Талая вода, сбегавшая с гор Татэяма, была такой прозрачной, что видна была мелкая галька на речном дне. Берег зарос травами, каких прежде Сая никогда не видывала. Среди них были растения, похожие на малайские, вот только размер и форма листьев чуть отличались. Знахарь говорил, что речные травы обладают огромной силой. Среди них встречаются и лекарственные, и ядовитые, поэтому нужно быть осторожной.

Сая внимательно осмотрела траву, принюхалась к ней, чуть-чуть надкусила. И по форме, и по вкусу трава оказалась такой же, как и та, что в племени Саи использовалась в пищу и в качестве лекарства. Сая принялась её рвать.

Сверху припекало весеннее солнышко. Погрузив ноги в прохладный источник, окутанная запахами зелени, она собирала траву, и на душе у неё стало легко.

— Фу-ун, фу-у-у-у-у-ун, — вырвалось у неё. Полился напев — его и песней-то не назовёшь, так напевали её соплеменники, когда переходили на новую стоянку.

«Фу-у-ун, фу-у-у-у-ун, у-ун-н-н», — напевала она, собирая траву. Вдруг раздался голос:

— Что это вы делаете?

На дороге стояла женщина с узлом в руках. Кажется, она была моложе Саи. Выглядела она уставшей, одета была в европейское платье с цветочным узором, туфли на каблуках, голова, как у мусульманки, покрыта платком. Её цветущее круглое лицо напоминало отражение полной луны, плывущей в голубом узоре морских вод. Внимательно глядя на женщину — таких не часто встретишь в Тибаси — Сая показала ей траву:

— Собираю съедобные и лекарственные травы.

— Лекарство? — переспросила женщина и, сойдя с дороги, сделала несколько шагов к реке. — Когда была жива моя бабушка, она тоже собирала лекарственные травы. Они здорово помогали от боли в животе и от жара.

В ответ Сая лишь кивнула и снова вернулась к своему занятию. Но женщина не ушла, а продолжила разговор:

— Ты разбираешься в лекарственных травах?

Сая подняла голову. Серповидные глаза женщины горели неподдельным интересом.

— Я многое о них знаю, — ответила Сая.

— В таком случае не могла бы ты рассказать мне о них немного?

Сняв туфли, женщина подошла к берегу прямо по траве. Понизив голос, она сказала:

— У меня по ночам бывают невыносимые рези в животе. Бабушка знала какую-то травку от этих болей, но она умерла, и у неё уже не спросишь…

Женщина приложила ладонь к желудку и нахмурилась. На берегу росла трава, очень похожая на ту, что знахарь давал её соплеменникам при таких болях. Прочесав заросли, Сая нашла её. Это была трава с круглыми блестящими зелёными листьями. Она была мельче малайской, но очень на неё похожа. Чуть-чуть пожевав эту траву и убедившись, что на вкус она такая же, как и та, что ей показывал знахарь, Сая с корнем выдрала с десяток пучков, слегка промыла корни в речной воде и протянула траву женщине:

— Высушите корни и попробуйте пить каждый день, залив их кипятком.

Женщина принялась внимательно разглядывать траву. Затем, улыбнувшись, с благодарностью склонила голову. Сложив собранную траву в сумку, Сая покинула речной берег.

— Подожди. — Женщина как была, босиком, пошла за Саей. Когда Сая остановилась, та вышла на дорогу и, запустив руку в узел, достала луковицу и протянула её Сае.

— Спасибо. — Она ещё раз поклонилась, надела туфли и поспешно удалилась.

Сая посмотрела на свои ладони, ей показалось, что лекарственная трава превратилась в лук. Затем, положив луковицу поверх собранной травы и снова напевая «Фу-у-ун, фу-у-ун», она ступила на дорогу, над которой поднимался струившийся от жары весенний воздух, и направилась к дому.

Сад засыпала опавшая листва, ковром из красных и жёлтых листьев покрыла коричневую землю. Сидзука граблями сгребала листву вокруг последнего пристанища Рэнтаро. Деревья занимали две трети участка, и Сидзука понимала, что уже на следующий день сухая листва опять укроет маленький клочок сада. Но стоило остановиться, как её одолевали мысли о муже, а за работой ей становилось легче.

