Про Сахарова можно было тогда услышать множество полуисторий-полулегенд, и, конечно, часть из них перекочует на страницы этого сборника. Истинность одной из них мне подтвердил в свое время один из ее участников — заместитель директора по административной части М. Г. Кривоносов. Это был весьма экспрессивный человек, очень активный хозяйственник, в лучшем смысле хозяин, любивший, чтобы в ФИАНе всюду был «настоящий порядок». В это понятие он включал и трудовую дисциплину, понимаемую им как регулярное пребывание индивидуума на своем трудовом посту. И вдруг в конце 40-х гг. он обнаруживает в теоретическом отделе молодого человека, который в рабочее время зачастую вышагивает вдоль коридора. Сделав ему однажды замечание и получив в качестве ответа лишь очаровательно-стеснительную улыбку, в следующий раз он «вскипел» и теперь получил в ответ объяснение, что так лучше работается, которое Кривоносова явно не устраивало. Бог знает, как бы развивалась эта ситуация дальше, но молодой человек вдруг исчез из института, а через несколько лет заместитель директора, уже начавший забывать этот инцидент, узнал, что этого молодого человека избрали академиком. Для Кривоносова это было большим потрясением, и он сумел лишь сказать: «Не понимаю я этих теоретиков…» Надо заметить, что после этого случая с его стороны теоретики всегда встречали доброе расположение[77].

И вот, в конце 60-х гг. мы узнали, что А. Д. Сахарова отлучили от «ящика» и он переходит вновь в теоретический отдел ФИАНа. Так начались наши личные контакты. Два обстоятельства, сопровождавшие этот переход, казались необычными. Во-первых, Андрей Дмитриевич отказался от предложения создать свою группу, а сказал, что будет пока работать один и по мере надобности будет обсуждать и сотрудничать с теми или иными физиками. Рушилось традиционное представление об академике как главе большого коллектива (или хотя бы сектора). Во-вторых, Андрей Дмитриевич согласился не инициировать разговоры на политические темы в отделе. Это вынужденное решение, конечно, было продиктовано большой любовью к отделу и заботой о том, чтобы в тех довольно сложных условиях сохранить отдел как целое, не допустить распада большого научного коллектива.

И, я думаю, отдел отплатил ему в меру своих возможностей. Во всех газетах в 1973 г. печатались письма и выступления с осуждением действий А. Д. Сахарова. Одно из таких писем было предложено подписать и сотрудникам отдела. Об этом парторг отдела в силу формальных обязанностей персонально информировал каждого сотрудника. Но подписей не появилось.

После высылки А. Д. в Горький в 1980 г. заведующий отделом академик В. Л. Гинзбург обратился к президенту АН СССР академику А. П. Александрову, указав на целесообразность научных контактов сотрудников отдела с А. Д. Сахаровым. Потребовалось много дополнительных усилий и в результате было получено решение о поездках сотрудников отдела в Горький. Так у меня в шкафу (а я был тогда заместителем заведующего отделом) появилась стандартная канцелярская папка с надписью «А. Д.», в которой по настоянию В. Л. Гинзбурга я складывал все материалы по пребыванию А. Д. в Горьком.

Этот период подробно описан во многих статьях сборника. Документы приведены в Приложении IV. Вряд ли можно и нужно перечислять все те «мелкие» проблемы, которые возникали при организации этих поездок, но об одной из них я упомяну. То время наглядно характеризует хотя бы тот факт, что даже посланный мной в Горький без какого-либо официального разрешения запрос о годовом отчете по научной работе вызвал негативную реакцию чиновников, которые еще не привыкли к мысли, что А. Д. Сахаров остается сотрудником нашего отдела. Важность этих отчетов трудно переоценить, так как они показывают, что даже в неимоверно тяжелых условиях Андрей Дмитриевич продолжал работать и интересоваться наукой. Убедить в этом было не так-то просто — официозная пропаганда была настолько сильна, что даже от некоторых физиков я слышал скептические высказывания о его творческой активности и «научной мощи». Поездки в Горький помогали развеивать этот скепсис. Хотя условия жизни там были явно не лучшие (например, в мае 1983 г. во время нашей поездки мы везли из Москвы в Горький приготовленные Еленой Георгиевной сумки-термосы с продуктами), но меня приятно удивило, что на мой вопрос о посылке дополнительной научной литературы Андрей Дмитриевич ответил, что он получает ее так много, что не успевает всю просматривать. Надо сказать, что руководство отдела специально позаботилось о том, чтобы через ВИНИТИ в Горький посылались копии оглавлений необходимых журналов и затребованных Сахаровым статей. А. Д. сохранял живой интерес ко всем физическим проблемам и его вопросы поражали меня тем, что они как бы напоминали диполь — либо об основополагающих идеях, либо о «заземленных» числовых результатах и оценках. Лишь потом я понял, что технические промежуточные детали он восстанавливал сам или же черпал из литературы, не тратя на них время при обсуждении.

