Возникла стандартная ситуация: два моих друга и я хотели выпить, было что, но было негде и я взял три контрамарки на оперу Иоланта. Будучи к тому времени опытными комсомольцами, мы сумели до третьего звонка удовлетворить в кулуарах свои культурные потребности и уселись в зале, среди заядлых театралов. Витька, самый невысокий, компенсируя недостающие сантиметры громкостью речи, открыв программку, взволнованно прошептал, перекрывая оркестр:

- Пацаны, она слепая от рождения, но не знает об этом!

На него тут же зашикали, но он логично возразил, что, если её не предупредить, она может свалиться в оркестровую яму. Тем более, что Иоланта оказалась девушкой лет шестидесяти, крупного телосложения. Каждый раз, когда она приближалась к краю сцены, Витька громко шептал:

- Отойди, упадёшь!

Вдобавок Витьке мешал дирижёр, который заслонял главную героиню и всё время махал руками. Его Витька настойчиво просил или уйти или пригнуться. Кончилось тем, что я вывел друзей от греха подальше, на улицу. 

    Чтобы не прервать связующую нить с искусством, мы допили то, что было, у памятника А.С.Пушкина. Был февраль, ночь, дул пронизывающий ветер. Пустую бутылку мы поставили возле постамента со словами:

- Александр Сергеевич, чем богаты, сами понимаете. Пусть тот бомж, который завтра найдёт эту стеклотару, купит на вырученные деньги вам цветы!

    Свою трудовую книжку я выпущу отдельным изданием, да и могло ли быть иначе, если фамилия моего учителя по труду Волобуев? 

    В проходческой бригаде я постигал историю страны, не по учебникам, а по  рассказам старых работяг. 

    Как-то раз, дурачась, они спросили своего приятеля, доброго и немногословного Колю:

- Расскажи, сколько немок изнасиловал?

- Ни одной, - неожиданно зло и трезво ответил он, - голодный я тогда был, сил у меня не было.

    Я разговорил Колю. Оказалось, что всю войну он прошёл во фронтовой разведке. Взяли его, простого рязанского парня, не за "спецподготовку", которой он вообще не проходил, а за малый рост и подвижность. В первую же ночь Коля с такими же разведчиками пролез под колючей проволокой, штыком убил часового, затем, связав офицера, притащил его к своим. До этого, дома, он даже курицу не мог зарезать. Потом он блевал и плакал навзрыд. Чтобы не сойти с ума пили спирт, протрезвев, отправлялись снова к немцам. И так четыре года подряд.

    Когда взяли Берлин, на границе советского и американского секторов возник конфликт с американцами. Коля, как умел, так и поучаствовал - со стрельбой и мордобоем. Поскольку дело было на нейтральной территории, ему предложили выбирать, в руки чьего правосудия отдаться. Американцы обещали два года исправительных работ с дальнейшим предоставлением гражданства, наши - три года условно.

- Молодец, - шепнул Коле особист, - ничего тебе не будет, возвращайся домой, Родина ждёт своих героев.

- А я по маме соскучился, сил нету, - рассказывал Коля, - и согласился на наш суд, на хрена мне Америка! Откуда я знал, что у них невыполнение плана по врагам народа? Привезли меня на Красную Пресню и отправили в солнечный Магадан. Сначала семь лет впаяли, потом ещё накинули. Пока сидел, мама умерла. Родных не осталось..

    Освободившись, Коля поехал в Донецк, где бывшим ЗК давали работу и с лагерным прошлым в душу не лезли.

    Другой человек, чьего имени и национальности называть не стану, у таких людей их не должно быть, по-пьяни рассказал свою историю: 

    "Колы прийшли нимци, нас загнали у вагоны и повэзли у Германию. Страшно було, жыты хотелося. Вагон набитый, аж систы никуды. Мы, молоди, з одного села, у викна стали. Там воздушок и хлиб з водою давали. Остальных мы ногами отпихували. А що робыты - выжиты трэба було. Колы прыихали, открыли вагона, а у дальньому углу трупы лежать..."

    С тех пор я разборчив в собутыльниках.

    В нашей проходческой бригаде были два человека, поддерживавших коллектив литературно-разговорным жанром. Шутки были однообразны, мало отличаясь от работы, но и весомы, как общий труд.

- А скажи мне, Петя, чем отличается х*й от самолёта? - спрашивал наиболее словоохотливый у своего косноязычного товарища. Наступала тишина. Бригада прекращала работать. Петя, по обыкновению, давал скучный и невнятный ответ.

- Нет, Петя, - выдержав паузу, отвечал его друг, - х*й, когда поднимается, увеличивается, а самолёт - уменьшается.

Работа возобновлялась. Коллектив был суровый, никто не улыбался.

Тема не менялась, но шутки не дублировались. 

    По молодости лет я надеялся на память и не записывал жемчужины народной мудрости. Самонадеянность подвела. Кроме предыдущего, помню лишь, чем отличается х*й от свиньи: свинью, когда гладишь, она ложится. Это правда.

    Шахта, где я работал, была на выезде из соседнего города. После смены, в два часа ночи, я вышел на трассу и пару раз безнадёжно поднял руку. Это было время, когда такси не останавливались и я пошёл пешком. К утру должен был дойти домой.  Неожиданно рядом притормозил автобус, дверь открылась:

- Ну ты садишься или нет? - спросили оттуда. По следам угля под глазами я понял, что это шахтёры и сел.

- Сейчас нас на шахту завезут, а потом тебя. - сказали мне. Так и сделали. Водитель, узнав, что я тоже шахтёр, от моих денег отказался.

    Никто не делил друг друга по национальному признаку. За слова "москаль", жид", "хохол", и т.д. били морду. И правильно делали. Сейчас население Донбасса национально озабоченные называют "донецким быдлом". Я с этим в корне не согласен. 

    Недавно жена одного олигарха в элитном супермаркете сказала консультанту:

- Дай мне сырка два штуки.

Это другой разговор.

     Мы строили в Сибирской тайге жильё для лесозаготовителей и очень раздражал бездельник начальник. Душевными переживаниями мы делились с местным водителем грузовика Иваном. Будучи настоящим сибиряком и хитроватым мужиком одновременно, он поддержал нас, не изменив натуре. С начальником нашим он стал проводить энергичные беседы, исключительно на пилораме, делая короткие жесты ладонью и соблюдая убедительное выражение лица. Из-за шума слов было не разобрать и оппонент с умным видом кивал головой в интонационно-логических паузах, а я, читая по губам, понял, что Иван говорил ужасающую правду о происходящем в стране и о начальнике в частности, причём нормативная лексика использовалась только для связки предложений. Спасибо, Ваня!

    Славик Росляков, самый обаятельный мужчина из компании моих родителей, гениальный психиатр, принимает гостей в шикарном халате, в перстнях и, если я с дамой, шепчет мне:

- Малыш, ты с дамой. Ничего, что я сегодня не брит?

Почувствовав, что начинаются проблемы с сосудами, он как-то спросил за рюмкой:

- Ты меня научишь правильно дышать?

Не откладывая в долгий ящик, я радостно начал начал излагать материал. С первых слов Слава понял, что делать этого он не будет никогда. Нужно было красиво выйти из ситуации и он, как всегда, сумел.

Подойдя и приобняв меня, Славик сказал с улыбкой:

- Малыш, я думал, ты умнее.

Браво!