Минуло пять дней с тех пор, как исчез Асафуми. Родственники подали заявление об исчезновении человека в полицию, но оттуда не было никаких известий. Сотрудники полицейского участка, в который она отправилась в сопровождении Ёситаки и Михару, едва услышав, что пропавший — торговец лекарствами, тут же потеряли к ним всякий интерес, так что особенно рассчитывать на полицию не приходилось. Исчезновению на несколько дней торговца лекарствами не придали серьёзного значения. На следующий день Сидзука отдала Михару имевшийся дома запасной ключ от машины, и та перегнала голубой «фольксваген» к их дому.

Собрав опавшую листву в кучу, Сидзука поднесла к ней зажигалку. Сухие листья, треща, тут же занялись огнём. Белый, как кучевые облака, дым снесло ветром, и он исчез в зарослях на краю сада. Мягкий послеполуденный солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, преломлялся в клубах дыма и струился ввысь.

Положив грабли на веранду, Сидзука пошла по тропинке, ведущей в заросли. С наступлением осени деревья и травы стали чахнуть, от них веяло унынием. Но стоило ей ступить на тропинку, окутанную запахом влажной прелой листвы, как деревья вокруг снова зазеленели, зашумели листвой, покрылись блестящими плотными зелёными листьями. Сидзука не разбиралась в растениях, и почти все росшие здесь деревья были ей незнакомы. Ей вдруг показалось, что она перенеслась куда-то далеко-далеко. Заросли были невелики, но возникала иллюзия, что она бредёт по бескрайнему глухому лесу, и Сидзука вспомнила горы вдоль Дороги-Мандала, где они побывали позавчера с Михару и Ёситакой.

Где же в этих горах исчез Асафуми? Её охватило желание ещё раз навестить Охару и подробно его расспросить. Но ей тут же вспомнился неистовый взгляд старика, и желание улетучилось.

Разговоры Охары о жестокостях, совершённых на фронте, потрясли Сидзуку. Дед Сидзуки по отцу уже умер, но дед по материнской линии был ещё жив. Он, конечно, воевал. Она слышала, что иногда он встречался с фронтовыми друзьями. Но дед неохотно рассказывал внукам о войне. Для Сидзуки дед в любом случае был человеком добрейшей души, тихим старичком. Разве мог он убивать людей?! Но ведь он был на фронте, значит ему наверняка приходилось убивать. Даже такой простодушный человек, как Мицухару, убивал людей. Почти все старики за восемьдесят, с которыми она сталкивается в городе, прошли через это — просто до сих пор эта мысль не приходила ей в голову.

Для Сидзуки Вторая Мировая война укладывалась лишь в строчки из учебника по истории. И день окончания войны, 15 августа, был лишь одним из дней праздника поминовения усопших; хотя в газетах и по телевидению говорили о войне, война воспринималась как событие давно минувших дней, случившееся в другой стране. Но война оказалась реальностью, через которую прошли люди, дожившие до сегодняшнего дня. И было странно, что Сидзука не могла воспринять её как реальный факт.

Точно так же обстояло дело с исчезновением Асафуми — оно не воспринималось как реальность. При мысли о том, что Асафуми может быть мёртв, она холодела до глубины души. Но уже в следующее мгновение думала, что этого не могло случиться. А затем ей в голову приходила мысль, что если Асафуми мёртв, то она теперь вдова, и ей следует вернуться в Иокогаму и подыскать себе другого мужчину, и эта мысль странно волновала её. И тогда её одолевали сомнения — любит ли она Асафуми?

Она не заметила, как очутилась под старым деревом с пепельным стволом. Над головой смыкались огромные, свёрнутые, как набегающая волна, листья. Даже в такой погожий день здесь царил сумрак. Сидзука остановилась.

«Удалось ли тебе завладеть мужским сердцем?» — вспомнился ей голос женщины, увиденной здесь в ночь, когда Асафуми отправился в своё путешествие.

«Удалось ли мне завладеть сердцем Асафуми?» — спросила себя Сидзука. Этого она толком не знала. И прежде всего она не знала, что представляет собой сердце Асафуми. Их связывало непринуждённое общение товарищей по работе. Вместе им было хорошо и весело. Они были как добрые школьные друзья. Хотя им случалось ссориться, но до крупных размолвок дело не доходило. И их общие друзья хором называли их отличной парой. С ним было приятно, но, по правде говоря, как мужчина он не вызывал у неё восторга. Хотя они и занимались сексом, у неё было ощущение, будто они делали это со связанными руками. Такого неистового желания, как к Хироюки, она к нему не испытывала. Но чем дольше тянулись их отношения с Хироюки, тем больше слабела её страсть. И раз она порвала с ним только из-за того, что он назвал её фригидной, значит и та её связь была непрочной.