Тусклым голосом она сказала:

— Я беременна, Олли. Ребенок от Перси.

В беседке воцарилась мертвая тишина. Спустя несколько мгновений Олли откашлялся.

— Что ж, Мэри, это замечательно.

Повернувшись к нему в профиль, она заметила:

— Да, если бы только Перси был здесь.

— Он знает?

— Он уехал раньше, чем я это поняла.

— Так в чем проблема, mon amie?— Гладкий, как у ребенка, лоб Олли прорезали морщины. — Вы с Перси любите друг друга с самого детства. Как только ты скажешь ему, он примчится домой и тут же женится на тебе. Судя по тому, что ты без него сама не своя, я полагаю, вам лучше мучиться и страдать вместе, чем порознь. Кто еще, кроме тебя, мог заставить его отправиться в такую глушь?

— Проблема в том, что я не могу с ним связаться. В последнем письме родителям Перси сообщил, что задерживается еще на месяц. Это было вчера.

— Ты хочешь сказать... Ох, крошка Мэри... — Олли взял ее за руку. — И... какой у тебя срок?

— Толком не знаю. Но, полагаю, пошел уже третий месяц. Скоро будет заметно.

— Моя дорогая девочка, мы что-нибудь придумаем. Ты ведь... не думаешь о том, чтобы избавиться от ребенка?

— Нет, разумеется, нет. У меня и в мыслях не было ничего подобного.

— Значит, мы должны найти Перси, только и всего. — Олли зашевелился на качелях с таким видом, словно собирался немедленно помчаться на поиски друга. — Я могу нанять людей, которые его отыщут.

— Нет, Олли. — Мэри накрыла его руку своей. — Для этого нет времени. На то, чтобы найти Перси, может понадобиться несколько недель. К тому моменту, как он вернется домой и мы поженимся, нам ни за что не удастся сделать вид, будто ребенок родился раньше срока.

Олли беспомощно смотрел на нее, и в его глазах светились тревога и участие.

— И что же ты намерена делать?

Мэри глубоко вдохнула и быстро - чтобы не передумать - повернулась к нему и без обиняков предложила:

— Олли, ты не мог бы... ты не мог бы жениться на мне и вырастить ребенка, как своего собственного? Перси ни о чем не узнает. Он и не должен ни о чем знать. Я... буду тебе хорошей женой, Олли. Ты никогда не пожалеешь о том, что женился на мне.

Мягкие губы Олли округлились от безмерного изумления. Когда же он наконец пришел в себя, то пробормотал:

— Жениться на тебе? На тебе, Мэри? Никогда...

Его отказ прозвучал у нее в ушах похоронным звоном. Происходящее вдруг показалось Мэри дурным сном. Надежда, затеплившаяся было у нее в груди, вдребезги разбилась о жестокую реальность, и на смену ей пришел стыд.

— Олли, дорогой, прости меня. Мне очень жаль, что я поставила тебя в такое положение. Это черная неблагодарность с моей стороны, учитывая, сколько ты для меня сделал...

— Нет, Мэри, нет! Ты не понимаешь! — Он как сумасшедший замахал руками. Его охватило такое возбуждение, что он едва не свалился с качелей. — Даже в самых смелых мечтах мне и привидеться не могло, что я когда-нибудь смогу на тебе жениться. Господь свидетель, я полюбил тебя еще с колыбели, но... — Его лицо сморщилось, словно он собирался заплакать. — Но, видишь ли, я... не могу жениться на тебе. Я ни на ком не могу жениться.

Она нежно положила руку ему на плечо.

— Это из-за твоей ноги? Ты ошибаешься, Олли! То, как ты справляешься со своим увечьем... мужество, которое ты при этом демонстрируешь, делают тебя еще более привлекательным, чем раньше, если такое вообще возможно.

— Дело не только в том, что я потерял ногу, крошка Мэри... — Даже в темноте Мэри увидела, как он покраснел до корней волос. — Я... потерял и еще кое-что. Понимаешь, граната повредила... мое... мужское достоинство. Я не могу дать тебе детей. Я не могу быть твоим мужем. Я могу только любить тебя.

Не веря своим ушам, потрясенная и растерянная, Мэри выслушала его сбивчивый рассказ, и перед ее внутренним взором всплыли слова отца, написанные им в прощальном письме: «...мне бы очень хотелось, чтобы, вознаграждая тебя так, как это сделал я, я не навлек бы на тебя проклятие, висящее над Толиверами с тех пор, как первая сосна была срублена на склонах Сомерсета».Мэри видела, как шевелятся губы Олли, но в голове у нее звучали злорадные голоса Майлза и мисс Пибоди. Она прижала ладони к щекам. Боже, нет, только не это.

