Во время занятий любовью, мгновенно переносясь от опьянения к чувству мести, Сая больше не чувствовала охватившей её в комнате-каморке животной страсти. Рэнтаро со своим вставшим членом превращался в одного из японских солдат в борделе. Когда ненависть оживала, Сае хотелось своим нутром разорвать его член в клочья. Но когда Рэнтаро уходил, ею овладевала страсть. Ей нестерпимо хотелось снова оказаться в его объятиях и погрузиться в это страстное опьянение. В такие минуты, чем труднее было этого достичь, тем больше она этого жаждала. Так Сая и жила между страстью и ненавистью. Рэнтаро, накрываемый этими волнами, провёл зиму, так и не отправившись в путешествие. Пока он разрывался между своим домом и Саей, год подошёл к концу.

Когда начал таять снег и, пригретая солнцем, показалась чёрная земля, а Исаму пошёл в начальную школу, Сая заметила, что в этом месяце красные цветы не распустились. Когда она объявила, что, кажется, у неё будет ребёнок, Рэнтаро промолчал. После этого он не появлялся в доме Саи десять дней.

Возделывая промёрзшую от снега землю, она терзалась подозрением, не бросил ли он её снова. Когда Рэнтаро появился в следующий раз, на нём была походная одежда, на ногах ботинки с обмотками, а за спиной торчал огромный тюк. Стоя на пороге и не заходя в дом, он объявил, что уезжает продавать лекарства. Исаму только что ушёл в школу, и в голове Саи, мывшей в прихожей посуду, пронеслись самые разные мысли. Но, не успев прислушаться к ним, Сая обняла Рэнтаро:

— Рэн, ты вернёшься? — жалобно спросила она.

— Скоро вернусь. Это ненадолго, — словно оправдываясь, ответил Рэнтаро и протянул Сае бумажные деньги.

Уезжая из Кота-Бару, Рэнтаро тоже сказал, что вернётся, но не вернулся. Сая смотрела на него и думала о том, что он, может быть, снова хочет от неё сбежать.

— Где бы ты ни был, я найду тебя повсюду!

Рэнтаро вздрогнул и только кивнул.

Рэнтаро шёл не спеша, обеими руками придерживая тяжёлый груз. Он не обернулся, хотя и чувствовал спиной взгляд Саи. Тянувшиеся вокруг рисовые поля оживали, будто огромный, бьющийся в земле сом взрыхлял землю. На межах показался хвощ; оставив девичью скромность, распускались тугие бутоны белого клевера. Бурлящие каналы, отведённые от реки Дзёгандзигава, возвещали о таянии снегов в горах Татэяма.

Уже около часа он шёл к станции Тэрада тоямской железной дороги. Уложенные в пять ярусов корзины тянули плечи. Уже около тридцати лет он занимался продажей лекарств и был привычен к тяжёлой клади. Но больше, чем тяжёлый груз, его мучила тяжесть на душе. Появление Саи и Исаму для дома Нонэдзава было подобно взрыву атомной бомбы. Взрывной волной снесло всех членов семьи, дому был нанесён невосполнимый ущерб. Рэнтаро, облечённый правами главы семьи, пытался спасти дом от развала, но вся семья повернулась к нему спиной, и он оказался в полной изоляции. Конечно, в лицо никто его не осуждал. Но его мать Канэ взяла за правило разговаривать с ним иронично, жена Ёко затворилась в молчании. Дети были на стороне бабки и матери, и между ними и Рэнтаро возникло отчуждение. Он часто бывал в отъезде, и все пять лет, проведённые в Малайе, возвращался домой в Японию лишь дважды в год. Связь с детьми изначально была ослаблена, и отчуждение возникло естественно. Даже со старшим сыном Асацугу отношения приняли угрожающий характер. Боясь, как бы в его отсутствие снова не пришла Сая, Рэнтаро вместо себя в поездку отправил сына. Когда Асацугу вернулся из путешествия, его переполняли злость и досада на отца, свалившего на него всю работу, в то время как сам развлекался с женщиной. Живший с ним под одной крышей младший брат Томидзиро и его жена холодно наблюдали за происходящим, словно считая это закономерным возмездием за то, что натворил отец. В доме Нонэдзава Рэнтаро теперь чувствовал себя неприютно, как опальный князь в своих владениях.

Жизнь в Малайе была для него другим миром. И именно поэтому в том другом мире можно было обзавестись женой и любить Саю.

