— Противные эгоисты. В компании не ходят, к себе не приглашают, только и воркуют друг с другом.

Такая была завистливая язвочка.

Спустя пару месяцев Татьяна все чаще стала заговаривать о том, что в моей голове «спутаны все понятия», что я должен «поставить перед собой цели и добиваться их, а не плыть по течению, в надежде, что выкинет на солнечный берег». Так поэтично и громила меня, призывала к непонятным действиям. Какие цели я мог ставить, если еще не нашел себя?! Приходилось оправдываться. А она все наседала:

— Одни слова, а где поступки?!

Вскоре она заявила, что у меня «вообще нет разума». После этого у нас все пошло туговато.

А потом вдруг Татьяна стала какой-то вялой, у нее появилась деланно усталая походка, на лице — утомленность жизнью; она посматривала на меня с сонным, скучающим видом — явно давала понять, что наше сожительство для нее сплошная мука. Я же говорю, она любила разнообразие, «увеселительные компании» — все то, что трудно совместить с семейной жизнью. Ну и ясное дело, когда человек живет не для других, а для себя, он заходит в тупик.

Именно в тот момент, когда у Татьяны появилась «хроническая усталость», мне и надо было уходить, но я уже привязался к ней и еще протянул несколько месяцев.

Через полгода нашей совместной жизни Татьяна из веселой насмешницы окончательно превратилась в придирчивую грубиянку, злопыхательницу: заводилась от пустяка, швыряла в меня подушки и, наконец, однажды, как конечное решение наших «несложившихся отношений», предложила разойтись.

Меня так и подмывало взорваться, выложить все, что о ней думаю, но я сдержался, собрал вещички и сказал:

— Чао!

Такая получилась раскрутка, так мы «поиграли в семью».

А буквально через неделю я встретил Лену, симпатичную простушку, лаборантку из химической лаборатории. Вот уж у кого веселье искреннее, без всякой наигранности! Мы ехали в троллейбусе и она рассказывала:

— …Мы в лаборатории только отмечаем присутствие. Девчонки склоняются над бумажками, начальство войдет и думает — работаем, а мы разгадываем кроссворды…

Лена жила за городом, с родителями, а моя хозяйка никого приводить не разрешала, так что встречаться нам было негде. В первый же вечер мы поплатились за свою бесприютность.

Мы забрели на Ленинские горы; в лесном массиве оказались около какой-то заброшенной дачи; решили уединиться, перелезли через забор, и только направились к строению, как стали спотыкаться о какие-то натянутые проволочки. Я сразу подумал: «Это неспроста, это похоже на сигнализацию. Наверняка дача — закрытый объект».

Но повернуть назад мы не успели — нас окружила милиция. Привезли в участок, заставили писать «объяснительные записки», содрали штраф. Оказалось, мы влезли на правительственную дачу.

Приключение получилось не из приятных, и представляю, как повела бы себя Татьяна — в меня полетели бы ругательства, обвинения в «отсутствии разума». А Лена — молодец! Еще в милиции рассмеялась:

— Ну разве мы похожи на грабителей?! — и дальше совсем по-детски: — Отпустите нас, пожалуйста, мы больше не будем.

Через несколько дней я снял на окраине недорогую однокомнатную квартиру и предложил Лене «поиграть в семью». Она с радостью согласилась и бросилась обустраивать наше жилье: привезла от родителей свою одежду, посуду и вызвалась купить «собственные постельные принадлежности», которые у них за городом «дешевые и красивые — в розовый цветочек». Для этой цели мы наскребли последние деньги и она поехала. Через час звонит с вокзала:

— Приезжай, у меня нет пятака на метро.

Оказалось, в электричке встретила цыганку, и та обобрала ее. Такая доверчивая лаборанточка.

С Леной мне хорошо и спокойно, нервы себе не треплю и рядом с ней, дурочкой, чувствую себя умным и значительным. Она ухаживает за мной, как заботливая мамаша: готовит вкусные супчики, стрижет, бреет и моет меня, и ублажает простенькими рассказами о своей лаборатории. Когда же я что-нибудь рассказываю, слушает, как примерная ученица.

И весь наш быт она расцвечивает незатейливыми веселыми песенками — поет даже в постели. Что и говорить, у нее легкий характер, и главное — она ничего не требует от меня, не то что взбалмошная Татьяна.

Лена одевается скромно, у нее нет воздыхателей, ее не тянет ни в какие компании; после работы она всегда находит себе занятие: что-нибудь вяжет или шьет, или разгадывает кроссворды, то и дело выспрашивая у меня слова и, если я угадываю, ликует:

— Ты такой умный, прямо не знаю!

