Но в том‑то и дело, что никакой ненависти в душе у Дорнана не было. Он сомневался, что даже тогда, когда писал то послание, испытывал к неизвестной девочке столь сильные чувства. Скорее он обижался на отца за то, что Майрит проявил явное неуважение к памяти Диноры, своей погибшей жены. При жизни матери у него чаще всего создавалось впечатление, что он ее раздражает, однако все же Динора произвела его на свет, и этого было достаточно для вежливости и почтительности, которые он тщательно пестовал в себе, будучи подростком. Отец же просто взял и перевернул сложившийся дворцовый уклад, не поинтересовавшись ничьим мнением. А ведь взять в дом воспитанницей дочь убийцы своей жены — просто верх неприличия! Неудивительно, что после этого у него испортились отношения с Канаром и Роэраном Стеллами, хотя ни один из них не решился поднять мятеж против короля, уже достаточно долго и прочно сидящего на эрнодарском троне и любимого народом.

С другой стороны, как должен был поступить Майрит? Как бы на его месте поступил он сам, Дорнан ан’Койр? Историю появления при дворе Ильтеры Морн он знал от Коттара. Вытащить из реки тонущую девочку, узнать, что она после смерти бабушки живет в лесу в одиночестве и не уверена, что сможет перезимовать, а потом… понять, что перед тобой дочь врага, рожденная уже после его смерти. Ребенок, который нисколько не виноват в том, что имя его отца стало названием самой чудовищной подлости, самого страшного предательства в Эрнодаре. Что должен был сделать Майрит? Швырнуть Теру обратно в реку? Оставить ее в лесу умирать зимой в одиночестве? Взять во дворец и отдать на воспитание кому‑нибудь из слуг? Сам Дорнан, наверное, поступил бы именно так: передал девочку хорошей женщине из прислуги — вон хотя бы той же Соре Талит, у которой, кажется, нет своих детей, но к юному принцу она в свое время относилась почти с материнской нежностью. Несомненно, она бы прекрасно справилась и с воспитанием малышки Морн.

Но Майрит почему‑то распорядился по — другому: взял Ильтеру в свой дом, словно был чем‑то обязан ее отцу, и объявил собственной воспитанницей. Что подтолкнуло его к этому? Что бы о нем ни думали, король Эрнодара крайне редко совершал опрометчивые поступки, а если подобное и случалось, то впоследствии старался как‑то исправить созданное положение. А раз Ильтера на двадцать лет осталась воспитанницей Майрита, значит, он до конца жизни не считал свое решение ошибочным. Даже если она в конце концов стала его любовницей, невозможно поверить, что он разглядел будущую девушку и женщину в восьмилетней девчонке с зачатками магии! Почему же он взял ее во дворец, попутно поссорившись не только с родней по линии жены, но и с единственным сыном и наследником? Что такого особенного было в этой девочке?

Дорнан чувствовал себя мальчишкой, пытающимся поймать в воде за хвост рыбу — змею. Если бы двадцать лет назад он был более терпелив и осмотрителен, то, возможно, отец бы посвятил его в свои секреты. Но что теперь жалеть: тогда, почти полжизни назад, Дорнан просто предпочел чувствовать себя оскорбленным, преданным и обманутым, не интересуясь мотивами Майрита. А теперь уже поздно пытаться разгадать мысли покойного отца, которого, как выяснилось, он знал довольно плохо, но который преподнес ему прощальный «подарок» в виде молодой жены…

В стекло за его спиной что‑то стукнуло, и Дорнан обернулся. Ильтера, сидящая на королевской постели и тщательно укутанная в одеяло до самой шеи, грозно показывала ему кулак, явно намекая на то, что он, по ее мнению, слишком задержался на свежем воздухе. Ну что ж, не стоит лишний раз раздражать супругу, пока она проявляет заботу о муже, а спорить с Ильтерой — дороже может обернуться, тем более что он уже и сам чувствовал себя промерзшим чуть ли не до костей. Отворив балконную дверь, Дорнан ан’Койр шагнул в комнату.

— Если завтра ты будешь себя плохо чувствовать, даже не надейся, что я что‑то предприму по этому поводу! — сердито заявила Ильтера. — Я, кстати, подогрела воду в купальне.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Дорнан. — Теплая вода — это лучшее, что можно себе представить после такого денька, как сегодняшний.

— Теплая постель — это тоже неплохо, — заметила Тера, снова критически оглядывая его импровизированное ложе на полу. — Будет лучше…

— Пока еще я в состоянии сам решить, что для меня лучше, — решительно прервал ее муж. — Доброй ночи!