В первую встречу с Саей Рэнтаро запомнил лишь большеглазую смуглую девушку. Но когда он приехал в деревню Келинтасан для заготовки сырья, Сая превратилась во взрослую женщину. Ему понравилось и то, что она разбирается в травах, и то, как легко она ступает по джунглям, и её импульсивность, и проступающая за этой импульсивностью необузданная сексуальность.

Жена Ёко напоминала ему сноп соломы. Стоило её обнять, она сразу выбивалась из сил и издавала сухой шелест. Видимо, она считала, что спать с мужем её ночная обязанность. С другой стороны, ему было скучно с женщинами, с которыми он спал во время путешествий, так как они намеренно заискивали перед ним. В Сае было что-то, чего не было ни у Ёко, ни у продажных женщин. В ней угадывалась ещё не оформившаяся женственность.

Рэнтаро красиво одел Саю и приучил её к роскоши. Девушка вскоре расцвела и превратилась в обворожительную женщину. Рэнтаро любил Саю как своё собственное творение. Когда военная обстановка ухудшилась и он бежал в Сингапур, основное место базирования японской армии, думая о Сае, он всегда вспоминал о ней как о женщине, счастливо жившей в изящном малайском доме в Кота-Бару. И его захлёстывала волна самодовольства от того, что это он сделал эту женщину счастливой. Война помогла сохранить это чувство. Поползли слухи о решающем сражении за основную территорию Японии, семья в Тояме умоляла его вернуться, и Рэнтаро решил так и сделать. Рэнтаро знал, что его жизнь в Малайе вместе с Саей не может длиться вечно, поэтому облегчённо вздохнул, получив повод расстаться со здешним миром. По правде говоря, если бы не ухудшение военного положения, он не знал бы, как ему уйти от Саи.

Однако, отплывая из Сингапура, он ещё надеялся после войны вернуться и повидаться с Саей и Исаму. Но когда он возвратился в Японию, начался заключительный этап боевых действий. Город Тояма был разрушен авианалетами, многие фармацевтические предприятия сгорели. Поставлять лекарства стало сложно. Семью и так-то было трудно обеспечить продовольствием, а тут к ним нежданно перебралась ещё и семья младшего брата-погорельца. Даже с окончанием войны жизнь не стала легче. В условиях нехватки товаров и вечных поисков пищи они жили одним днём, изо всех сил пытаясь выжить. И жизнь в Малайе, и Сая, и оставшийся с ней сын стали не то что явлениями другого мира — превратились в увиденный в другой жизни сон.

И вдруг этот сон ожил. Служившая отговоркой война окончилась, даже если бы он захотел убежать, бежать было некуда. Созданная его руками женщина превратилась в оборотня. В тот день, когда на пороге дома Нонэдзава появилась решительная Сая с горящими карими глазами, Рэнтаро настигло его собственное создание. И вот теперь, когда он наконец нашёл для них двоих дом и отделил их от семьи, Сая снова забеременела. Рэнтаро увидел ставший явью дурной сон, и ему стало страшно, что этот сон поглотит его.

Среди рисовых полей одиноко стояла маленькая деревянная станция Тэрада с черепичной крышей. Рэнтаро зашёл в зал ожидания и подошёл к окошку кассы.

— Один билет до Авасуно, — сказал Рэнтаро седому кассиру.

— Поезд будет через пять минут, — ответил кассир, протягивая билет. Под его ногти набилась земля, вероятно, следы полевых работ.

Заплатив, Рэнтаро взял билет. На станции Тэрада было две платформы. Одна для поездов, идущих в сторону Куробэ, другая — для поездов на Татэяму. Опустив свою кладь под ноги, он сел на лавочку и, достав из-за пазухи полотенце, отёр пот со лба.

Шпалы, меж которыми пробивалась трава, вели прямо к гряде Татэяма. Рэнтаро рассеянно смотрел на тянувшиеся вдоль горизонта белые холмы и заслонившие полнеба горы, покрытые снегами.

Покуда пятнадцатилетний подросток не поднимется в горы Татэяма, его нельзя считать взрослым. Следуя этому местному поверью, пятнадцатилетний Рэнтаро под руководством школьного учителя вместе с одноклассниками тоже ходил в горы. Он хорошо помнил, как у него захватило дух, когда после трудного восхождения из долины Мидахара через Адову долину, мимо пруда Микурига, через гору Дзёдо, восхождения, занявшего три дня и две ночи, из святилища Юдзан им наконец-то открылся ослепительный вид на плывущие в море облаков зелёные горы и холмы. На обратном пути они провели день на горячих источниках Татэяма, и он вернулся домой в полной уверенности, что стал взрослым мужчиной.