Идущая на поклонение к Якуси процессия ступила на тропинку, сбегавшую к реке. Карлик заиграл на своей железной дудочке. Это послужило сигналом — однорукая женщина принялась бить по металлической крышке, заменявшей ей барабан, женщина с шишкой на лбу — стучать веткой по бамбуковой трубке. Мужчина с болтавшимися виниловыми завязками пустился в пляс, а остальные захлопали в ладоши и пронзительно стали кричать: «Ой, ой!» Спустившись по заросшей бурьяном тропе, шумная процессия перешла на другой берег по готовому обвалиться в любой момент мостику с наполовину разрушенными перилами, и направилась к деревне. Заслышав звуки дудочки «ду-ду-ду» и удары по крышке кастрюли «бом-бом», люди в поле оставили работу и медленно, как вода во время прилива, обступили процессию.

Длинные волосы у всех них были собраны на затылке, лица загорели. В руках они держали примитивные орудия — прикреплённые к палкам железные обломки. Люди были одеты в грубую домотканую одежду. В такой одежде трудно было отличить мужчин от женщин. Как и у встреченных прежде дикарей, в глазах этих людей таилась агрессия, и Рэнтаро насторожился.

Но стоило старухе на повозке объявить: «Мы идём на поклонение к Якуси», как толпа расступилась. Тащивший деревянную повозку рослый мужчина возглавил процессию, двинувшуюся наверх по тропе, вьющейся среди полей. Немного выждав, жители деревни пошли следом. Рослый мужчина с повозкой направились к дому, который был чуть больше остальных и стоял на самом высоком в деревне месте. Это была скорее огромная куча мусора, а не дом. Деревянный каркас с проржавевшими железными опорами, дырявый оцинкованный лист, балки и опоры из разобранных заброшенных домов. Здесь можно было разве что переждать дождь.

Перед домом стояла женщина. Её принадлежность к женскому полу выдавали выпуклая грудь и округлые бёдра. Как и все остальные, она была одета в грубую домотканую одежду, единственным отличием от других было ожерелье из стеклянных бус и блестящих камушков.

Женщина строго и невозмутимо наблюдала за приближавшейся процессией. Деревянная повозка, что тащил рослый мужчина, остановилась, и старица сошла на землю. Опираясь на извлечённую из повозки толстую палку, она подошла к женщине. Та, чуть-чуть склонив голову, поприветствовала её:

— Паломники к Якуси, пожалуйста, погостите у нас денёк.

Она указала на ведущую в дом тропинку. Во главе со старухой процессия вошла в жилище.

Пол земляной, в глубине расстелен небольшой ковёр, сплетённый из разорванной на полоски ткани. По углам стояли почерневшие опоры, сложенные во множестве доски образовывали подобие стен. Окон не было, свет проникал лишь сквозь щели.

Старица опустилась на ковёр. Даже войдя внутрь, она не размотала ткань, полностью скрывавшую её голову и лицо. Ковёр сливался с рваным куском материи, в который она была завёрнута, и казался теперь длинными полами её одежды. Хозяйка зашла в дом следом за процессией и села перед старицей. Похоже, она считала само собой разумеющимся, что та заняла лучшее место. Когда паломники расселись на земле по углам дома и возня затихла, старица спросила:

— Как обстоят дела?

— Просо уродилось, а бобы никудышные — их поели насекомые. Детей родилось двое, из трудоспособных мужчин один умер.

Женщина говорила без акцента, речь её была отрывистой, как и у паломников. Если отсутствие тоямского акцента у пришедших, как видно, из других краёв богомольцев было ещё понятно, то речь женщины, жившей у подножия гор Татэяма, изумила Рэнтаро. К тому же говорила она резко и невежливо, так говорят люди, только-только начинающие говорить по-японски. По её поведению было ясно, что она почитает старицу, но тон её был бесцеремонным. Точно так же разговаривали и паломники, и Рэнтаро сказал самому себе, что у странных людей и речи странные. Может быть, эта деревня, так же как и деревня поселенцев, создана пришлыми людьми. Но насколько можно судить по укладу жизни, они поселились здесь давно, не после войны. То, что они, долгое время живя в Тояме, не научились местному диалекту, означало явный отказ от общения с внешним миром, но как это было возможно, Рэнтаро не мог уразуметь.

