Олег появился только к вечеру, когда она уже вся извелась от ожидания.

— Привет! — сказал, присаживаясь.

Ирине показалось, что он поздоровался как-то искусственно весело.

— А я прособирался, — объяснил Олег. — Мы с друзьями ночью уезжаем в Карадаг, дня на два-три, писать этюды.

Ирина опустила голову — ей казалось невероятным, что сразу же после их встречи он уезжает. «И почему не приглашает меня? — подумалось ей. — Что произошло? Почему он так переменился, ведь вчера все было замечательно?».

— Ты уже плавала? — обратился он к ней.

Ирине опять показалось, что он спросил это слишком спокойно. У нее даже возникло предчувствие — они расстаются навсегда. «Неужели он может просто так взять и уехать? — взволнованно подумала она. — Неужели я обманулась, и он только играл в хорошего, а на самом деле оказался ловким типом? Нет, не может быть! Он был таким искренним. И так хорошо рисует. Человек, который так рисует, не может быть плохим. Здесь что-то не то».

— Может, мне тоже окунуться? — произнес Олег в нерешительности.

— Ты вернешься? — она пристально посмотрела на него.

— Конечно. Я же еще должен дописать твой портрет, — на его лице появилась натянутая улыбка, отдаленное подобие вчерашней улыбки. — Пожалуй, лучше искупаюсь в Карадаге, а то еще нужно уложить краски и картон… Значит, до встречи через два-три дня. Не скучай! — безжалостно сказал он, чмокнул Ирину в щеку и пошел в сторону набережной.

Три дня Ирина ходила потерянная, все пыталась разгадать причину его неожиданного отъезда, все время мучительно думала: хороший он человек или ветреный? На четвертый день не выдержала и рано утром подошла к его пристройке.

На оконной занавеске висел сохнущий женский купальник. Ирина заметалась вдоль изгороди, вначале хотела ворваться в пристройку и крикнуть: «Негодяй!». Потом решила убежать к себе, собрать вещи и уехать из этого проклятого поселка, но неожиданно в пристройке раздался незнакомый мужской голос, и вскоре оттуда вышел молодой человек, а за ним — девушка. Они явно недавно приехали — были белокожие.

— Простите, а где Олег, художник? — обратилась к ним Ирина, еле сдерживая дрожь в голосе.

— Не знаем. Мы только что приехали, — разноголосо ответили молодые люди.

— Только чемодан распаковали, — доверительно сообщила девушка.

— Насчет художника спросите у хозяйки, — сказал парень. — Мы не знаем.

Хозяйку, полную круглолицую женщину в сарафане Ирина разыскала на винограднике.

— Уехал, — объяснила хозяйка. — Сказал: «Через два-три денька вернусь». Но я-то знаю этих художников. Они и на две недели уезжали. Они, художники, ведь все немного того, — она покрутила согнутым пальцем у виска. — То рисовал как одержимый — мне одну картинку подарил, то гулял как не знаю кто… Вещи оставил. Я их выставила на террасу и пока пустила одних… Когда приедет, устрою куда-нибудь. Разберемся… А ты ему кем будешь? Знакомая? А, ну понятно… Так что жди. Наша бабья участь — ждать. Я вон сколько своего жду. Как война кончилась, — хозяйка зашмыгала носом и отпугнула дроздов, которые усердно клевали лозу.

Ирина ждала еще несколько дней. «Как гадко так обманывать! — думала она. — И как я могла ему поверить?!». «Я должен дописать твой портрет», — вспоминала его слова, и обида и злость переполняли ее.

К концу отпуска Ирина сильно заскучала по дому, она поняла, что ее настоящее счастье там, а здесь была просто авантюра, глупость. «Дура, проявила слабость, — злилась она на себя. — Мой муж в сто раз лучше его. Спокойный, уравновешенный, не болтун».

В день отъезда Ирина в последний раз обошла поселок, в последний раз прошлась по набережной, спустилась на пляж и вдруг увидела его друзей художников — они понуро сидели у штабеля лежаков. Заметив Ирину, один из художников подошел к ней:

— Извините, кажется, это вы были с Олегом тогда в ресторане?

— Да, — торопливо произнесла Ирина. — А что?

