Оглядываясь назад, я и сейчас удивляюсь политической интуиции Андрея Дмитриевича, который, имея информацию не намного большую, чем у всех остальных, сумел увидеть отрицательные явления нашего общественного устройства. Куда легче это увидеть тому, кто имеет возможность для непосредственного сопоставления альтернативных общественных систем.

Работая в институте, зная, что такое ядерное оружие, система ядерных вооружений как специалист, Андрей Дмитриевич заглянул в бездну, которая ожидает человечество в случае ядерного конфликта. В то время многие не представляли возможные масштабы и последствия ядерного конфликта, а другие, кто понимал, старались далеко не заглядывать. Конфронтация, противостояние, разделенность мира — самая большая опасность. Она может оказаться причиной конфликта, причиной самоуничтожения человечества. Эта мысль больше всего беспокоила Андрея Дмитриевича. Не случайно именно с нее он начинает свою статью «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Эта статья была завершающим аккордом многолетней работы мысли над проблемами нашего общества, да и всего мира. Эта работа создавалась на наших глазах, печаталась у нас и разошлась потом в многочисленных машинописных копиях. Она вызвала широкий интерес у общественности и большое недовольство у руководства. Но Андрей Дмитриевич был отстранен от работы в институте по приказу Е. П. Славского только после выхода этой статьи за рубежом.

После этого начался новый период в жизни Андрея Дмитриевича. Его деятельность в этот период уже проходила на виду у всего мира, но была подготовлена в стенах нашего института. В период работы в институте сформировались взгляды Андрея Дмитриевича на положение в стране и в мире. Эти взгляды эволюционировали под влиянием событий и дальнейшего осмысления прошлого и настоящего. Но что очень важно, именно работа в институте и тот вклад, который сделал Сахаров в развитие оружия, обеспечили ему на длительное время неприкосновенность от репрессивных органов. Вряд ли в другом месте он смог бы получить такую неприкосновенность. Когда же он подвергся репрессиям, имя его было уже настолько известно и чтимо во всем мире, что высылка в Горький приобрела черты международного скандала. Этой акцией власти, кроме причинения страданий Андрею Дмитриевичу, мало чего добились, скорее наоборот. Как всегда, не умея предвидеть результаты, власти только подготовили этим взрыв всенародной популярности Андрея Дмитриевича Сахарова.

Волей судьбы я оказался так или иначе связанным и с секретным атомным городом, и с ФИАНом, и с правозащитным движением. Мои школьные годы прошли в Арзамасе-16 — советском Лос-Аламосе, возведенном на месте знаменитой Саровской пустыни. О назначении города мы, дети, конечно, не знали; в ответ на докучливые вопросы «Что там все время бухает в лесу?» взрослые почему-то всегда начинали смеяться и отвечали стандартно: «Пеньки взрывают». В лесах располагались «площадки», где производились экспериментальные взрывы — естественно, не ядерные. Помню популярное тогда четверостишие:

Протяжка — небольшая деревня километрах в десяти от города, крайняя точка «объекта», там был железнодорожный КПП. Протяжка, Саров, Дивеево, речка Сатиз — употребление за пределами объекта любых слов, способных идентифицировать его географическое положение, было абсолютным табу. Мы чувствовали себя партизанами, причастными великой тайне. И вдруг, 25 ноября 1990 г. «Комсомольская правда» все рассказала всему свету; жаль, что Андрей Дмитриевич не дожил до этого исторического момента. (19 июля 1994 г. я присутствовал на парламентских слушаниях по проблемам закрытых территориальных образований (ЗАТО). Всем, включая журналистов, раздавали информационный бюллетень, в котором, в частности, сообщалось, что таких ЗАТО на территории РФ функционирует 35, в том числе в системе Минатома — 10! И местоположение и численность населения раскрыли. Скучно жить без тайны.) Сахаров работал на объекте с 1950 г., а мой отец Л. В. Альтшулер — с 1947 г. Работала там и моя мама Мария Парфеньевна Сперанская (см. об этом периоде в сносках [1, 3, 4], а также некоторые статьи этого сборника). Мой брат Александр, который на 6 лет младше, учился в одном классе с Таней Сахаровой — старшей дочерью Андрея Дмитриевича и Клавдии Алексеевны Вихиревой. Одно время наша семья и Сахаровы жили рядом — коттеджи через дорогу. Но это было уже после того, как в 1956 г. я уехал с объекта. В тот период я с Андреем Дмитриевичем не пересекался.

