— Все плохо… Никому я не нужна…

У меня внутри все оледенело.

— Ну-ка, пойдем со мной, попьем чаю, расскажешь подробнее.

Она покорно пошла рядом, всхлипывая, размазывая на щеках тушь от ресниц.

— Тебя как зовут?

— Варя.

— Ты здесь живешь?

— Не… В Апрелевке.

— А как же здесь очутилась?

— Заехала к подруге, а ее нет.

— Ну и что? Почему не поехала домой?

— А я никому не нужна.

Она отвечала отрывисто, безучастно, точно находилась в плену какого-то другого мира.

— А с кем ты живешь?

— С сестрой и ее мужем… Они меня не любят… Терпят меня, потому что им удобно. Я сижу с их детьми… Я боюсь остаться одна…

— Почему одна? У тебя же есть подруга.

— Ей я тоже не нужна. Она замужем.

— Но у тебя на работе наверняка есть друзья. Ты где работаешь?

— В Солнечном… На фабрике…

— Ну там ведь у тебя есть друзья, приятели.

— Да нет, — она вяло махнула рукой.

На ней была опрятная одежда: белая кофта, вельветовая юбка, босоножки, из которых выглядывали пальцы с ярким лаком. «Обычная загородница, фабричная простушка, — подумал я. — Видимо, у нее какая-то любовная драма».

— У тебя есть парень?

— Нет… Вообще-то есть… Мой суженый, — она нервно хихикнула. — Он ведущий «Машины времени». Мы с ним однажды рядом стояли, но не разговаривали. Он и не знает, что мой суженый.

Я посмотрел на нее пристальней и внезапно заметил какую-то болезненность: отрешенный взгляд — маленькие зрачки смотрели в пустоту, и рот напряженный, немного скошен в сторону.

Мы спустились в низину, пересекли настил через ручей и, поднявшись на пригорок, пошли вдоль первых палисадников.

— А где твои родители?

— Они умерли… Они жили на Севере… Отец выпивал… Я их не видела… Сестра говорит…

Мы подошли к даче, и, пока она рассматривала цветы на клумбе, я вошел в дом и все объяснил приятелю.

— Ясненько, — кивнул он. — Сейчас разберемся. Зови ее, будем пить чай на террасе.

Когда я вышел в палисадник, ко мне подбежала повеселевшая Варя и с робкой улыбкой протянула что-то зажатое в кулаке:

— Это вам таблетки… За то, что вы взяли меня с собой… Они дают здоровье, — она разжала пальцы и я увидел на ладони… пуговицы. Маленькие разноцветные пуговицы.

— Спасибо. Буду их хранить, — проговорил я, включаясь в ее странную игру, но она взглянула на меня совершенно серьезно:

— Надо проглотить одну, если заболеете.

За чаем она говорила радостно, возбужденно; ее взгляд потеплел, стал вполне осмысленным:

— Как вы интересно живете… Красивый дом, книги… У вас интересная работа, друзья…

На минуту я подумал, что она нарочно стояла на рельсах, хотела вызвать сострадание, чтобы кто-то пригласил ее на дачу, приютил, ввел в круг своих знакомых, но она тут же доказала свою бесхитростность:

— А у меня никого нет… Я боюсь остаться одна… Надо же! У меня такие родители — и я такая!

— Какая? — спросил приятель.

— Никакая. А ведь мой отец маршал…

Она назвала фамилию известного военачальника. Мы с приятелем переглянулись.

— Но ведь ты говорила, что твой отец умер, — простодушно сказал я, все еще ничего не понимая.

— Ну и что? Тот был отчим…

— Ясненько, — приятель наклонился ко мне и тихо выдохнул: — Мания величия. Что ты делала на железной дороге? — он обратился к Варе.

— Просто стояла… — у нее опять появился остекленелый взгляд. — За мной гнался парень… Я от него убежала…

— Неправда, — я перебил ее. — Я видел, за тобой никто не гнался. А если и гнался парень, может, он просто хотел с тобой познакомиться.

— Мания преследования, — шепнул мне приятель, а Варю спросил в лоб: — Ты в больнице лежала?

— Да. Два раза… под Наро-Фоминском. Но первый раз меня туда отвезли с работы нарочно. Я им мешала… а второй раз положила сестра.

— Ты с ней поговори, — вновь зашептал приятель, — а я пойду позвоню, вызову неотложку.

Он вышел, я налил Варе чаю.

