Немецкие либералы сочувствовали польскому движению, как и вообще всем «угнетённым народам» Российской империи, поскольку видели в России главное препятствие для объединения Германии. В то же самое время они не желали ради Польши жертвовать немецкими национальными интересами, в частности территориальными приращениями, полученными в результате участия в разделах этого государства.
Поскольку Россия выступала за сохранение сложившихся в Европе политических режимов, государственных образований и границ, то краха «русской гегемонии» в Европе желали представители широкого спектра как умеренных, так и революционных политических сил. Все они говорили о необходимости войны с Россией. Одни преследовали цель объединения Германии, другие (например, К. Маркс и Ф. Энгельс) в поражении России в общеевропейской войне видели условие возрождения революционного процесса, временно приостановленного после революции 1848 г.{318}
Как и консерваторы, немецкие либерал-демократы и социалисты не отделяли царя от русского народа, но смотрели на это единство с позиций политических и националистических предубеждений, называя русских контрреволюционной нацией, обладающей к тому же всеми пороками примитивных народов. Отрицательное отношение к русским, которые рассматривались как продукт татаро-монгольского ига и самодержавного деспотизма, они переносили на всех славян, из которых обычно исключались поляки, которые свою принадлежность к римско-католическому миру ставили выше принадлежности к славянству. Впоследствии идеи социалистов и революционных либерал-демократов о необходимости войны романо-германских народов против славян будут взяты на вооружение и по-своему интерпретированы вначале пангерманцами, затем Гитлером.
В период между Венским конгрессом и Крымской войной отношение Европы к России приняло опасные формы. Европейская и немецкая общественность призывали к крестовому походу против России, называя её «деспотическим гигантом», «восточным тираном», «угрозой европейской цивилизации», «самым мощным оплотом контрреволюции». Материал для таких оценок давала прежде всего русофобская французская и немецкая публицистика, развернувшая против России информационно-психологическую войну. Благодаря усилиям российской дипломатии до глобальной военной конфронтации Европы и России дело не дошло. Конфликт вылился в локальную Крымскую войну, в которой германские государства участия не приняли, хотя представители либерального и демократического движения выступали с требованиями поддержать войну против русского самодержавия.
Потребовались почти 20 лет после Крымской войны, чтобы российская дипломатия, возглавлявшаяся A.M. Горчаковым, добилась упразднения значительной части унизительных для России условий Парижского мира 1856 г., прежде всего отмены нейтрального статуса Чёрного моря.
Нужно сказать, что предубеждения представителей немецкой либерально-демократической и националистической среды в отношении России как помехи свободы и единства нации, а также создания единого германского государства были далеко не всегда обоснованными. По мнению русского философа И.А. Ильина, Россия, выступая в течение века (с 1815 до 1914 г.) «великой силой равновесия в Европе», прямо и косвенно помогала усилению влияния германских государств, и в первую очередь Пруссии. Бисмарк смог объединить Германию и создать империю потому, что российское правительство давало ему свободу, если не прямо поощряло его, видя в объединяющейся Германии противовес Англии и Франции, врагам России по Крымской войне{319}. В то же время А.М. Горчаков, стремившийся уберечь империю от новых внешних потрясений, считал объединение Германии невыгодным для России и исходил из того, что решительное противодействие русской дипломатии объединительным поползновениям немцев могло бы сыграть огромную роль{320}. Однако Александр II, руководствуясь также и династическими пристрастиями, поддержал курс Бисмарка на объединение Германии вокруг Пруссии. Он обеспечил также нейтралитет России во время франко-прусской войны 1870 г., за что Вильгельм I благодарил русского императора.
18 января 1871 г. в Версальском дворце, богато украшенном картинами былых побед французов над немцами, Вильгельм I был провозглашён императором единой Германии, или Второго рейха. Бисмарк был пожалован титулом князя. Россия же получила на своей западной границе в лице единой Германии в несколько раз увеличенную Пруссию, которая по мере превращения в могущественную военную державу будет привлекать три четверти российского внимания и сил.
В 1875 г. Россия помешала Германии напасть на Францию. В 1878 г. политика Германии, проявившаяся в неблагоприятной для России позиции Бисмарка на Берлинском конгрессе, вызвала взрыв антигерманских настроений в российском обществе. Отношения с Германией начинают давать трещину, и Россия постепенно переходит в лагерь своих бывших противников — Англии и Франции. Они образуют коалицию, получившую название «Тройственное согласие», или Антанта. Этот союз был скреплён, конечно, не проснувшейся любовью друг к другу, а осознанием потенциальной опасности, исходившей от Германии и возглавлявшегося ею Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия, Италия).
Между тем Германия, зажатая со всех сторон такими же, как она сама, многонаселёнными государствами, быстро растущая численно (с 40 до 65 млн. человек), сотрясаемая забастовками рабочих, требовавших улучшения своего быта при убывающей, как тогда считалось, возможности прокормиться за счёт хлебопашества на собственной территории, искала выход из создавшегося положения. «Будущее Германии лежит на морях», — объявил в 1991 г. император Вильгельм II. И это явилось вызовом не России, а владычице морей Великобритании, окружившей европейский материк своим могущественным флотом, «точно насыщенной электричеством изгородью». В короткий срок немцы, воодушевлённые звучным кличем императора, достигли удивительных результатов. Создав превосходный коммерческий флот, оборудовав морские побережья, они с «безудержной дерзостью» устремились за море для добывания дополнительных средств к жизни. Превращение, хоть и запоздалое, Германии в морскую державу было воспринято Великобританией как посягательство на свои жизненные интересы как океанской империи, покрывшей водную поверхность земного шара британскими судоходными линиями, занявшей все морские проходы и захватившей лучшие земли всех частей света[91].
Решение «германского вопроса», остро вставшего перед Великобританией, была найдено с обращением к давно опробованной и доказавшей свою эффективность англосаксонской стратегии «равновесия сил в Европе»[92] — основе всех союзов и соглашений европейских держав, с помощью которых Англия проводила в жизнь своё решение не допускать на европейском континенте сколько-нибудь опасного преобладания какой бы то ни было державы, способной бросить вызов британцам. Заинтересованная в глубоком военном поражении Германии не только на море, но и на суше, Великобритания, не имевшая значительной сухопутной армии, была готова начать войну лишь в том случае, если удастся вовлечь в неё Россию и Францию, и при том условии, если Россия возложит на себя основную тяжесть войны.
Сам факт раскола Европы на коалиции ещё не означал неминуемого скатывания к мировой войне. Но этой войны хотела Англия, главная цель которой состояла в том, чтобы отбить наступление Германии на Атлантическом океане, как было отбито наступление России на Тихом{321}. Что касается Франции, вынужденной вращаться в орбите британского деспотического честолюбия, то и у неё, помимо необходимости защиты своих колоний, было достаточно мотивов, чтобы стремиться к реваншу на путях победоносной войны. Не забыты были унижения на международном суде в Вене, к которому она после поражений Наполеона была привлечена в качестве виновницы всех беспорядков в Европе. Не забыто торжество Вильгельма I в Версальском дворце после победы немцев в франко-прусской войне 1870 г., по результатам которой Франция была не только отодвинута к границам 1552 г., но и должна была выплатить своему «заклятому врагу» огромную по тем временам контрибуцию (в рублях — два миллиарда).
