Когда он добрался до дома Кацумура, уже стемнело. Открыв ставни и войдя в дом, он тут же дёрнул за шнур выключателя. Как он и предполагал, электричества не было. Вспомнив о старом светильнике, он на ощупь спустился в прихожую и отыскал его. Спички лежали на деревянной полке под светильником. Когда мерцающий свет осветил комнату, на душе у Асафуми стало спокойно.

Со светильником в руке он обошёл дом. Помимо гостиной было ещё две комнаты. Обе они были пусты. Открыв шкаф, он обнаружил один постельный комплект. Значит, тому, кто изредка сюда наведывался, доводилось здесь ночевать. Вернувшись в прихожую и заглянув под раковину, он обнаружил заварной глиняный чайник и чайную чашку. В чайнике был даже скрученный зелёный чай. Открыв газовый кран, Асафуми попробовал зажечь плиту. Газ ещё был. Значит, можно выпить горячего чаю, обрадовался Асафуми. Но когда он решил набрать в чайник воды, оказалось, что воды нет. Водопровод тоже не работал. Но где-то же хозяева берут воду для чая. Наверное, во дворе есть колодец.

Выходить в тёмный двор со светильником не хотелось. Но Асафуми мучила жажда. Жаль, что тут нет хотя бы одного автомата с чаем. Можно было бы, не тратя времени на зачёрпывание воды из колодца, на кипячение и заваривание, всего за сто иен выпить горячего или холодного чая. Но ждать, что откуда ни возьмись вдруг появится автомат, не приходилось. Асафуми нехотя, придерживая светильник, открыл дверь и вышел на улицу. Колодца не было, но в глубине двора журчала вода, видимо, это был сбегавший с гор родник. Он не знал, питьевая ли это вода, но, решив, что если её вскипятить, вреда не будет, набрал полный чайник. Вскипятив воду, он заварил чай. Сев за столик у жаровни, он наполнил чашку. Царившая вокруг тишина стала гнетущей.

«Хочется музыки, — подумал он. — Не стрёкота насекомых, не шума ветра. Хочется услышать человеческий голос, звуки струнных инструментов».

Сидзука говорила про Асафуми, что он музыкальный наркоман. «Разве?» — думал он, но судя по его теперешнему состоянию, так оно и было.

Почему? С какого времени ему стало не по себе без музыки? Музыку он стал постоянно слушать лет с тринадцати-четырнадцати, когда ему подарили магнитофон со встроенным радио. Это было в ту пору, когда он начал готовиться к экзаменам в старшую школу. Сидя за столом, он занимался под музыку.

После сдачи экзаменов у него так и осталась эта привычка. При поступлении в университет и во время учёбы в университете, при устройстве на работу и позже он постоянно слушал музыку.

И поэтому, когда Асафуми оказывался где-то, где музыки не было, ему казалось, что жизнь начинает крениться под откос и рассыпаться, обнажая внутренние пустоты.

Асафуми принялся напевать знакомые песни. Но заметил, что какую бы песню он ни запел, слова помнил лишь смутно. Выходит, хотя он всё время слушал музыку, по-настоящему он её не слышал.

При этой мысли Асафуми вздрогнул и встал. Он не мог усидеть на месте в бездействии. Хоть это было бессмысленно, он заглянул в шкаф. За одеялами стоял ящик для лекарств. Асафуми выдвинул его. Ящик был пуст. Вместо лекарств в нём лежали разные мелочи, вроде пуговиц и английских булавок. Асафуми поставил ящик на стол. Ящик был густо оклеен этикетками от обезболивающего и лекарств от желудочно-кишечных расстройств. Асафуми достал из сумки дедушкин реестр и раскрыл его.

Второй с конца значилась деревня Добо. Вместе с указанием — пятый дом вдоль Дороги-Мандала, в глубине нагорной части — была вписана фамилия Кацумура. Полное имя — Кацумура Камэдзо. Видимо, отец Сёитиро. Было указано, что в семье пятеро детей. В деревне было пятнадцать домов. В каждом из них жили семьи от семи до восьми человек. Какой была эта деревня в те времена? Должно быть, здесь было шумно.

Асафуми осмотрел дом. Пустое пространство без мебели. Прежде здесь жила большая шумная семья. Но все перебрались в город.

На него вновь навалилась царившая в доме тишина. Асафуми вернулся к жаровне.

