— Есть!.. Комендантом… — и, замявшись, прибавил: — Остаться!

И в эту секундную заминку, пока в его мозгу рождалось это слово «остаться», Рузаев понял, что должно произойти, понял самое главное: бойцы его батальона, гремя сапогами и котелками, заберутся сейчас в кузовы машин и помчатся к новым боям, а он останется здесь, в пустом, мертвом городе.

— Почему меня? — сдавленно вырвалось у Рузаева.

— Почему? Город надо держать в порядке, — медленно и раздельно сказал генерал, — здесь узел трех важных шоссейных магистралей. Вашему батальону поданы машины?

— Нет.

— Вот такого безобразия в вашем городе не должно быть, — сказал генерал. — И еще: под особое наблюдение возьмите эвакуацию раненых… Наконец, помните, что в двадцати километрах отсюда в лесах осталась немецкая группировка. Пока ее не добьют, могут быть любые неожиданности. Даем вам людей, — закончил генерал, — много не дадим, будет при вас отделение. Все ясно?..

Во время войны Рузаев не раз читал в газетах о работе военных комендантов освобожденных городов и отчетливо представлял себе, как к этому человеку приходят счастливые, жадные на работу освобожденные люди, какие волнующие встречи, разговоры происходят в кабинете военного коменданта. Но все это бывало в освобожденных советских городах. А этот город был немецким, и ни на кого, кроме десятка прикомандированных к нему красноармейцев, комендант опереться не мог.

В ту же ночь рузаевский батальон уехал дальше на запад. Присланные генералом красноармейцы расположились в маленьком домике на окраине, ставшем теперь военной комендатурой. Утром Рузаев пошел по городу. Первое дело возникло само собой, пока он шел по улице. Чуть ли не каждая машина, поравнявшись с Рузаевым, останавливалась, и шоферы спрашивали дорогу к различным пунктам.

Рузаев приказал написать и развесить на перекрестках таблички, указывающие дорогу к прифронтовым пунктам. Эту работу взялся выполнить красноармеец, назвавшийся художником.

А под вечер в комендатуру ворвался командир самоходного орудия, казах. Он показывал Рузаеву табличку и, мешая русские и казахские слова, кричал:

— Что делаешь, куда смотришь, куда дорогу показываешь? Окопались здесь на тихом месте!

Рузаев взял табличку и все понял: название пункта было написано так мелко, что прочитать его можно было только держа табличку в руках, зато две трети таблички занимал старательно исполненный художником указательный палец.

Когда расшумевшийся командир самоходки ушел, Рузаев отдал приказ переделать таблички. Поздно ночью, сидя перед коптилкой, окруженный страшной тишиной пустого города, Рузаев думал о прошедшем дне. Память назойливо воскрешала фразу казаха-лейтенанта: «Окопались здесь на тихом месте!». Рузаев с горечью думал о том, что еще не раз он услышит или прочтет эту фразу во взглядах проезжающих к фронту людей.

На другой день в город прибыла колонна цистерн с горючим. Начальник колонны тоже начал с басового крика, что он выбился из графика, что его шоферы три дня без горячей пищи, что на дороге беспорядок. Рузаев осадил его, потребовал говорить спокойно и отдал приказ двум бойцам приготовить горячую пищу для шоферов колонны. Отдав этот приказ, Рузаев подумал: «Хорошо, что еще вчера я подготовился к этому. Надо все готовить заранее…» А что все?.. Рузаев вспоминал беды и трудности, пережитые им и его батальоном на путях войны, и это помогало ему угадывать свои главные задачи и заблаговременно подготовиться к их решению.

Через час колонна цистерн отправлялась дальше. К Рузаеву зашел начальник колонны. Он посмотрел на усталого Рузаева и неожиданно тихим голосом сказал:

— Спасибо, капитан. Не поминай лихом. Мои орлы-шоферы решили про тебя написать благодарственное письмо в газету.

— Это ни к чему, — устало сказал Рузаев. — Каша была ничего?

— Первый сорт, — ответил начальник колонны.

— Я боялся, что сварят черт знает что… У меня тут один боец художником назвался, — улыбаясь, сказал Рузаев, — так я потом имел горе от его живописи…

Когда начало смеркаться, на грузовике приехало семеро связистов. Они сказали, что тянут телефонную линию к комендатуре, но дотемна не успели — осталось с полкилометра.