Познакомился я с Сахаровым в 1968 г., когда он согласился быть оппонентом моей кандидатской диссертации по общей теории относительности. Защита состоялась в январе 1969 г. в ФИАНе. В тот день было две защиты: моя и А. Е. Шабада. Мы с Толей Шабадом учились вместе еще на физфаке МГУ. Значительно позже, в 1989 г., он стал доверенным лицом Сахарова на выборах в народные депутаты СССР (его чрезвычайно живой и интересный рассказ об этом периоде см. в книге [2], с. 111). Позже он — народный депутат РСФСР, затем — депутат Государственной думы. Тогда, в 1969 г., Толя работал в ФИАНе. Я же работал в другом месте, хотя с ФИАНом был связан всю жизнь. Руководителем моего дипломного проекта в 1962 г. был профессор В. Я. Файнберг, много лет я посещал вторничные «таммовские» семинары. (После смерти Игоря Евгеньевича руководителем семинара стал Е. Л. Фейнберг.) Поступил я на работу в Отдел теоретической физики ФИАНа лишь в июле 1987 г. — это была инициатива Андрея Дмитриевича после его возвращения из Горького.

Интерес к общественным проблемам я унаследовал от отца, так же как интерес к физике. Постепенный и мучительный переход на значительно более критические, «антисоветские» позиции произошел уже в Москве, в университете под влиянием моих друзей Павла Василевского и позже Льва Левитина (автора самиздатской брошюры: Ю. Гесин «О диктатуре пролетариата», Ленинград, 1970 г.). В 1968 г. мы с Павлом Василевским написали так называемую «Ленинградскую программу» [5], а через два года статью о советском военно-промышленном комплексе как главном факторе, определяющем жизнь страны [6]. Вывод, сделанный на основании анализа открытой советской статистики: доля военных затрат в национальном доходе СССР составляет 40–50% — цифра для мирного времени невиданная в истории. Странно читать сегодня в газетах примерно то же самое [7]. (Подробнее об этом см. [8].) Экземпляр этой статьи я принес на ул. Чкалова, а через несколько дней в ФИАНе Андрей Дмитриевич сказал мне, что прочитал ее, и добавил: «Я рад за тебя». Это была, конечно, высшая похвала. Было это в конце 1971 или в начале 1972 г.

Думаю, что Андрей Дмитриевич и без нас все это понимал. («Вот он наш военно-промышленный комплекс…» — Сахаров в «Воспоминаниях» [1] (гл. 15, с. 281), о совещании в Правительстве в 1959 г. с участием Д. Ф. Устинова и председателя всесильной Военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР Л. В. Смирнова.) Невозможно понять общественную деятельность Сахарова, если не осознавать существование этого угрожающего жизни на Земле сверхзасекреченного, но чудовищного «носорога в лодке» (см. рис.). (Картинку эту я продемонстрировал на I Сахаровской конференции по физике (Москва, ФИАН, май 1991 г.); иллюстрирует она универсальный научный метод Сахарова [9] — метод имплозии, в данном случае в применении не к бомбе, а к решению совсем иного рода проблемы — выезда из СССР Лизы Алексеевой, см. раздел 35.) Опасное непонимание либеральными кругами Запада этого глобального фактора — одна из главных проблем, которую пытался решить Сахаров. Но словами, увы, никого ни в чем убедить нельзя. Убеждает только жертва. (Подробнее об этом ниже, в разделе 4–3.)