Потолок, затянутый паутиной, стена с четырёхугольным пятном, видимо, от висевшего здесь календаря, протёртые швы циновок. Комната, в которой не было ничего, кроме жаровни и телефона. «Не была ли музыка для меня лишь уловкой, чтобы не замечать этой пустоты?» — неожиданно подумал Асафуми.

Дом, в котором никогда не было отца, в котором вся власть была в надёжных руках матери. Следующие один за другим экзамены. Когда он вспоминал себя тогдашнего, то помнил только, что слушал музыку. Мелодии всплывали в памяти, а слова не запечатлелись.

Асафуми лёг навзничь на циновку. Над ним нависал тёмный потолок.

Даже женившись, он продолжал слушать музыку, так что Сидзука назвала это музыкальной наркоманией. Интересно, чего он не хотел замечать сейчас?

Асафуми слышал только шорохи за окнами дома.

Сидзука открыла глаза в темноте. Наступила ночь, а от Асафуми так и не было никаких вестей. «Если он заночевал там, мог хотя бы позвонить», — недовольно подумала она и закуталась в одеяло.

Где сейчас Асафуми? Наверное, остановился где-нибудь на горячем источнике поблизости от Дороги-Мандала. Удалось ли ему навестить клиентов, внесённых в реестр? Когда ей надоело строить предположения, она вернулась мыслями к разговору с Михару на Ленточном мосту.

История о женщинах, падающих в адское кровавое озеро, произвела на Сидзуку сильное впечатление. При словах «адское кровавое озеро» она вспомнила, что сама спит с двумя мужчинами, с Хироюки и Асафуми. В первый год после замужества это волновало. Но вскоре возбуждение улеглось, и даже секс с ними обоими превратился в часть привычного распорядка. Когда возбуждение от аморальности поступка утихло, её стало мучить саднящее чувство вины за недопустимый, преступный обман.

Много раз она собиралась объявить Асафуми о встречах с Хироюки. Но вертевшиеся на языке слова не сходили с губ. Ведь если бы она всё рассказала, весь её мир с треском развалился бы. Ей не доставало мужества разрушить стены этого мира и открыть для себя новые горизонты. Ведь она догадывалась, что за этими стенами нет никакого нового мира, а есть только абсолютные небытие и гибель.

Сидзука желала лишь жить, как живёт, удачно скрывая правду. Она подбадривала себя верой в то, что с годами и Хироюки, и она утратят сексуальное влечение, и тогда проблема решится сама собой.

Сидзука ворочалась под одеялом. «Хочется кого-нибудь обнять», — подумала она.

В те ночи, когда она спала одна, она вспоминала секс не с Асафуми, а с Хироюки. И ещё то возбуждение от секса, когда она думала, что обманывает Асафуми, едва выйдя за него замуж. Секс, во время которого её тело швыряли в раскалённое горнило, и сознание плавилось в этом огне. Но хотя со временем такой секс случался всё реже и реже, Сидзука в поисках прежнего удовольствия ещё крепче цеплялась за Хироюки.

— Ты ненасытна, как стареющая женщина, — сказал ей слегка утомлённый Хироюки, лёжа в гостиничном номере, где они встретились незадолго до переезда в Тояму. Солгав Асафуми, что встречается с подругой, в субботу днём она встретилась с любовником.

Сидзука, разозлившись, ответила:

— Потому что мне хочется.

— А ты знаешь, что это оборотная сторона фригидности?

Сидзука содрогнулась от его слов. Этого она не знала, но обвинение прозвучало убедительно. Однако она отмахнулась:

— Это я-то фригидна?!

Приподнявшись, Сидзука сердито посмотрела на Хироюки. Хироюки усмехнулся.

— Ну да! Когда не наступает удовлетворения — это фригидность. Ты же никогда не кончаешь.

— Я кончаю!

Сидзука вспомнила обуревавшие её во время секса чувства:

— Это ложь!

Закинув руки за голову и прищурившись, Хироюки следил за рассвирепевшей Сидзукой.

— Для меня это очевидно. Уж я-то разбираюсь, когда женщины испытывают оргазм.

Это был конец. Сидзука была совершенно раздавлена, словно ей сказали, что она не женщина. Она хотела возразить, что она потрясающая женщина, но в глубине души почувствовала, что Хироюки прав.