И вот он вернулся в Москву. «Горьковская папка» была закрыта. Сахарова захватил вихрь политической деятельности, но по вторникам мы часто встречались на семинаре отдела. Не хотелось отнимать его время. Но однажды организаторы научной конференции во Франции попросили узнать, сможет ли А. Д. прибыть туда. Он очень хотел принять в ней участие, и авиабилеты держали готовыми до последней минуты, но оказалось, что необходимо выступить на митинге, и он отказался от поездки[78]. Перед нами был все тот же человек, благорасположенный к людям, с открытой душой и твердой волей.

И еще один эпизод. Гонения закончились. А. Д. Сахарова избрали членом президиума АН СССР. Ученый секретарь института попросил меня подготовить справку о научной и общественной деятельности Сахарова. Собрав имевшиеся у меня материалы, я сделал первый набросок такой справки. Будучи уверен в точности изложения биографической части и научных работ А. Д., я в то же время сомневался в полноте и точности моих формулировок относительно его публицистической и общественной деятельности. Позвонив и договорившись о встрече, я в тот же вечер поехал домой к А. Д. на улицу Чкалова. Он очень внимательно просмотрел написанное и, действительно, не меняя ничего в первой части, практически заново переписал раздел об общественной деятельности. Поражало, насколько тщательны и продуманны были его формулировки, какое большое значение он придавал фактологии и избегал патетических высказываний. А ведь речь шла о судьбоносных предложениях, каждое из которых могло бы сыграть заметную роль в истории не только нашей страны, но и всего мира. Он лишь кратко пояснял мне, что стояло за этими скупыми формулировками. И все это происходило на простом, будничном фоне российской жизни — Елена Георгиевна делала творог из принесенного кефира (готового творога в магазинах достать было уже непросто).

Эти контрасты — удел России. Яркая палитра красок на сером фоне. Величие мысли и долготерпение в повседневной жизни. Прижизненные гонения, освистывание и посмертное возвеличивание. Думал ли он, что его жизнь станет еще одной демонстрацией этого? Наверное, думал.

В период сумбурного расцвета горбачевской перестройки среди ученых бродила идея (или быть может прогноз) что создание двухпалатного парламента, в частности профессиональной палаты типа сената будет способствовать принятию правильных решений в политике и экономике. Одним из центров активности в то время был Новосибирский Академгородок. Летом 1988 года тамошние ученые приняли смелое по тем временам решение попытаться избрать в качестве «сенатора» А. Д. Сахарова. Они, как им казалось, контролировали избирательные участки в Академгородке и не боялись подтасовок при подсчетах голосов. Плюсы от такого избрания сводились бы к следующему: во-первых у сенатора будет хорошая трибуна, что позволит доносить свои идеи до большего числа людей. Кроме того при удачном стечении обстоятельств сенатор будет иметь небольшой секретарский штат, что позволило бы А. Д. разгрузиться от технической стороны правозащитной деятельности, которой он все равно занимался. Мои друзья в Новосибирске были готовы выдвинуть А. Д. Однако им хотелось получить согласие, или хотя бы не категорический отказ Сахарова. Мой друг и коллега Гриша Сурдутович попросил меня попытаться выйти на Сахарова и провести с ним неофициальную часть переговоров. По моей просьбе Леня Литинский представил меня А. Д.