— О, Асафуми! А мы тебя ждём, — сказал уже раскрасневшийся Кикуо.

Асафуми сел рядом с отцом и братом. Сидзука в дверях гостиной в знак признательности передала Такико гостинцы. Мицуми и Такэсигэ увивались вокруг свёртков, надеясь, что это сладости. Вышла невестка Михару и отчитала детей. Сидзука явно чувствовала себя не в своей тарелке. Асафуми видел, что отношения с домом Нонэдзава у его жены не сложились и становились всё более натянутыми, но надеялся, что рано или поздно всё наладится, и пустил всё на самотёк.

Пока женщины расставляли горячую еду, отец и старший брат, налив Асафуми пива, расспрашивали его о том, как им живётся в дедовом доме. Асафуми не без иронии ответил, что дом ветхий, но укрыться от дождя можно.

— Прежние жильцы были очень небрежны, — с упрёком сказал Коитиро.

Прежние жильцы, Ядзаки, жили в доме большой семьёй из шести человек на протяжении пятнадцати лет, поэтому испещрённые детскими каракулями и царапинами опорные столбы и стены небольшого старого дома стали ещё невзрачнее.

— Так ведь нежилой дом приходит в запустение. Если бы семейство Ядзаки не поселилось в нём, сейчас он был бы уже не пригоден для жилья, — оправдывался Кикуо.

За разговорами о доме Асафуми вспомнил о реестре. Он отставил в сторону бокал с пивом, расстегнул сумку и, достав тетрадь в потрёпанном переплёте, рассказал, что её нашли в кладовой.

— Надо же, реестр! — изумился Кикуо и, надев очки, с воодушевлением принялся листать тетрадь.

— Как же можно было такую вещь бросить в кладовке! — с возмущением воскликнул он. — Это же драгоценность для торговцев лекарствами!

— Деревня Оояма, Магава. Да где это? — ни к кому не обращаясь, спросил Кикуо, перелистнув первую страницу.

Благодаря реестрам, передаваемыми из поколения в поколение, поддерживалась сеть клиентуры, и для отца, похоже, было в радость разбирать непонятный Асафуми почерк Рэнтаро. Ни Коитиро, ни Асафуми не помнили названия Магава и молчали. Кикуо, внимательно просмотрев страницу, продолжил:

— А, вот внизу подписано. Линия Татэяма, сойти на станции Авасуно. Авасуно, такой станции, наверное, уже нет.

Коитиро окликнул жену по имени: «Михару!» Михару, расставлявшая на низеньком столе блюдца, подняла голову.

— Ты ведь родом из окрестностей храма Асикурадзи. Знаешь там место под названием Магава?

Подняв кверху выпуклые глаза-жёлуди, Михару задумалась.

— После Магавы он обходил места вдоль Дороги-Мандала — Хатисоко, Сэннинхара.

Слушая разъяснения Кикуо, перелистывавшего реестр, Коитиро снова спросил у Михару: «А Дорогу-Мандала знаешь?» Но Михару отрицательно покачала головой.

— Это всё первые продажи в кредит от двадцать второго года Сёва.[28] Странно, но долги по оплате лекарств так и не взысканы, — сказал Кикуо самому себе.

Первые продажи в кредит осуществлялись тогда, когда работа с новыми клиентами только начиналась. Торговля лекарствами начинала приносить доход только после повторного визита в дом клиента. Даже такому дилетанту, как Асафуми, было непонятно, почему Рэнтаро, оставив лекарства в домах новых клиентов, больше туда не вернулся.

— Может, он обходил другие места? — предположил Асафуми. На что Кикуо по-бульдожьи выпятил губы:

— Двадцать второй год Сёва — это же сразу после войны. Повсюду не хватало лекарств. Я слыхал, что торговцы, как только что оперившиеся птенцы, сновали повсюду, ездили часто и подолгу. В это время отец со старшим братом постоянно были в дороге, и дел у них, наверное, было невпроворот.

— Да, но оставить без внимания дома новых клиентов? К тому же, деревня Оояма совсем близко?! — воскликнул Коитиро.

В ответ на это Кикуо задумчиво промычал что-то невнятное.