— Все у тебя хорошо. Хороший возраст, внешность. У тебя модные вещи… Ты должна нравиться парням… И друзья у тебя будут…

— Не знаю, — не очень уверенно, но уже с улыбкой протянула она, а выпив чай, отошла к подоконнику и стала что-то рисовать на оберточной бумаге.

Вернулся приятель и подмигнул мне, давая понять, что все в порядке.

— Может, не стоит? — шепнул я ему. — Лучше отвезти ее к сестре? Может, это просто минутная слабость?

Он усмехнулся:

— О чем ты говоришь? А бред про родителей? А больница? Сегодня не натворит, так завтра. Навязчивая идея. Здесь все ясно.

А Варя уже совсем освоилась в нашей компании.

— Посмотрите, вам нравятся эти рисунки? — она протянула лист бумаги, изрисованный необычно стилизованными зверями.

— Это буйвол, это страус, — начала объяснять она и вдруг онемела, уставившись на застекленную стену.

Около изгороди стояла машина «скорой помощи», а в калитку входили двое парней в белых халатах… Заподозрив неладное, Варя побледнела и попятилась.

— Нет, нет, только не это… Не отправляйте меня в больницу… Не имеете права. Я больше не буду этого делать… Я уже успокоилась. Поговорила с вами, и мне стало легче…

Врачи невозмутимо, по-деловому спросили у нее фамилию, имя и возраст, в какой больнице и когда находилась, все записали и твердо объявили:

— Поедешь с нами. Тебе нужно немного подлечиться.

— Вы уверены, что она больна? — тихо спросил я одного из врачей.

Он выразительно посмотрел на меня и дал исчерпывающее заключение.

— Абсолютно!

Сходя по ступеням террасы, она обернулась и зло посмотрела на меня:

— Обещали просто попить чая… Заманили и обманули.

— Понимаешь, Варя, тебе нужно подлечить нервы. Потом все будет хорошо, — заплетаясь, бормотал я, в глубине души чувствуя, что поступаю предательски.

Мы проговорили с приятелем до полуночи. Он убедительно доказывал, что мы сделали доброе дело, спасли девушку, что ее быстро подлечат и она вернется на работу, а меня мучили угрызения совести.

Самое странное, утром я не смог найти ее рисунки и пуговицы куда-то исчезли, точно их и не дарил мне никто. Казалось, вчерашний случай был всего-навсего нелепым, диким сном.

Когда самолет завалился на крыло и, сделав разворот, пошел на посадку, Ирину охватило тревожное волнение — впервые за свои тридцать лет она оказалась на юге. Где-то далеко остался подмосковный городок Мытищи, строительная контора, где Ирина работала секретаршей, дочка, муж, подруги. Обычно Ирина с семьей проводила отпуск у родителей на Оке, но в этот год она перенесла воспаление легких, и врачи посоветовали съездить на юг.

Как только Ирина ступила на трап, ее сразу обдал горячий воздух с запахом песчаника, сухой земли и опаленных трав. Этот воздух обжигал ее тело, пока она шла к вестибюлю аэровокзала и пока ждала автокар с чемоданами; он врывался в открытые окна автобуса, который вез ее на побережье.

В Алуште в воздухе появились запахи разогретой хвои, раскаленного асфальта и солоноватая водяная пыль, которая доносилась с угадывающегося за домами пространства. Присутствие моря чувствовалось во всем: в чайках, носящихся над домами, в ракушечнике, торчащем из обшарпанных стен, в сердоликах на прилавках лотков, но все же оно само оставалось невидимым. Ирина увидела его, только когда подошла к набережной, — за кипарисами до самого горизонта открывалась необъятная густо-синяя клокочущая ширь, а около пляжа море было голубовато-зеленое с оборкой прибоя. Ирина глубоко вздохнула и улыбнулась — ей просто не верилось, что целые две недели проведет в этом прекрасном месте.

В гостинице, которую местные называли «Этажерка», свободных мест не оказалось; администратор всем говорил одно и то же:

— Идите в поселок «Рабочий уголок», там снимите комнату.

С попутчиками, супружеской парой из Минска, Ирина отправилась в поселок.

Они шли вдоль моря по петляющей асфальтированной дороге, по которой гоняли мальчишки велосипедисты, прогуливались загорелые отдыхающие, местные катили телеги, набитые ящиками с фруктами, и взад-вперед проносился на мотоцикле милиционер, молодой усатый парень. Он важно восседал на грохочущей машине и строго осматривал обстановку на трассе.