Ганди и Сахаров не были просто мучениками, наоборот, они прекрасно сознавали, как направить свои усилия, чтобы достичь максимального успеха. Они умели выбрать момент для голодовки и, голодая, привлечь к себе общественное внимание. Ганди пишет:
Думая, что средства и цель
не связаны, ты глубоко заблуждаешься.
Мы пожинаем ровно то, что сеем.
Оба обладали развитым политическим инстинктом. Это сходство между Сахаровым и Ганди опять поражает. Ганди замечает:
Голодовка может быть
одинаково мощным орудием
и потворства, и обуздания.
Честность и цельность обоих проявляется также в их верности друзьям. Любовь Сахарова к своей жене Елене Боннэр, духовная близость с ней — главная тема последних глав «Воспоминаний», на титульном листе которых написано «Посвящается Люсе». Этим именем ее называли в детстве, так зовут ее близкие друзья и теперь. Сахаров пишет:
«…Своей статье („Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе“. — Прим. перев.) я предпослал эпиграф из второй части „Фауста“ Гёте:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой!
Эти очень часто цитируемые строки близки мне своим активным героическим романтизмом. Они отвечают мироощущению — жизнь прекрасна и трагична. Я писал в статье о трагических, необычайно важных вещах, звал к преодолению конфликта эпохи. Поэтому я выбрал такой оптимистически-трагический эпиграф, и я до сих пор рад этому выбору. Много потом я узнал, что этот поэтический эпиграф привлек внимание моей будущей жены — Люси, понравился ей. Она, совсем ничего не зная обо мне, будучи вообще очень далекой от академических кругов, увидела в выбранном мною эпиграфе что-то юношеское и романтическое. Так этот эпиграф установил между нами какую-то духовную связь за несколько лет до нашей фактической встречи»[6].
Очень многое о человеке можно узнать из того, как он оценивает других. Вот как Сахаров говорит о своем учителе Игоре Тамме:
«Сейчас для меня представляются главными именно основные принципы, которым следовал Игорь Евгеньевич — абсолютная интеллектуальная честность и смелость, готовность пересмотреть свои взгляды ради истины, активная бескомпромиссная позиция — дела, а не только фрондирование в узком кругу»[7].
Взгляды, высказанные Сахаровым в его «Размышлениях о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» вполне применимы и сегодня, так же как и в 1968 г. На Западе они служат напоминанием: идея конвергенции предполагает использование положительных сторон как социалистической, так и капиталистической систем. Сходство между Сахаровым и Ганди снова приходит на ум, когда читаешь второй том «Воспоминаний» („Горький, Москва, далее везде“. — Прим. ред.) Деятельность Сахарова в последний годы его жизни — встречи со множеством людей, обмен мнениями с политическими лидерами своей страны и других стран, напоминает жизнь Ганди в его ашраме в Ахмедабаде.
Закончу словами Ганди:
Жизнь есть стремление.
Мы стремимся к совершенству,
то есть к самоосуществлению.
Я признателен Мэри Герриери и Веславу Вишневскому за ценные замечания.
Литература
Андрей Сахаров. Воспоминания. Нью-Йорк, изд-во им. Чехова, 1990. (В оригинале статьи ссылки даны на английский перевод: Memoirs, A. Sakharov, New York, Alfred A. Knopf, 1990.)Ч. II. Гл. 1, с. 354.
Там же. Ч. II. Гл. 1, с. 359.
Ч. II. Гл. 16, с. 561.
Ч. I. Гл. 8, с. 185.
Ч. II. Гл. 2, с. 375.
Ч. II. Гл. 2, с. 374–375.
Ч. I. Гл. 8, с. 164.