— Доброй ночи! — в спину ему сказала Ильтера, когда он выходил в купальню, и ему показалось, что даже взгляд, упертый ему между лопаток, отличался редкостной укоризной.

Внушительная деревянная лохань, наполненная водой, от которой к потолку поднимался пар, показалась Дорнану просто подарком небес. Он быстро разделся, с удовлетворением обнаружив рядом на вешалке приличествующее ночное облачение, очевидно, приготовленное кем‑то из слуг, и опустился в блаженное тепло. Вода обняла усталое тело с пылом опытной любовницы, и Дорнан слегка прикрыл глаза от удовольствия. Он даже подумал, не остаться ли спать прямо в этой лохани, но решил, что, во — первых, вода скоро остынет и здесь станет неуютно, а во — вторых, не стоит так шокировать слуг, которые, наверняка, придут пораньше утром убрать в королевской купальне.

Несколько минут полежав, он решительно прогнал подкрадывающуюся сонливость и, подхватив с небольшой подставки кусок ароматного мыла, принялся энергично им растираться. Запах показался ему странным — сначала был приятен, а потом Дорнан поймал себя на отвращении к мыльным кругам, расплывающимся по поверхности чистой теплой воды. Ощущая неприятное покалывание в висках, он вылез из лохани и вытерся большим куском чистого полотна, заботливо сложенным на приступочке. Надев ночное облачение, оказавшееся ему на удивление впору, Дорнан побрел назад в спальню.

Ильтера уже заснула, погасив свечи, оставив лишь несколько в подсвечнике на полу рядом с его импровизированной «постелью». Он постарался укладываться как можно тише, чтобы не разбудить усталую жену, и побыстрее задул яркие огоньки. Наплывавший сон буквально валил с ног, голова казалась тяжелой, как если бы на нее надели прочный шлем, глаза закрывались сами собой. Ощущение ломоты в висках усилилось, и, уже проваливаясь в забытье, Дорнан подумал, что, если завтра ему не станет легче, нужно будет попросить у Ильтеры какого‑нибудь отвара от головной боли. Когда он уже почти заснул, грудь вдруг словно ремнями стянуло, стало трудно дышать, и король Эрнодара попытался крикнуть что‑то одеревеневшим языком, но поднявшаяся вокруг черная пустота разом поглотила его…

— Дорнан!

В комнате было темно, и резко проснувшаясяТера не сразу поняла, где находится. От боли в груди стало трудно дышать, и сон улетучился, словно его и не было. Несколько раз судорожно втянув воздух, чародейка вдруг поняла, что чувствует не собственную боль. Со вчерашнего дня ее жизнь уже не принадлежит только ей, она накрепко привязана к другому человеку, и это он сейчас должен содрогаться от рези в груди, отголосок которой донесся через появившиеся между ними узы даже до Ильтеры. Ее разум воспринимал боль мужа — милостью небес короля Эрнодара.

— Дорнан!

Никакого ответа, хотя уже привыкшая к темноте Тера различала фигуру мужа, лежащую на полу. Боль, стягивающая грудь, не проходила, и девушка решительно спрыгнула с кровати и склонилась над Дорнаном. Коснулась его ладонью и едва не отдернула руку — кожа горела, словно ее жгли огнем. Уже не заботясь о том, что может разбудить усталого мужа, Ильтера пробормотала несколько слов, и над ее головой тут же загорелся небольшой огонек теплого оранжевого цвета. Даже при этом скудном освещении было видно, как бледен король. Его дыхание то и дело прерывалось, словно он боролся с немыслимой тяжестью, навалившейся на грудь.

— Отец — Небо и три богини! — невольно прошипела сквозь зубы Ильтера.

Отравлен! Она с легкостью узнала симптомы: кто‑то напоил Дорнана или ухитрился втереть в его кожу отвар из корня теймари. Эта травка в небольших количествах была прекрасным сердечным стимулятором, но стоило немного превысить дозу, как она становилась смертельным ядом, сковывавшим легкие и гортань. Если немедленно не принять меры, буквально через час короля ан’Койра уже не станет. Она ведь не лекарь, а всего лишь маг! Может остановить кровь из раны или, скажем, временно снять усталость, но на это многие способны, особенно на границе, а от отравления такие меры никак не помогают! От накатившей паники Ильтера на несколько секунд застыла, но тут же взяла себя в руки и принялась действовать.