— Здесь рис. Пожалуйста, возьмите.

В случае ночёвки в частном доме рис был незаменим. Фумико вопросительно посмотрела на мужа и, когда тот кивнул, взяла мешок. Фумико трепетала перед мужем, как мышь перед кошкой. Малейшее движение Охары повергало её в дрожь. Смущённый Рэнтаро присел на край дощатого настила. Фумико поменяла оставшуюся после него воду и, разворошив пепел, принялась разжигать огонь в очаге. Охара присел рядом с Рэнтаро помыть ноги.

В полутёмной комнате раздавался плеск воды и потрескивание досок. Вымыв руки и ноги, Охара зажёг в комнате керосиновую лампу, принёс две чашки и, налив горький чай, предложил Рэнтаро. Оба, присев на край дощатого настила, стали потягивать чай. Фумико, не успев вымыть ноги, принялась готовить ужин.

— Вы уже бывали в здешних краях? — спросил Охара.

Рэнтаро ответил, что он здесь впервые.

— Из-за войны всё приходится начинать сначала, — добавил он. Охара кивнул.

— Да, и мы тоже пришли сюда за тем же.

— Во время войны вы были на Филиппинах?

— Да, и на Филиппинах тоже, — только и ответил Охара.

Рэнтаро, потеряв нить разговора, сжимая чашку в руке, смотрел на Охару. Фумико раздувала огонь при помощи бамбуковой трубки. В углу комнаты стояли две огромные корзины, лопаты да мотыги — почти никакой домашней утвари не было. Томясь бездельем, Рэнтаро развязал свой узел и принялся готовить пакеты с лекарствами для раздачи жителям деревни нынешним вечером.

Охара, допив свой чай, вышел на улицу. Похоже, он колол дрова — доносился стук топора.

Когда Рэнтаро разложил восемь пакетов с лекарствами, Фумико позвала мужа: «Ужин готов!» Охара появился в темневшем дверном проёме.

На ужин были китайский рис с редькой-дайкон, отварные овощи с маринованной красной репой и жиденький суп-мисо. Рис с редькой, видимо, остались от завтрака — холодные и сухие. Рисом, что принёс Рэнтаро, хозяйка не воспользовалась. Фумико поставила в центре суп-мисо и котелок с рисом, расставила прямо на полу пиалы и блюдца. Ни стола, ни хоть какого-то его подобия не было. Втроём они уселись на полу и молча принялись есть. Супруги уплетали ужин за обе щёки, набив полный рот овощей и солений. Охара палочками придвинул блюдце с соленьями к себе поближе. Рэнтаро казалось, что они едят чуть ли не по-собачьи. И Охара, и Фумико ели лишь затем, чтобы выжить. Похожие чувства он пережил, когда видел в Осаке семьи, склонившиеся над котелком прямо на пепелищах бараков, или беспризорников, поедавших объедки под навесом станции. «Вот что случается с лишившимися крова», — подумал тогда Рэнтаро. Им остаётся только бороться за выживание. С тех пор, как Токио был выжжен почти дотла, супруги Охара лишились крова, без которого трудно стало поддерживать достойное существование.

Ужин быстро закончился. Когда Фумико убирала посуду, послышался стук в дверь и голос: «Добрый вечер!»

— А, пришли? — радушно сказал Охара. Он продолжал сидеть, скрестив ноги, и пить чай.

Когда Фумико открыла дверь, вошёл мужчина с усиками, а за ним гурьбой вошли остальные мужчины. Они принесли немного закуски и сакэ, которыми их снабдили жёны. Видно, они часто так собирались. Фумико, приняв гостинцы, разложила всё на полу и принесла чашки. Сев в кружок, мужчины, не обращая внимания на хлопотавшую на кухне Фумико, с удовольствием принялись пить сакэ.

— Ну как, господин торговец, в деревнях уже зацвела сакура? — спросил мужчина с усиками.

Когда Рэнтаро ответил, что сакура только начинает распускаться, мужчина с похожим на след от ожога шрамом на щеке сказал:

— Что ж, значит и у нас скоро зацветёт.

— Устроим любование сакурой, как в прошлом году? — живо предложил Охара.

— Конечно! — хором поддержали его товарищи.

Охара совершенно преобразился, жизнь в нём вдруг забила ключом.

— Перед любованием сакурой посеем просо. В прошлом году был хороший урожай, и на Новый год у нас были просяные лепёшки. Скоро у Тасиро и Мориямы появятся дети. К Новому году в деревне прибавится народу. Потому и урожай нужен побогаче, чем в прошлом году.

