На лице Матта промелькнуло отчаяние.

— Когда дед узнал от Амоса, что тот видел у тебя на кровати завещание Вернона Толивера и два письма, одно из которых было написано его почерком, он понял, что именно эти бумаги заставили умирающую Мэри лепетать о том, что она должна подняться на чердак. Дед вспомнил о записке, которую написал, и догадался, что второе письмо принадлежит Майлзу.

— Выходит, он знало содержании письма Майлза?

Матт рассеянно теребил лист бумаги, явно не желая отвечать.

—Я принимаю твое молчание как знак согласия, — сказала Рэйчел, откинувшись на спинку стула. — Ну вот, никаких сомнений больше не осталось. Он знал, что совершает мошенничество, покупая эту землю.

Матт уперся локтями в колени и подался вперед.

— Рэйчел, в 1935 году в стране бушевала Великая депрессия. Дед говорит, что, если бы он не купил ту землю, ДюМонты, скорее всего, потеряли бы все, включая Сомерсет. Продажа подразумевала, что Мэри выберет твоего отца своим наследником...

— В качестве компенсации за обман, — перебила его Рэйчел.

Матту стало неуютно.

— Да, может быть... но он уверяет, что, как только ты выслушаешь его историю, ты поймешь все.

— Чтобы пасть жертвой его обаяния, как это случилось с тобой? — бросила она. — Причины, которыми руководствовался твой дедушка, покупая этот участок, могли быть благородными, но одновременно они оказались и корыстными. Ему нужна была земля, чтобы построить целлюлозную фабрику. А тут, словно по заказу, обнаруживается удобная и дешевая площадка. Если тебе известна история основателей Хоубаткера, то ты должен знать, что наши семьи никогдане брали друг у друга взаймы. Если у дяди Олли были неприятности, он ни за что не позволил бы твоему деду заплатить за себя.

— Он не знал о том, что тетя Мэри не имела права продавать этот участок.

— Он должен был знать о том, откуда взялись эти деньги. От кого же еще, как не от своего состоятельного друга?

Подавленное молчание Матта и уныние в его глазах Рэйчел восприняла как поражение.

— Ладно, — сказал он. — Чего ты хочешь?

— Равноценного обмена. Перси остается целлюлозная фабрика, мне - Сомерсет. Оригиналы писем будут уничтожены. Если он не согласится на эти условия, я потребую вернуть мне землю отца. Я уже связалась с адвокатом, специализирующимся на мошенничествах с недвижимостью. Его зовут Тейлор Сазерленд. Может быть, ты слышал о нем.

На лице Матта отразился целый ураган эмоций - гнев, отчаяние, бессилие.

— Ты потащишь моего деда в суд, в его-то возрасте, подвергая опасности его здоровье, с намерением погубить его доброе имя?

— Это будет зависеть от него. Я искренне надеюсь, что до этого не дойдет.

— И ты откажешь нам в возможности быть вместе?

— Моя двоюродная бабушка и твой дедушка не оставили нам ни единого шанса, Матт. — Она подтолкнула к нему письма и встала, давая понять, что разговор окончен. — Я уверена, что, когда он их прочтет, он захочет сделать так, чтобы все остались довольны.

— Почему? — негромко поинтересовался Матт, продолжая сидеть и недоуменно сведя брови на переносице. — Почему Сомерсет так важен для тебя, что ты готова уничтожить то, что могло бы быть у нас с тобой - и чего может никогда не быть у нас по отдельности?

Рэйчел услышала надрыв в его голосе, но заставила себя собраться и не обращать внимания на боль в его глазах.

— Потому что это мой долг.

— Сомерсет принадлежал Мэри, и она могла оставить его кому угодно, Рэйчел.

— Нет, она должна была передать его следующему поколению Толиверов. Твой дедушка ничего не теряет - он сохранит то, что у него уже есть, как и причину называть Хоубаткер своим домом. А я хочу того же для себя, потому что... — Голос у нее сорвался, а подбородок задрожал. — Потому что мне больше некуда идти, у меня нет места, которое я могла бы назвать своим домом.

— Рэйчел, любимая...

Матт вскочил с кресла так быстро, что она не успела даже пошевелиться, и вот его сильные руки уже обнимали ее, прижимая к груди, в которой гулко стучало сердце.

