1. Андрей Сахаров. Воспоминания. Нью-Йорк, изд-во им. Чехова, 1990.

2. В. А. Цукерман, З. М. Азарх. Люди и взрывы. — Звезда, 1990, № 9–11.

3. Ю. Б. Харитон. Ядерный след. — Правда, 25 авг. 1989, № 237.

4. Л. В. Альтшулер. Так мы делали бомбу. Интервью О. П. Морозу. — Литературная газета, 6 июня 1990, № 23.

5. А. Д. Сахаров. Человек универсальных интересов. Andrey Sakharov. A Man of Universal Interests, Nature, v. 331, February 25, 1988.

Апрельский день 1963 г. Печальный день — мы собрались на Ваганьковском кладбище: хоронили скоропостижно скончавшуюся Нонну, молодую жену Б. М. Болотовского. Потом я подошел к церкви. У входа белели три детских гробика — мальчишки погибли при взрыве самодельной ракеты.

Я вошел в церковь. Глаза скользнули по стене, остановились на стенде с надписью: «Граждане верующие! За пропажу крышек гробов администрация церкви ответственность не несет». В толпе увидел своего шефа — профессора М. С. Рабиновича. Он смотрел в середину толпы, где только что окончилось отпевание, кого-то увидел, подался вперед. «Это Сахаров!» — прошептал он мне, и я увидел человека со скорбным лицом, стоящего у гроба. По бокам стояли два крепыша. «Мы с ним учились вместе в аспирантуре. Андрей!» — негромко окликнул он его. Тот отвел глаза от лица матери, лежащей в гробу, — сколько горя было в них! — и кивнул головой. М. С. Рабинович подошел к Сахарову, чтобы выразить ему соболезнование, но один крепыш сделал шаг вперед и животом откинул Рабиновича назад, и через секунду Сахарова уже не было видно.

Так я впервые увидел А. Д. Сахарова, о котором раньше так много слышал от моего руководителя по аспирантуре Я. Б. Зельдовича.

Это было в 1952–1954 гг., когда я поступил в аспирантуру Института химической физики АН СССР. Мне дали в руководители Я. Б. Зельдовича, человека легендарной судьбы, прошедшего путь от лаборанта до академика, увенчанного тремя Звездами Героя Социалистического Труда. Он работал в другом месте, о котором все говорили шепотом. Приезжал в ИХФ раз в месяц и начинал тренировать меня, подкидывая физические задачи и каверзные вопросы. Сначала я был для него вроде боксерской груши, но понемногу становился «мальчиком для битья», который начинал давать сдачи в меру своих мальчишеских сил, рефлекторно или со злости.

Я тогда носился с идеей пузырьковой камеры, которую он сразу авторитетно забраковал, однако когда ее сделал Д. Глезер и мне оставался лишь довесок в виде камеры на газированной жидкости, Яков Борисович, посопротивлявшись, признал свою ошибку (признание это мне было слабым утешением, тем более, что вскорости за пузырьковую камеру Глезер получил Нобелевскую премию).

После такого начала я в отместку в штыки встречал предложения Якова Борисовича, относясь к ним столь же критично. Это было, конечно, мальчишество, но Яков Борисович использовал его очень своеобразно и эффективно. Он привозил оттуда некоторые идеи и задачи, которые нужно было критически обсудить и выявить все аргументы «за» и «против». Одна из первых была идея получения сверхсильных магнитных полей взрывом. При этом Яков Борисович предупредил, что это не его идея и что ее нельзя разглашать, так как пока не известно, что из нее может получиться. Идея состояла в том, что взрыв сжимал металлический цилиндр, внутри которого сжимался магнитный поток, и магнитное поле резко увеличивалось. Я сварганил разгромный анализ, сказав, что этот способ крайне неудобен для физиков: опасная взрывная техника, необходимость защиты — дистанционная и слепая, разрушающая диагностика, плохая сходимость металлического цилиндра из-за «вспучеракивания» металла при сжатии (этот термин я ввел тогда из-за низкого уровня своих знаний, я тогда не знал, что такое неустойчивости и прочие премудрости).