— Теперь ты сама видишь, Мэри, что я не могу жениться на тебе, хотя, видит Бог, я хотел бы этого всем сердцем, — сказал Олли.

Она отняла руки от лица и постаралась ничем не выдать бушевавших у нее в душе чувств.

— Перси знает, насколько серьезно ты пострадал? — спросила она.

— Нет. Он никогда не узнает об этом. Это лишь усилит чувство вины, которое он испытывает.

Мэри выдавила улыбку.

— В таком случае я не могу представить себе женщину, которая потребовала бы от мужчины большего...

Его песочного цвета брови взлетели на лоб.

— Означает ли это, что... ты по-прежнему хочешь выйти за меня замуж?

— Да, — ответила она, — если ты согласен взять меня в жены.

— Взятьтебя в жены? — Его пухлое и розовощекое, как у ангела, лицо осветилось радостью. — Конечно,я согласен! Мэри, дорогая моя... Я и надеяться не смел... — Олли оборвал себя на полуслове. — Но... как же быть с Перси? Что будете ним? Он подумает, что я предалего.

Она положила руку на его здоровое колено.

— Нет. Он подумает, что это япредала его, что это я уговорила тебя жениться на мне, чтобы заручиться финансовой поддержкой на случай будущих неприятностей.

— Но, Мэри, как ты можешь допустить, чтобы Перси так думал о тебе, если это неправда?

— Я хочу, чтобы он не узнал, почему мы с тобой поженились. Считая, что я вышла замуж за его лучшего друга, дабы сохранить Сомерсет, он будет страдать намного меньше. И ты должен понимать это, Олли.

Олли тряхнул головой, словно отгоняя назойливых мух.

— Ох, крошка Мэри, я хочу жениться на тебе. Я хочу иметь ребенка. Я хочу этого больше всего на свете, но причинить боль Перси...

Мэри без колебаний опустилась на колени и взяла Олли за руки.

— Выслушай меня, Олли. Перси никогда не станет винить тебя за то, что ты женился на мне. Он знает, как ты ко мне относишься. Мы должны заставить его поверить, что я вышла за тебя замуж только ради Сомерсета. Вскоре ты уезжаешь в Европу. Я поеду с тобой. А к тому времени, как мы вернемся, ребенок будет еще достаточно мал, и мы убедим всех, что он родился на пару месяцев позже. Если я подожду еще, то такой возможности у меня уже не будет.

— Но... теперь, когда вы с Перси... познали друг друга, как ты сможешь жить вдали от него, Мэри? Я не смогу делить тебя ни с кем, даже с Перси. Как мы сможем жить дальше?

— Нам придется, мой дорогой. Перси женится, у него появятся дети, и время, которое мы провели вместе, превратится в воспоминания. — Ложь легко слетала у нее с языка, но она говорила искренне, когда произнесла: — Я всегда буду хранить тебе верность, Олли. Обещаю.

Из внутреннего кармана пиджака Олли извлек носовой платок и прижал его к глазам.

— Не могу поверить, — признался он. — Подумать только... ты выходишь за меня замуж... Сбылась моя мечта. И единственным упреком моему счастью остается Перси... Он будет уничтожен, но... я не представляю, что еще можно сделать.

— Вот именно. — Мэри поднялась с колен и села рядом с ним на качели.

В ее сердце найдется место и для Олли, думала она, давясь слезами. Он никогда не сможет пожаловаться на недостаток ее привязанности и уважения. Но в это самое мгновение Мэри ощутила какое-то слабое движение в себе, словно та ее часть, которая принадлежала единственному мужчине в ее жизни, забилась в самый дальний уголок ее души, как животное, которому пришло время умирать.

Неделю спустя они обвенчались в роскошно убранной гостиной особняка ДюМонтов и в тот же вечер отбыли в Нью-Йорк, где должны были подняться на борт лайнера, отплывающего в Европу. На Мэри было короткое свободное платье из белого атласа, первое свадебное платье в Хоубаткере, отличавшееся от традиционного длинного одеяния со шлейфом. На церемонии присутствовали лишь Абель, Джереми и Беатриса Уорики, Эммит Уэйт и его сын Чарльз. Эммит выступал в роли посаженного отца. Мировой судья провел обряд бракосочетания, за которым последовал небольшой прием с чаепитием, булочками и кексами, щедро сдобренными, впрочем, контрабандным ромом.