Как-то я засиделся в баре с друзьями, потом один из дружков затащил к себе. В общем, ночь провел в бурном застолье — не очень-то и хотел, так получилось. Вернулся домой, сообщил Лене что загремел в милицию — разнимал одних дерущихся, ну и продержали всю ночь в камере с уголовниками.

— О, господи! — ужаснулась моя «супружница». — Ведь уголовники могли тебя убить!

Она сделала мне примочки на лоб и, поглаживая, приговаривала:

— Бедненький ты мой!

Как-то я сделал ей легкое замечание по поводу ничтожного прегрешения — как-то вылетело само собой. Лена забеспокоилась, зашмыгала носом и плаксиво, робко протянула:

— Я постараюсь… Больше не буду, — и тут же миролюбиво заключила: — Но ведь ты выбрал меня из многих женщин, значит я тебе понравилась. А разонравлюсь, брось и найди другую.

На нее нельзя злиться — она наивная, добросердечная. Так что, теперь я почти счастлив.

С работой пока не очень везет — в смысле, она бывает от случая к случаю, но я хотя бы делаю то, к чему лежит душа, и никто на меня не давит; сделал работу, получил денежку и пока! Не всегда хорошо получается; часто даже плоховато, и заказчики бурчат:

— Можно сделать лучше.

Скажу честно: оформление витрин не моя сильная сторона, но надеюсь, года через два наберусь опыта, стану делать лучше.

А вообще-то моя сильная сторона — макеты разных зданий, дворцов — здесь я мастак (когда-то был подмастерьем у столяра макетчика, аса в своем деле), — такую работку трудновато найти, но я думаю, найду. И тогда буду счастлив полностью, ведь собирательный образ женщины уже вылетел из моей головы.

А пока днем тружусь над витринами, по вечерам смотрю «телек» и тискаю свою симпатичную дурочку. И если что не так сказал, простите меня. Ну таким я родился. Как ни крути, а хорошо, что все мы разные.

Самое смешное, здесь снова всплыла Татьяна. Как узнала про мою лаборанточку, позвонила (и как разыскала телефон?!) и захныкала:

— Надо встретиться, очень надо, — и уже называла меня «порядочным, умным».

Я слушал и усмехался, ведь до этого был «без мозгов, без цели», «болванчиком» одним словом, и вдруг так поумнел, возвысился. Я мягко дал ей понять, что между нами все кончено и у меня любовь. Повесил трубку и спокойно плюнул в сторону.

Но она позвонила еще раз. Тогда я обрезал ее:

— Перестань названивать! Я ведь не твоя подружка, над которой ты издеваешься по ночам! — сказал твердо, проявляя осведомленность в этой области.

И она оставила меня в покое.

На вечерней автостраде его было видно издали — в стеклянном блеске, точно гигантский аквариум, он стоял на развилке шоссе и служил пристанищем водителям тяжелых, забрызганных грязью грузовиков, разных запыленных «пикапов» и малолитражек всех марок. При гостинице имелись ремонтные мастерские, бензоколонка и газетный киоск. Холл гостиницы круглосуточно заполняла разношерстная публика: небритые, в промасленных комбинезонах шоферы дальнобойщики, пестро разодетые автотуристы — одни бледнолицые, спешившие к морю, другие — загорелые, возвращающиеся с юга, с корзинами крепких ароматных плодов, всякие незадачливые водители, ремонтирующие свои транспортные средства в боксах мастерских; и местные жители, ожидающие автобусы в поселки, разбросанные на просторах всей области.

Марина каждый вечер приезжала в мотель — там было шумно и весело, в холле играла музыка, продавали крепкий кофе. Наблюдая за людьми, прислушиваясь к их разговорам, а иногда оказавшись за одним столом и беседуя со случайными посетителями, Марина чувствовала себя причастной к другой, интересной, насыщенной жизни, и на время забывала о безысходном, тягостном одиночестве в своем захолустном поселке. Уже около года она учительствовала в том поселке, но так и не обзавелась друзьями. Да и с кем там было дружить, если большинство посельчан только и думали, как бы забить погреба урожаем, нагнать самогона и напиться, а пили все — от стариков до детей. Поселок находился в десяти километрах от автострады, через него пролегала асфальтовая дорога; шоссе было добротное, местный транспорт катил беспрерывно, и обычно посельчане, не дожидаясь автобуса, в близлежащие города добирались на попутных машинах. Марина ездила в мотель только на автобусе, боялась местных шоферов — те часто садились за руль нетрезвые.