Из карманов было извлечено три гривны и двадцать семь копеек мелочью, авторучка с красным стержнем, немного семечек, сигареты «Прима», киевский паспорт и документы, свидетельствующие о том, что их хозяин владеет украинским языком с правом преподавания. Внимание ужасного молодого человека привлекла купчая, в которой говорилось, что Дибров В.А. передается в частную собственность Троекурову Кириле Петровичу в качестве преподавателя украинского письма и чтения. Он аккуратно сложил документы и сунул их к себе в барсетку. Затем, достал хрустящую однодолларовую купюру, молча воткнул ее в нагрудный карман онемевшего от счастья проезжего и сказал, не отрывая взгляда от его лица:

— Сейчас я отвернусь и ты исчезнешь.

— Господин Дубровский! — окликнул его смотритель, — бак заправлен, стекла вымыты.

    Услыхав имя Дубровского, а это, как читатель, наверное, уже догадался, был именно он, хозяин «Таврии» через секунду сидел в самозаведшейся машине, которая в свою очередь, от страха пулей рванула назад и скрылась за горизонтом.

Когда Дубровский оглянулся, на месте беседы никого не было.

— Копперфильд!* — восхищенно прошептал смотритель автостанции…

Дубровский, овладев бумагами учителя, смело явился, как мы уже видели, к Троекурову и поселился в его бизнес-усадьбе.

    В его поведении не оказалось ничего предосудительного: он убил хозяйскую собаку, мало занимался воспитанием маленького Саши, с большим прилежанием брал уроки Кама-сутры у Марьи Кириловны. Все любили его и он не без основания почитал себя членом семьи.

    Ночуя в одной комнате с одним из главных виновников своих бедствий, Дубровский не мог удержаться от искушения. Надеемся, читатель помнит, как изумил он бедного Антона Пафнутьича неожиданным своим превращением.

Наутро гости проснулись и вышли пить кофе. Кирила Петрович в трусах, носках и майке выпивал свою широкую чашку, похожую на пепельницу.

    Последним вышел Антон Пафнутьич, вид его был печален. Кирила Петрович осведомился, не трахнул ли его этой ночью Дубровский? От сей шутки Антон Пафнутьич закашлялся, опрокинул на себя кофе и весь в слезах уехал восвояси.

______________________________________________________________________________

* Известный одесский иллюзионист, тантрический партнер Клаудии Шиффер. «Тантра» — древнее учение, включающее в себя сексуальную практику. «Шифер» — строительный материал, применяемый для внешних работ.

    Между тем, жизнь в бизнес-усадьбе шла своим чередом. Секс и музыкальные уроки занимали Марью Кириловну. Особенно музыкальные уроки. Она начинала понимать собственное сердце и признавалась в том, что оно не было равнодушно к достоинству молодого учителя, которое тот стремился везде пустить в ход. Она с большей и большей доверчивостью отдавалась сей увлекательной привычке. Она скучала без Диброва, в его присутствии поминутно занималась с ним.

    Может быть, она не была пока влюблена, но еще немного и пламя страсти должно было вспыхнуть в ее сердце.

    Однажды, придя в залу, где ожидал ее учитель, Марья Кириловна заметила смущение на его рябом лице. Она открыла фортепиано, нагнулась над клавишами, и даже пропела несколько нот, но Дибров под предлогом паховой травмы извинился, прервал урок, и, закрывая ноты, подал ей украдкой записку. Марья Кириловна, не успев одуматься, приняла ее и раскаялась в ту же минуту, но Диброва не было уже в зале.

    На обертке от презерватива Марья Кириловна по складам прочла следующее: «Чекаю на вас о сьомій у садочку. Це не потебеньки!»*

Чувство ее было сильно возбуждено. Она хотела и опасалась услышать признание. Ей приятно было бы услышать устное подтверждение того, о чем она догадывалась, но не знала, какой выбрать ответ: веселую шутку, отказ или безмолвный секс.