«А вот и нет, — возразил мне Яков Борисович, — многое можно преодолеть». И начал восторженно рассказывать об одном физике, не называя его фамилии. Я понял, что у них там появился новый лидер — человек с идеями и большой целеустремленностью в преодолении трудностей и доведении дела до победного завершения.

Позже, когда я (1954 г.) перешел в ФИАН, я услышал о легендарном Сахарове, ученике академика И. Е. Тамма, но только после выхода статьи по взрывным магнитным полям в журнале ДАН СССР сопоставил его с тем лидером.

Я редко встречался с А. Д. Сахаровым по науке, но с большим интересом следил за его статьями, за его манерой выступать, излагать, спорить.

Из двух обсуждений с ним научных вопросов по сжатию магнитных полей лазерным воздействием у меня сложилось впечатление, что он в обсуждении предпочитает аргументированное противодействие (выражаясь терминами пианистов, он не любил, когда педаль рояля проваливалась, западала). Наверно, именно поэтому максимальная плодотворность его соответствовала тому периоду, когда рядом с ним были такие выдающиеся физики, как И. Е. Тамм (необычайная критичность мышления при высочайшей порядочности), Я. Б. Зельдович (великолепный уровень и темп физического интеллекта, нечеловеческая работоспособность) и другие. Именно поэтому его ссылка в Горький была не только преступлением против личности, но и преступлением против науки. Сколько он мог бы сделать в творческом контакте с физиками, участвуя в спорах, диспутах, семинарах…

Что характерно для Андрея Дмитриевича как физика? Прежде всего, прикладная направленность и результативность, множественность зарождения и мудрость отбора идей, открывающих целые направления в науке, — все это при высоком физическом интеллекте, ясности и физичности мышления. Такое сочетание крайне редко, я видел только одного теоретика такого уровня — А. М. Будкера. Но масштабы физического мышления Андрея Дмитриевича были неизмеримо больше.

Вехи творчества А. Д. Сахарова — сущность и реализация термоядерной бомбы, светоабляционное сверхсжатие и управляемый термоядерный синтез, взрывные сверхсильные магнитные поля, идея и расчет тороидального термоядерного реактора токамака, мюонный катализ — холодный синтез — альтернатива термоядерному синтезу, астрофизический прорыв, — и каждая — новое направление в физике. И наконец, гуманистическая, активная гражданственная и пацифистская деятельность — все это было вызвано нуждами России, Науки, Человечества и направлено против самоуничтожения, самоубийства цивилизации, на ее выживание, излечение и процветание.

Каковы истоки, причины и последствия работ, выполненных А. Д. Сахаровым?

Работа над водородной бомбой не была для Андрея Дмитриевича ни средством выдвижения, ни средством получения благ. Просто он считал необходимым сделать ее, чтобы устранить незащищенность России. Эта незащищенность могла привести к войне, которую предпочла бы начать сторона, обладающая таким оружием. Создав бомбу в короткий срок, Россия выровняла соотношение сил хотя бы в отношении ужаса возмездия. И у Андрея Дмитриевича никогда не было раскаяния в содеянном, как об этом часто пишут, сравнивая Андрея Дмитриевича с раскаявшимся грешником, вся деятельность которого якобы была связана с искуплением. Просто он считал, что эту работу нужно сделать, и делал ее, вкладывая весь свой талант.

Я думаю, что и взрывные магнитные поля могли родиться из попыток создания безатомного запала для большой бомбы. Во всяком случае, резкое усиление магнитного поля сжимающейся металлической оболочкой приводило к получению очень больших концентраций энергии и значительному ускорению заряженных частиц, находящихся в магнитном поле. Были получены рекордные напряженности магнитного поля 10⁷ Э.В последнее время такие и еще большие поля были достигнуты без взрыва, при сжатии металлического цилиндра сверхбольшим током (работа Фельбера с сотрудниками в США), но вся физика осталась прежней, не говоря уже о преимуществах взрывной установки по весу и габаритам питающего устройства (кстати, сейчас и генераторы мощных токовых импульсов делают по МГД принципу с использованием взрывов).