти до боли. Она совсем запуталась в своих желаниях.

Глубокой осенью Рэнтаро решился. «Сая будет жить в отдельном доме», — объявил он своей семье. Женщины подняли крик. «Это неслыханно!» — протестовали мужчины. «Да и где ты найдёшь отдельный дом! Мы не можем позволить себе снимать дом!» — хором кричали обитатели леса. Но решение Рэнтаро было непоколебимо. Для того чтобы пить из желанного источника Саи, Рэнтаро был готов на всё. Рэнтаро принадлежал Сае. И Сая знала, что нашла дорогу, которая выведет её из тёмного леса.

Вдали высилась гряда Татэяма. Сидя на заднем сидении голубого «фольксвагена», Сидзука смотрела на отражавшиеся в окне машины горы. Дорога, идущая среди набегавших волнами колосьев риса, вела прямо к горной гряде. Контуры залитого утренним светом пейзажа были тусклыми, точно проступали сквозь прозрачный занавес.

— Гора — та, что по центру — это пик Цуруги, за ним тянутся Бэссан, Оояма, Дзёдосан, справа же высится пик Якуси. Воды, сбегающие с гряды Татэяма, впадают в реку Дзёгандзигава и достигают Тоямы, — привычно объясняла сидевшая рядом с Асафуми Михару.

В качестве водителя такси ей часто доводилось возить туристов. Объяснения были уместны. Но для Сидзуки все горы были похожи одна на другую, и не было особой разницы, называется ли возвышающийся пик Цуруги или Дзёдосан. Изредка поддакивая, она украдкой разглядывала профиль ведущего машину Асафуми. За рулём Асафуми всегда надевал очки и слушал радио. Судя по надутым губам, он был не в духе. Сидзука подумала, что это, наверное, след утренней ссоры.

Поводом послужили слова Асафуми, что, возможно, по пути к Дороге-Мандала он остановится на ночёвку. Когда Сидзука весело сказала: «В тех краях много горячих источников. Подыщи хорошее местечко», Асафуми разозлился.

— Я еду не развлекаться! — Его суровый тон взбесил Сидзуку.

— Да ведь это же ещё не работа, а наполовину развлечение!

Асафуми недовольно замолчал. Сидзука не считала, что сказала что-то лишнее, но поняла, что невольно ранила самолюбие Асафуми. И хотя она полагала, что извиняться не за что, размолвка оставила неприятный осадок. За суетой поездки в Тибаси размолвка отодвинулась на задний план, но не миновала — и по дороге к Асикурадзи лишь притаилась, как месяц в облаках.

После переезда в Тояму между ними часто стали возникать подобные размолвки. Когда они жили в Иокогаме, то оба занимали одинаковое положение — были сослуживцами, потом стали безработными — это поддерживало чувство товарищества. Но с переездом в Тояму всё переменилось — теперь Асафуми стал «мужем» с родительским тылом, а Сидзука — его «женой». Асафуми стал посещать лекции в префектуральном Фармакологическом центре повышения квалификации, а Сидзука — вести домашнее хозяйство. После переезда она была занята обустройством дома и уходом за запущенным садом. Это была умиротворяющая, скорее приятная работа, но она чувствовала беспокойство из-за появившейся, сначала едва проявлявшейся разницы в их положении. Не останется ли она навсегда привязанной к Тояме в качестве жены торговца лекарствами? Стоило ей подумать об этом, как перехватывало дыхание.

«Это не моя жизнь!» — хотелось крикнуть ей, но что было её жизнью, она не очень ясно понимала.

— А, вот на этом светофоре направо, — сказала Михару.

— Это новая дорога, — откликнулся Асафуми.

На светофоре они повернули направо. За поворотом расстилалась широкая дорога со свежевыкрашенными ослепительно-белыми разграничительными линиями.

— Эту дорогу достроили только в этом году. Теперь легче добраться из Тибаси до Камидаги. Прежде туда вёл узкий просёлок вдоль речки Итати.

— Да-да, на ней даже ограждений не было. Я однажды угодила в канаву.

Сидя впереди, Михару и Асафуми беззаботно болтали на тоямском диалекте. Сидзука наблюдала за оживлённой Михару. Потому ли, что та ехала к родителям, она была веселее обычного. Губы накрашены, на шее золотая цепочка — ни дать, ни взять щеголеватая молодая хозяйка из почтенного дома. Не то что Сидзука, одетая в неизменные джинсы и жакет.

«Почему она так довольна своей нынешней жизнью?» — думала Сидзука. Михару была совсем не похожа на какую-нибудь унылую Такико, твердившую, как молитву будде Амиде: «Я счастлива!» — она и вправду казалась довольной. Но было ли это истинное состояние её души, не притворялась ли она, этого Сидзука понять не могла.

Ей хочется верить, что она непременно «счастлива», поэтому она такая весёлая, с насмешкой подумала Сидзука и принялась хладнокровно наблюдать за человеком, притворявшимся весёлым ради того, чтобы приукрасить своё доброе имя. Хотя она понимала, что такое поведение, как смазочное масло для социального механизма, позволяло успешнее адаптироваться в этом мире, но слишком уж это отдавало ложью, и в конце концов Сидзука решила, что всё это сплошное притворство. Из-за своей отстранённости от других людей ей иногда казалось, что она состоит не из живой ткани, а из минералов.

Её восприятие окружающих было подобно эффекту кристаллизации, чётко фиксируемой в химических формулах. Эта отстранённая манера, как неизменная структура минералов, была свойственна ей всегда.

— Сидзука, Ивакурадзи. А это святилище Юдзан, — сказала Михару, обернувшись к ней.

Сидзука рефлекторно улыбнулась и посмотрела туда, куда указывала Михару.

Вдоль покрытых галькой неухоженных берегов речки Дзёгандзигава тянулась тёмная роща криптомерий. За большой автостоянкой перед рощей стояли огромные ворота-тории[35] из серого камня.

— Святилище Юдзан в Ивакурадзи, наряду со срединным святилищем в Асикурадзи и святилищем Минэхонся на вершине гор Татэяма, входило в триаду. Горы Татэяма большую часть года покрыты снегами. Говорят, люди, которым из-за плохой погоды не удавалось совершить восхождение, совершали паломничество в ближайшие к этой деревне святилища. Потому-то здесь и находилась отправная точка восхождения в горы Татэямы, и в эпоху Эдо тут были выстроены и процветали двадцать четыре гостиницы для паломников. Но при главном святилище Асикурадзи таких гостиниц было тридцать три. Видимо, Асикурадзи, как один из основных пунктов восхождения в горы Татэяма, пользовалось большей популярностью.