Известны случаи, когда помещики заставляли православных крестьян (под угрозой штрафа в размере 1 руб. 50 коп. или порки розгами по 40 ударов) каждое воскресенье за 80 вёрст ходить к православному священнику за наставлениями. Тем самым они вынуждали крестьян, в надежде сломить их волю, тратить дорогое время и силы на дорогу, когда пастор был рядом, а батюшек ставили в затруднение, поскольку с одной мызы к нему являлось по 60–100 человек.
Чтобы возбудить крестьян на беспорядки и тем самым обеспечить хоть какую-то достоверность своим регулярным донесениям генерал-губернатору о могущих вспыхнуть волнениях, помещики не выполняли распоряжения центральных властей, благоприятные для крестьян. Например, многие помещики заставляли православных крестьян погасить долг за хлеб, взятый голодающими в 1845 г., уже в 1846 г., хотя правительство разрешило погасить его в течение 12 лет.
Нередко игнорировалось предписание генерал-губернатора не наказывать крестьян, даже если они пришли в город для принятия православия без увольнительных билетов от сельского управления. Например, в ноябре 1845 г. 20 таких крестьян, пришедших в Дерпт, не только наказали 60 ударами розог, но и взыскали с них ещё по 15 коп. серебром за использование этих розог.
Чтобы остановить движение по присоединению к православию, немцы-переводчики сознательно искажали просьбы крестьян к православному священнику, не знавшему местных языков. В их переводе крестьяне якобы мотивировали своё желание стать православными надеждой получить земельный участок. В таких случаях священник был вынужден отказывать в присоединении, вызывая недоумение и горечь у пришедших к нему крестьян. Такая практика была вскрыта и пресечена начальником районного отделения канцелярии генерал-губернатора графом Д.Н. Толстым на острове Эзель.
Для устрашения желающих переменить веру помещики своими паническими донесениями генерал-губернатору о неповиновении крестьян и о якобы готовых вспыхнуть волнениях нередко добивались присылки казаков. Однако всякий раз усмирять было некого. Хотя по распоряжению Николая I за ложные донесения местным властям объявлялся выговор, немцы не отказывались от этого средства психологического воздействия и на крестьян, и на верховную власть.
Борьба шла и на церковно-богословском направлении. Поскольку в это время в Прибалтийском крае в огромных количествах распространялась лютеранская духовная литература на латышском и эстонском языках, то по настоянию епископа Филарета была ускорена работа по переводу православных духовных книг на местные языки и по их последующему изданию. Кроме того, в помощь православным священникам, вынужденным окормлять свою новокрещённую паству во враждебном окружении, преосвященный Филарет подготовил руководство для борьбы с ожесточёнными пасторами. В 1847 г. это руководство было разослано священникам под заглавием «Сличение лютеранства с православием». Оно сразу же было переведено на немецкий язык, чтобы подготовить контраргументы лютеран для отстаивания своей веры в крае. Примечательно, что такие контраргументы далеко не всегда были чисто богословского характера. Так, по представлению попечителя Дерптского учебного округа Евстафия Крафстрема обер-прокурор граф Н.А. Протасов распорядился приостановить продажу изданных на латышском и эстонском языках молитвословов, катехизисов и текстов литургии ввиду очевидной опасности скупки всех экземпляров пасторами для уничтожения{163}. С этого времени епископ Филарет должен был через Е. Крафстрема испрашивать разрешение Н.А. Протасова на выдачу ему православной литературы на местных языках.
В свою войну с православием пасторы и помещики вовлекли и газеты лютеранской Европы. Те, чтобы очернить и скомпрометировать движение крестьян, утверждали, что их якобы склоняют к православию обещаниями, подкупают за 50 рублей. При этом предложения переменить веру будто бы делаются пьяным в кабаках.
Следует подчеркнуть, что все эти ухищрения, угрозы, притеснения и преследования со стороны пасторов и помещиков только укрепляли крестьян в надежде на улучшение положения с принятием православия, ибо они осознавали, что с успехами православия будет сопряжено нечто, неприятное для землевладельцев, а следовательно, полезное для крестьян{164}. Согласно отчёту генерал-губернатора Головина, 100 462 латышских и эстонских крестьянина стали православными, из них 38 282 латыша и 68 180 эстонцев. При этом было разрешено с присоединением к Православной Церкви отца присоединять, по просьбе родителей, и несовершеннолетних детей до шестимесячного срока. К 1 января 1848 г. на средства правительства было создано 72 православных прихода, в том числе 33 латышских и 39 эстонских. Земля для храма, жилища священника и причта отводилась преимущественно в казённых имениях, а при необходимости — из городских и помещичьих дач за вознаграждение владельцам. Хотя помещики нередко противились избранию властями места для храма, однако некоторые из них (Грот, граф Ферзен и барон Менгден) безвозмездно пожертвовали нужную для церкви землю. Десять церквей построено, Три находится в стадии строительства. В 53 приходах, где нет постоянных храмов, учреждены временные церкви. Под них по высочайшему повелению бесплатно заняты дома, построенные для воинского постоя. В казённых имениях отведено по одной десятине под православные кладбища, в отношении нарезки участков для кладбищ в помещичьих дачах сделано представление в правительство. Из-за недостатка помещений открыто только 15 православных сельских школ. Содержание православного духовенства отнесено на счёт правительства{165}. Генерал-губернатор Головин был абсолютно прав, когда, заканчивая свой отчёт, назвал переход латышей и эстонцев в православие событием радостным для Православной Церкви, важным не для одного Прибалтийского края, но и в государственном отношении. Он не погрешил против истины, назвав присоединение одной из замечательных и едва ли не беспримерных страниц в истории, ибо оно совершалось без всяких подстрекательств, при строгом соблюдении законности и без нарушения общественного спокойствия. Всё это так, если вспомнить, как эстонцы и латыши стали католиками, а потом протестантами. В то же время за скобками остались проблемы в лице привилегированного немецко-лютеранского меньшинства, с которыми столкнулась государственная религия в Прибалтийском крае и которые не исчезли сами собой. Из отчёта всё же видно, что действия имперской власти были неоперативны, неадекватны размаху движения и скорее сковывали его, чем развивали. Ввиду того, что власть не смела пересмотреть привилегии немецкого рыцарства, хотя их соблюдение противоречило государственным интересам, она сталкивалась и с нехваткой казённых земель под православные храмы и кладбища, и с дефицитом помещений под временные церкви и крестьянские православные школы. Всё это искусственно ограничивало свободу движения и вело, выражаясь шахматным языком, к потере темпа, а значит, и к утрате шансов на долговременный успех. Тем более что немецкий элемент, обогащенный опытом насаждения католичества, а затем и лютеранства в крае, прочно укоренившийся в имперской элите, вовсе не собирался уходить с завоёванных позиций.
Уже весной 1848 г. немцы могли торжествовать. На место генерал-губернатора Головина был назначен князь Александр Аркадьевич Суворов, внук прославленного полководца и, в отличие от своего деда, германофил управлял Прибалтийским краем с 1848 по 1861 г. В короткий срок он добился популярности среди немецкого господствующего меньшинства, потакая их ненависти и ожесточению против русского языка и православия и резко обозначив изменения в линии губернской администрации. В письме М.П. Погодину из Риги (апрель 1848 г.) Ю.Ф. Самарин с грустью и горечью описывал, как преемник одного из славнейших русских имён, которое в сердце каждого русского неразлучно с чувствами приверженности православию и народности, покупал популярность остзейцев бесполезными и полудикими оскорблениями всего того, что не может не быть дорого русскому сердцу[55].