— Он в больнице… Мы ездили в Карадаг на этюды… он сорвался со скалы… У него сотрясение.

В полной растерянности Ирина стояла и смотрела на пологие длинные волны с белыми вспышками пены — они накатывались на гальку и с шипением сползали назад, на пляже, как обычно, галдели отдыхающие и над всем огромным пространством кружили чайки.

Я за собой замечал не раз, что время от времени совершаю необдуманные поступки — сам не знаю, почему так получается. Взять хотя бы два случая, связанные с отдыхом у моря. Первый произошел в Гурзуфе, когда мне было лет тридцать.

В то время я представлял из себя настойчивого, решительного дылду с короткой стрижкой (на фотографиях тех лет моя голова похожа на горшок с кактусом) — дылду, который бурно волочился за девицами, особо не утруждая себя всякими церемонными ухаживаниями. Не желая усложнять свою жизнь, боясь привязаться, попасть в зависимость, я, бестолковый, относился к девицам небрежно, разговаривал нарочито-грубовато — короче, вел себя как последний эгоист с террористическими замашками. Но, странное дело, это не только не отпугивало слабую половину человечества, но даже притягивало (понятно, в основном я общался, не то что с легкомысленными, но с современными, раскованными особами), потому-то и сделал красноречивый вывод — в большинство женщин порок заложен изначально. Именно такой вывод и сделал — дескать, тут и говорить нечего.

Мой друг, с которым я отправился на отдых, наоборот, являл собой застенчивого романтика, с девицами был, до смешного, предупредителен и откровенен, в каждой находил что-то такое, что отличало ее от других; когда влюблялся — а это с ним случалось частенько — на него было жалко смотреть: он то впадал в глубокое уныние, то старался казаться равнодушным — что, естественно, выглядело по-дурацки, и я потешался над ним с нескрываемым торжеством.

Крым встретил нас жгучим солнцем и чистым небом — на горизонте виднелось всего два-три облака — и те, невесомые и розовые — откуда-то с экватора. Странно, но романтический розовый цвет, вернее, все его оттенки, окружали нас целые две недели, которые мы провели в Гурзуфе: розовыми были горы и дом с террасой, в котором мы сняли комнату — такие дома с нависающими над улицами террасами, есть в каждом уважающем себя южном поселке, они колоритная часть пейзажа, — розовыми были смоковницы и магнолии, и сочные вяжущие плоды инжира, и, конечно, розовые от загара приезжие девицы (у местных кожа давно приобрела медный цвет).

Разумеется, чтобы кадрить девиц, совсем не обязательно ехать на крымские пляжи — это можно успешно осуществлять и в Москве, и так же не обязательно отправляться на юг, чтобы почувствовать жару — она и в средней полосе бывает приличная, но море, южное море! Попробуй отказаться от него!

Что касается жары — в Крыму действительно было жарко, но не безумно жарко, а вполне терпимо — не то, что на Кавказе, где стоит сокрушительный зной — раскаленный воздух, помноженный на влажность, создает труднопереносимую парильню и от духоты нет спасенья; это не может не сказаться на умонастроении отдыхающих — они только и способны потягивать прохладительные напитки, да вести душещипательные беседы.

А сами кавказцы? Они еще более горячие, чем местный воздух. Их суета, неистовая жестикуляция, безумолчная говорильня не способствуют спокойному отдыху. Да и какой отдых, если на одну отдыхающую душу приходится сотня таких суетников?! Приезжих мужчин осаждают разного рода любители выпивки и трепа, а то и «голубые», женщинам просто-напросто опасно появляться без сопровождающих — наглые приставания в порядке вещей…

То ли дело в Крыму — жизнь течет размеренно, эмоции и страсти соответствуют климату, количество отдыхающих уравновешено количеством местных жителей, и эти самые жители предельно благовоспитанны (понятно, они, кроме всего прочего, преследуют и коммерческую цель — подзаработать за счет приезжих, но все же и преувеличенная вежливость лучше откровенной грубости). Ну, в общем, в Крыму чувствуешь себя гораздо свободней и комфортней, чем на Кавказе, особенно в Гурзуфе, в который достаточно съездить один раз, чтобы туда тянуло всегда.