За разговорами о будущем забывались тяготы сегодняшнего дня. Бывшие солдаты с горящими глазами заговорили о перспективах своей деревни. «Подведём воду из реки Каноко и устроим заливные поля, разработаем землю в глубине гор, засадим её шелковицей и займёмся шелководством. Вскоре отстроим в деревне начальную школу». В воображении этих восьмерых мужчин деревня превратилась в центр расположенных вдоль Дороги-Мандала деревень, со своими административными учреждениями и школой.

— Хоть война и окончилась, нужно плодиться и размножаться. Ведь для послевоенного возрождения требуются рабочие руки, — торжественно сказал мужчина с усиками.

— Господин торговец, а нет ли у вас эффективного средства, чтобы наплодить детей? — спросил Рэнтаро чуть лопоухий мужчина небольшого роста.

Поддавшись всеобщему оживлению, Рэнтаро тут же ответил:

— А как же, есть! Называется «золотой корень».

— Золотой камень? Отличное название. В самую точку, верно? — сказал носатый мужчина.

— Не камень, а корень. Золотой корень, — поправил его мужчина с усиками.

— Не всё ли едино — золотой камень или золотой корень, — жалобно сказал носатый мужчина, и все засмеялись.

— Раз уж речь зашла о средстве для подъёма потенции, помните фельдфебеля Ямасоэ? Он всякий раз перед визитом в бордель выпивал это средство и потом бахвалился, верно? — сказал, подцепляя солёную редьку, мужчина со шрамом на щеке.

— Да-да, лекарство, которое он забрал в китайской аптеке.

— Мне говорила одна корейская проститутка, что в дни его визитов она умирала от страха. Весь вечер он её нещадно гонял! — сказал бледный мужчина со складчатыми веками и глазами навыкате.

— Э, говорят, тебе, Тасиро, далеко до фельдфебеля.

Тасиро покраснел и сердито насупился:

— Да уж, она призналась мне, когда тряслась перед его приходом.

Охара усмехнулся:

— Да ты же влюбился в неё.

Тасиро растерянно молчал, а его товарищи с интересом следили за его реакцией.

— Вот как? Так ты всерьёз любил её.

— Каё рассердится, если услышит!

— Ну и дурак же ты! — сказал Охара.

— Ничего я не влюбился! Это всё война. Когда думаешь, что завтра можешь умереть, любая женщина, с которой у тебя хоть какие-то отношения, покажется самой Каннон.

— Да-да, — поддержал его мужчина с усиками.

— Верно. Тогда член вставал, да без толку. Так что любая доступная дырка казалось благодатью.

— Но любоваться-то было некогда, быстрее бы кончить. — Компания разразились хохотом.

— Мы бросили проституток, которых привезли с собой из Кореи, — невпопад сказал Тасиро.

Мужчина с усиками налил в пиалу Тасиро сакэ:

— Ничего не поделаешь. Они же были проститутками, так что они и на Филиппинах продадутся и успешно выживут.

— Избавившись от обузы, мы смогли выжить. Это война, — откровенно сказал Охара.

Повисло молчание. Мужчина со шрамом на щеке сказал преувеличенно громко:

— Ох, и пришлось же сегодня повозиться с выкорчёвкой сосновых корней. Может, пустить их на скипидар?

Мужчина с усиками хлопнул себя по колену:

— Отличная мысль. Говорят, во время войны планировалось сделать топливом для самолётов скипидар. А что, можно получить отличное масло!

— Верно, мы же так корпели над ними. И выбросить жалко.

— Да уж, сколько ни выкорчёвывали их, а крепко же они вцепились в землю.

— И корейские проститутки, как корни сосен, хватались за наш грузовик, — пробормотал наклонившийся вперёд Тасиро.

— Может, ты прекратишь? — прервал его Охара, но Тасиро не слышал его.

Сжимая обеими руками чашку, он продолжил дрожавшим от слёз голосом:

— Женщины цеплялись за грузовик, умоляли взять их с собой… Я до сих пор вижу их глаза. Фельдфебель отрубал им мечом руки, хотя и спал с этими женщинами. Отрубленные запястья до сих пор стоят у меня перед глазами!

— Прекрати! — закричал Охара.

— Да! Пора уже об этом забыть! Дело прошлое, — примирительно сказал мужчина с усиками.