— Я могу дать тебе дом, — хрипло проговорил он. — Я могу стать той причиной, по которой ты будешь называть Хоубаткер домом.

Она изо всех сил стиснула зубы, чтобы не расплакаться, и позволила себе на мгновение замереть в его объятиях, прежде чем высвободила голову из-под его подбородка.

— Ты сам знаешь, что это невозможно, Матт. Уже невозможно. Ты представляешь, что я буду чувствовать, глядя, как дымит трубами фабрика на земле, которую твой дедушка украл у моего отца? Ирония заключается в том, — она взглянула ему в глаза с таким отчаянием, с каким брошенные умирать солдаты смотрят на отплывающие корабли, — что, если бы тетя Мэри оставила все как есть - если бы она не вмешалась, - мы могли бы быть вместе.

— Рэйчел... любовь моя. — Матт крепче прижал ее к себе. — Не делай этого. Сомерсет - всего лишь клочок земли.

— Это моя семейная плантация, Матт, родовое наследие, оставленное поколениями Толиверов. Потерять ее... видеть ее в руках того, в чьих жилах не течет моя кровь... нет, это невыносимо. Как ты можешь просить меня отказаться от борьбы за единственную оставшуюся связь с моей семьей?

Он уронил руки.

— Значит, вот как обстоят дела.

Рэйчел повернулась к столу и написала несколько цифр на листе бумаги с логотипом мотеля.

— Вот номер моего телефона в Далласе. Твой дед может позвонить мне туда, если не застанет меня сегодня здесь. Скажи ему, что я буду ждать до конца недели. Если он не согласится на мои условия, в понедельник я подам иск.

— Ты понимаешь, что вынуждаешь деда обмануть доверие Мэри? Как он сможет жить с этим?

— Точно так же, как он научился жить, предав меня.

— Ответь мне на один вопрос, Рэйчел, — сказал Матт, забирая копии писем. — Если бы Мэри вспомнила тебя в своем завещании так, как ты на то рассчитывала, ты бы пожалела о том, что нарушила обещание, данное матери, - и пожертвовала годами, что могла провести со своей семьей?

Вопрос потряс Рэйчел. Она не догадалась задать его себе сама и, не исключено, не задала бы никогда. Но Матт заслуживал правды. Так ему будет легче забыть ее.

— Нет, — ответила она.

Матт сунул листок и письма в нагрудный карман.

— Что ж, в конце концов, ты - настоящая Толивер. Мы свяжемся с тобой, — сказал он и, не оглядываясь, вышел в открытую дверь.

На кухне своей холостяцкой обители - элегантных шестикомнатных апартаментов, расположенных над рядом магазинов, выходивших на главную городскую площадь, - Амос изучал содержимое кладовки, решая, что приготовить на ужин. Он был голоден, но готовить что-либо серьезное не хотелось, а если он пойдет в ресторан, то может пропустить звонок Матта, Перси или - решительно невероятно, но все-таки - Рэйчел. Весь день Амос ждал известий от кого-либо из них, надеясь узнать, что Рэйчел делала в Хоубаткере. Здесь ее ничто более не удерживало, не считая, разумеется, тех, кто ее любит, но она, похоже, не желала иметь с ними дело.

Хлопья с отрубями, решил Амос и взял в руки миску. Господи, как же ему тошно! Он не чувствовал себя так плохо с тех пор, как умерла Клаудия, мать Матта. Амос легко мог себе представить, что бы она подумала о заварившейся каше. Как он и предсказывал, последствия проклятого дополнения к завещанию оказались губительными для всех заинтересованных лиц - и более всего для Рэйчел, но сейчас Амоса в первую очередь беспокоил Перси. Он еще никогда не видел, чтобы мужчина старел не по дням, а по часам. Всегда безукоризненно одетый, тщательно выбритый, уверенный в себе и энергичный, сейчас он выглядел, как пациент хосписа. Амос, конечно, ожидал, что Перси постареет, но не так же быстро - он буквально высох, и кто? Перси Уорик, удачливый бизнесмен, магнат, принц среди дворян, его герой.

И вдруг мрачные мысли разлетелись, как стайка воробьев, вспугнутых зуммером интеркома. Сердце замерло. Амос опустил на стол картонку с молоком и с надеждой поспешил к решетке микрофона.