— Что ж, значит, в итоге одним человеком стало больше. Неплохо. — Старица сцепила морщинистые, как кора старого дерева, руки.

Женщина понимающе прикрыла глаза и вновь открыв их, сказала:

— Я хочу, чтобы вы взяли с собой на поклонение одного младенца.

Старица кивнула, и женщина встала и отошла в угол. Там стоял прямоугольный ящик, в нём лежал маленький свёрток. Женщина взяла его на руки. Это был ребёнок. Стоило женщине поднять его, как он закапризничал. Женщина передала младенца старице. Малыш был похож на кабана — лицо и всё тело покрыты шерстью, нос вздёрнут и приплюснут. Старица передала ребёнка женщине с рваным мешком на голове. Все они обращались с младенцем как с вещью.

Поблагодарив, женщина вышла из дома. Расположившись поудобнее, участники процессии улеглись и стали по очереди брать ребёнка на руки.

Рэнтаро подошёл к старице и заговорил:

— Поклониться Якуси — значит подняться на пик Якуси?

Старица пристально посмотрела на Рэнтаро из-под окутывавшей её голову ткани:

— Что ещё за пик Якуси?

— Это гора! Там, впереди… — Рэнтаро показал на высившийся пик Якуси.

— Поднявшись на гору, Якуси не встретить. Только идя Дорогой-Мандала можно повстречать его.

— Значит, это и есть Дорога-Мандала? — успокоился Рэнтаро.

Он узнал хотя бы то, что они идут по Дороге-Мандала, и ему показалось, что он смог найти ключ к разгадке этого непостижимого места.

— А где именно на Дороге-Мандала живёт Якуси?

Старица едва не отмахнулась от его вопроса как от вздорного.

— Якуси живёт на Дороге-Мандала. Если идти по дороге, где-нибудь с ним встретишься.

Похоже, они искали Якуси как придётся. Вдруг Рэнтаро вспомнил:

— Бабушка, вы давеча сказали, что когда-то слышали название Тояма. Не могли бы вы рассказать поподробнее?

— Разве я это говорила?

— Говорили, разве нет? Тояма, Тояма же!

Старица полуприкрыла глаза:

— Да, точно, когда-то давным-давно… я слышала это название. Но где и в связи с чем, не припомню.

Рэнтаро пал духом. Даже старица, уважаемая и паломниками, и жителями этой деревни, ничего не помнила. «Может быть, женщина, которая вроде старосты этой деревни, хоть что-нибудь знает», — подумал Рэнтаро и вышел из дома.

Люди снова вернулись к работе в поле. Рэнтаро увидел женщину у пруда рядом с домом. То был маленький искусственный пруд с подведёнными к нему горными ручьями. Сидя на корточках на выложенных по краю пруда камнях, женщина промывала пучки растения, похожего на периллу.

— Рабдозия? — спросил Рэнтаро, и женщина обернулась.

Лицо у неё было загорелое и огрубевшее, но если приглядеться — черты лица чёткие и правильные. Женщина внимательно посмотрела на Рэнтаро:

— Да.

Присев рядом с ней, Рэнтаро взял в руки один из пучков. Для рабдозии листья были слишком плотными и крупными. Но покрывавшие листья мелкие ворсинки и запах были в точности как у рабдозии.

— Говорят, это растение обладает чудодейственными свойствами, потому его и называют лекарством, «ставящим больных на ноги». Вы пьёте его отвар?

Женщина посмотрела на пучок рабдозии, что держала в руках, так, будто впервые его увидела.

— Не знаю. Просто если заварить эту траву кипятком и выпить, чувствуешь себя лучше.

Бросив беглый взгляд на сидевшего рядом с ней Рэнтаро, женщина снова принялась за дело. Связав из травы несколько пучков, она промывала их в воде и складывала на землю. Сидя на корточках, Рэнтаро огляделся вокруг. Разбросанные вокруг дома были похожи на птичьи гнёзда, сделанные из дерева и листов оцинкованного железа. Люди в поле возделывали землю примитивными мотыгами. Некоторые расчищали участки леса под пашню, убирая вырубленные деревья и выкорчёвывая пни. Вокруг взрослых суетилась детвора, помогая по мере сил.

— Когда выпадает снег, здесь, наверное, очень холодно? — спросил Рэнтаро, глядя на их грубые хижины.