Ночью, вернувшись с проверки регулировочного поста, Рузаев сел к столу и начал писать письмо в свой батальон. Хотелось написать и расспросить о многом. Письмо получилось длинным, и Рузаев начал засыпать, склонившись над столом.

Комендант немецкого города проснулся с ощущением неосознанной тревоги. В соседней комнате слышались возбужденные голоса бойцов. Рузаев крикнул дежурного.

— Товарищ комендант, в городе стрельба! — не ожидая вопросов, взволнованно сказал дежурный.

Рузаев вышел на крыльцо. Стрельба слышалась в восточной части города, и какая стрельба! Пулеметные очереди, рокот автоматов, взрывы гранат… Там, на поле боя, Рузаев знал все, а здесь он вдруг почувствовал себя беспомощным.

— Разбудить связистов! — приказал он. — И все сюда. Приготовить оружие!

А оружие — по автомату на бойца да один ручной пулемет. Вдруг вдали улицы сверкнул огонь, и грохот взорвавшейся гранаты хлестнул гулким раскатом по пустым домам города.

— Все в дом! — крикнул Рузаев. — Занимай круговую! — И, вспомнив, что новые бойцы не понимают еще слова «круговая», Рузаев быстро указал места своим бойцам.

Когда все устроились у окон, дверей, близ фундамента дома, капитан сразу успокоился. Теперь все было, как бывало не раз там, в Сталинграде, и он знал уже, что надо делать.

Звуки в конце улицы затихли.

— Внимательно смотреть на улицу! — тихо приказал капитан и сейчас же услышал нервный вскрик кого-то из бойцов, находившихся на дворе.

— Стой! Кто идет?! Стой! Хальт!

Хлопнул выстрел. Снова послышались крики. Капитан выбежал во двор.

— Дурной, — услышал капитан незнакомый спокойный голос, — чуть не застрелил. Хорошо еще, что со страха целить разучился.

— Кто здесь? — строго спросил Рузаев.

— Связист, старший сержант Хубов!

— В чем дело?

— Товарищ капитан, с восточной окраины сюда движутся немцы. Я предупредить пришел.

— Много их?

— Думаю, с батальон. У них два бронетранспортера, пулеметы, гранаты…

Близко фыркнула и с сухим треском разорвалась мина, разворотив угол дома.

— …и вот еще и минометы имеются, — спокойно закончил фразу связист, сразу понравившийся Рузаеву своим хладнокровием.

— Будете командовать здесь! — приказал ему Рузаев. — А я перейду в соседний дом.

Вскоре в конце улицы послышался нарастающий дикий вой и стрельба. Немцы, не зная, какие силы стоят в городе, решили прорваться к центру излюбленным приемом — психической атакой. И вот Рузаев увидел их: рядом шли два бронетранспортера, а позади, стреляя по сторонам и вперед, бежало человек двести. Они подходили все ближе и ближе, вот транспортеры прошли уже мимо Рузаева… Он быстро перебежал за каменное крыльцо, лег, и тотчас его пулемет ударил в спину… Начали стрелять и бойцы из соседнего дома. Немцы сразу рассыпались и скрылись в ближайших домах. Один бронетранспортер ушел дальше, а другой остался стоять посреди улицы. Начался обычный уличный бой, в котором для Рузаева уже не могло быть никаких неожиданностей.

Рузаев выполз из-за крыльца и быстро перебежал к своим. Немцы вели огонь именно по этому дому: пули глухо стукали в его добротные каменные стены. Рузаев приказал на огонь не отвечать и следить за противником. Он знал законы уличного боя, знал, что немцы полезут в атаку и что именно тогда наступит решающий момент боя. Идти в атаку самому было не с чем. Рузаев ждал, опасаясь, как бы немцы не решили отложить атаку до утра. Но немцам было некогда. Вырвавшись из окружения, они торопились дальше на запад. Где им было знать, что фронт уже ушел отсюда на десятки километров? И они пошли в атаку. Бой шел минут десять. Немцы откатились обратно в дома, стоявшие напротив. Только один залег за бензиновой колонкой у самой комендатуры и бросал оттуда гранаты. Одна из гранат, брошенная на крышу, вызвала пожар на чердаке. Рузаев послал одного бойца тушить пожар, а сам с пулеметом улегся у проломанного угла. Из-за колонки вылетела еще одна граната. Рузаев слишком поздно сообразил, что глухо стукнулось о землю у самого пролома. Взрыв отшвырнул его в глубь комнаты. Капитан почувствовал уже знакомое ему ощущение теплой мокроты на боку — ранен!