В. Л. Гинзбург
О феномене Сахарова
I
«Андрей Дмитриевич Сахаров был личностью исключительной, необыкновенной. Его обычными мерками не измеришь. Думаю, что можно говорить о феномене Сахарова. Я его знал сорок четыре года. Но никак не могу претендовать на то, что понимаю его как следует. Но нужно ли этому удивляться? Нет, не нужно. Такая гигантская и многогранная фигура неизбежно в чем-то таинственна и для обыкновенных людей загадочна. Но все это как-то лежит в другой плоскости. А то, что он был чистым человеком, светлым человеком, это очевидно.
И еще. Мне как физику ясно, что он обладал редчайшим научным талантом и оригинальностью. Яков Борисович Зельдович, как вы знаете, сам был выдающимся физиком, но он мне так говорил: «Вот других физиков я могу понять и соизмерить. А Андрей Дмитриевич — это что-то иное, что-то особенное». Я тоже это чувствую, но так сложилась жизнь, что Сахаров не смог целиком посвятить себя чистой науке. Причины известны. Елена Георгиевна Боннэр сказала, что Андрей Дмитриевич тем не менее был счастлив, и я очень рад этому.
В заключение хочу употребить архаический оборот: „Пусть земля ему будет пухом!“».
Выше воспроизведено[58] мое выступление на гражданской панихиде, состоявшейся в ФИАНе 18 декабря 1989 г. у гроба А. Д. Сахарова. Поступаю так, поскольку вряд ли смог бы лучше отразить в сжатой форме мое отношение к Андрею Дмитриевичу.
Несомненно, А. Д. был сложной и многогранной личностью, и понять «феномен Сахарова» с достаточной полнотой можно надеяться только после опубликования всего им написанного, а также воспоминаний друзей, близких, да и всех, имеющих что-то сообщить. Интерес к жизни и психологии выдающихся людей вполне понятен. В результате появляются сборники воспоминаний и даже биографии, но написанные вскоре после смерти их «героев», они не могут быть сколько-нибудь законченными и неодносторонними. Должно пройти немало времени, прежде чем появляется достаточно полная и объективная биография. Примером таковой я считаю книгу, написанную Уэстфолом через два с половиной столетия после смерти Ньютона [1]. Промежуточным этапом может явиться сборник всех имеющихся материалов типа изданного В. Вересаевым в отношении Пушкина [2]. Но, разумеется, биографическое здание строится «по камешку, по кирпичику», и такие кирпичики я уже обнаружил, например, в «Досье» [3].
Настоящая статья, как можно надеяться, также внесет свой вклад в «сахароведение» — этот термин, конечно, непривычен и даже смешно звучит, но, по существу, он имеет не меньше прав на существование, чем «пушкиноведение» или «ньютоноведение».
Передо мной, естественно, стоит вопрос — о чем, касающемся Сахарова, я могу сообщить? Впрочем, этот вопрос, по существу, возник буквально через день-два после кончины А. Д. Редактор «Знамени»[59] Г. Я. Бакланов попросил меня срочно дать «материал о Сахарове» для опубликования в журнале. Шел II Съезд народных депутатов СССР, я на него ходил, хотя и через силу (был болен). Поэтому у меня была лишь одна возможность — написать статью за воскресенье 17 декабря 1989 г. Не стал бы я даже браться за такую задачу, если бы не пришла в голову мысль опубликовать письмо А. Д. Сахарова, адресованное А. П. Александрову и переданное мной последнему в ноябре 1984 г. Думал и думаю, что это письмо очень важный документ к биографии А. Д., копия письма находилась у меня по его желанию (см. ниже). Итак, я лишь снабдил это письмо А. Д. некоторыми комментариями (к их числу можно отнести и два сопроводительных письма, которые А. Д. адресовал мне). Все это и было с рекордной быстротой опубликовано в «Знамени». Ниже, во второй части, приводится текст статьи в «Знамени» лишь с весьма небольшими изменениями и добавлениями (разумеется, это не касается писем самого А. Д.). Мой собственный текст довольно краток, и я как-то не вижу оснований его переделывать для настоящей публикации.