Между тем, часы пробили без пятнадцати семь, Марья Кириловна спустилась и вышла в сад. Там ее уже ждал в кустах Дибров. Марья Кириловна нагнулась и пропела несколько нот.

— Благодарю вас, — русским голосом тихо и печально сказал Дибров, — но я не то, что вы предполагаете…

От неожиданности Маша взяла «ля».

— Бляха-муха, — замахнулся на нее Владимир, — я Дубровский! Обстоятельства требуют… я должен вас оставить… Антон Пафнутьич Спицын наградил меня дурной болезнью. Не кричите, ради Бога! Это лечится. Да, я тот несчастный, которого ваш отец выгнал из родительского дома, но я простил. Вы спасли его. Ведь раньше я мечтал, как буду пытать его, прикованного к батарее, утюгом, паяльником, электрическим разрядником, как затем расчленю его тело… ну, да ладно. Обещаетесь ли вы меня не отвергнуть?

Внезапно раздались гудки милицейской сирены. Дубровский напрягся.

— Обещаетесь ли?! — нервно закричал он.

— Обещаюся! — неудовлетворенно закричала Маша, взволнованная окончившимся свиданием с Дубровским.

    Прибывшая тем временем опергруппа делала обыск в комнате Дубровского. Антон Пафнутьич Спицын с трагическим лицом давал показания, в которых он обвинял учителя Диброва в непредумышленном скотоложестве. По описанию Антона Пафнутьича, Саши и Марьи Кириловны был составлен фоторобот половых органов преступника, который неожиданно вывел на след Дубровского. Описания свидетелей совпадали.

    Троекуров сначала смеялся над довольно схематичным рисунком, выполненным неумелой рукой милиционера, но когда для сравнения составили аналогичный портрет с самого Кирилы Петровича, и сравнение было не в его пользу, Троекуров задумался, затем порвал бумагу и приказал охране найти учителя, живого или мертвого, но Дубровского уже и след простыл.

_______________________________________________________________________________

* - Жду вас к 19:00 в оранжерее. У меня к вам серьезный разговор (укр.)

В это же время из эмиграции вернулся наследственный глава цеха индпошива граф Верейский. В еврейский период жизни он сильно истосковался по фактической родине и теперь с удовольствием дышал выхлопными газами, стоя на балконе родового хрущевского гнезда, и с умилением взирал на копошащихся в мусорном баке лиц в оранжевых куртках, узнавая в них бывших представителей местной интеллигенции.

    Однажды, увидев человека, натравливающего на вялосопротивляющихся бомжей своего нового бультерьера, Верейский опознал в нем прежнего коллегу Кирилу Троекурова. Верейский окликнул его и пригласил к себе в гости.

Через минуту они уже обнимались в прихожей, и собака клацала зубами и вытирала передние лапы о домашний халат Верейского.

За стаканом французского коньяка, по поводу встречи, Троекуров похвастал фотографией своей дочери, сделанной для обложки украинского аналога «Плейбоя», журнала «Бабограй», после чего Верейский пригласил его вместе с дочерью поужинать в новом престижном ресторане «Галушка». Там они вечером и встретились.

    Раньше это заведение называлось «Українські страви» и пользовалось большой популярностью у мужской части населения, поскольку здесь всегда можно было распить принесенные с собой спиртные напитки прямо под надписью, строго запрещающей оное действие, и закусить фирменным блюдом — сосисками с капустой, нехитрым изобретением немецких солдат.

    Теперь здесь все было иначе. Там, где в прежние времена висел плакат «Покупатель всегда неправ!», неоново светилась надпись Welcome! на кириллице, чуть ниже — украшенный полотенцем для рук, портрет Т.Шевченко, а под ним на столе — буханка хлеба и соль на славянском журнальном столике.

    Живописный казак с вековой печалью в глазах встречал клиентов на входе. На мохнатой груди его проглядывал большой православный крест, бритая голова с оселедцем и пейсами производила неизгладимое впечатление на входящих.