Асафуми осушил бокал с пивом. Он подумал, что раз Рэнтаро не наведался во второй раз к новым клиентам, может, он совершил там какую-то оплошность. Но тут Коитиро, взглянув на Асафуми, сказал:

— Асафуми, раз ты собираешься стать торговцем лекарствами, может, разок посмотришь, что сталось с деревнями вдоль Дороги-Мандала? Если повезёт, попроси разрешения оставить у них лекарства. Конечно, нет смысла взимать долги пятидесятилетней давности, но этим можно воспользоваться как предлогом, чтобы получить разрешение хранить там лекарства. С помощью этого реестра было бы легче найти новых клиентов.

— Во всяком случае, хорошо бы сначала проверить всё самому. Так бы ты скорее усвоил особенности нашего ремесла, — с энтузиазмом присоединился к брату и отец.

Этот неожиданный поворот в разговоре привёл Асафуми в замешательство. Он думал, что покамест будет лишь помогать в торговле отцу и брату. Не найдясь с ответом, он молчал.

— Я-то думал, что отец перед смертью передал мне все реестры, а оказывается — нет. Не было ли там других тетрадей? — спросил Кикуо.

— Только эта. Она лежала в пустой коробке, видимо, принадлежавшей Сае.

Услышав имя Саи, Кикуо откровенно насупился.

— Эта женщина ничего не смыслила, она могла выбросить другие тетради.

Асафуми увидел, как лицо отца исказилось ненавистью.

— Следующая остановка Фукуи, Фукуи.

Сая проснулась, услышав донёсшийся издалека голос. Остановку объявил пробиравшийся через проход служащий железной дороги. За окном на востоке небо начинало светлеть. Пассажиры, выходившие в Фукуи, принялись собирать свой багаж. Поняв, что это ещё не Тояма, Сая снова закрыла глаза.

Затем сквозь сон она услышала: «Канадзава», и наконец до неё донеслось слово «Тояма». Сая вскочила, как потревоженная курица-наседка.

Совсем рассвело. Расстилавшееся справа море теперь вдруг оказалось слева. Люди вокруг суетливо собирались. Большинство пассажиров были распределены в вагоны по месту назначения, и, похоже, в Тояме собирались сойти почти все пассажиры из вагона Саи.

Поезд подошёл к станции Тояма. Разбудив сына, Сая вместе с потоком пассажиров вышла из вагона. Она шла, лавируя среди снующих по платформе людей с огромными тюками за спиной.

— Уважаемые репатрианты, соотечественники, прибывшие из заграницы, с возвращением! Вас ждёт горячий чай. Пожалуйста, передохните.

Оглядевшись, в одном из закутков станции она увидела школьниц, помогавших донести багаж и раздававших чай. Рядом стоял молодой станционный служащий с повязкой на рукаве и говорил в громкоговоритель. До сих пор Сая смотрела на толпу из окна поезда, когда тот прибывал на крупные станции, теперь они вместе с сыном окунулись в такую же толчею. Словно все разом кинулись менять место жительства. Худые, в потрёпанной одежде, с голодными глазами люди шли, таща за собой багаж. На костылях, с ожогами на лицах, безрукие. Бывшие военные с суровыми лицами, в обмотках, в фуражках со сломанными козырьками, куда-то спешащие мужчины с напомаженными волосами, в галстуках, с бодрым выражением лиц, суетливо идущие женщины странного вида — в кимоно с нашитым на груди именем и в брюках. Очередь перед кассами. Ждущие своей очереди люди в грязной одежде с огромными сумками в руках. Они ждали не билетов, а чего-то ещё, чего-то, что выдавали за прилавком. Они не замечали ничего вокруг. С горящими глазами люди смотрели на окошко кассы — будто видели перед собой то, что так жаждали заполучить. Сая подумала, что эти люди видят всё, кроме того, что ждёт их впереди.

Под вывеской «US ARMY R.T.O.»,[29] скучая, стояли в карауле белые солдаты. С винтовками наперевес они наблюдали за проходящей перед ними толпой японцев, а те шли мимо, смеясь и болтая, будто не замечали караула.

Саю вновь охватило странное чувство, испытанное ею, когда она видела составы оккупационной армии.

Здесь встречались два разных мира: спокойный мир армии белых, кичившихся своей силой, и суетный мир мечущихся голодных и нищих японцев. Эти два мира не пересекались — так впадающие в одну реку мутные и чистые воды образуют разные потоки. Эти два мира словно снились друг другу.