Эту душещипательную историю нельзя оставить без комментариев. Прежде всего, она не имеет никакого отношения к «ворам в законе». Нехороший Витя Пахан никак не мог быть «законником». Во-первых, по возрасту (в фабрично-заводское училище, по словам Снырцева, ребят отобрали прямо из школы — наиболее рослых): 15-летних «законников» в природе не наблюдалось даже в послевоенные годы. Во-вторых, в то время невозможно было числиться «вором» и… получать рабочую специальность! Это представлялось абсолютно диким! Не зря даже в песне Михаила Танича иронично замечено:
До воровского строгого закона
Меня не допускали потому,
Что целый год меня на «гегемона»
Учили в штукатурном ПТУ…
Наконец, говоря о криминализации подростков послевоенных лет, следовало бы в первую очередь, видимо, обратить внимание на социальные условия, в которых ребята росли. На условия, которые способствовали росту преступности, подталкивали мальчишек в объятия уголовников, помогали легко и жадно усваивать «блатную романтику». Именно обстановка тех лет приводила к тому, что какой-то мелкий «шпанёнок» вроде Витьки Пахана мог запросто сколотить вокруг себя полсотни доверчивых пацанов и сделать из них преступников. Так что претензии к «ворам в законе» по поводу «совращения несовершеннолетних» выглядят недостаточно основательными.
Все это мы говорим не в оправдание «честных воров». В конечном-то итоге юные «уркаганы» приходят в их объятия и подвергаются их обработке. Однако толкает туда ребят общество! Сводить всё к «нехорошему влиянию» злобных «отцов преступного мира» — значит лгать себе и другим, подменять борьбу с преступностью борьбой с отдельными преступниками (какими бы опасными и изворотливыми они не были). «Вешать лапшу» вроде снырцевских побасенок можно только доверчивым и малоопытным журналистам.
Но вернёмся к «Белому лебедю». На самом деле это исправительное учреждение не является ни тюрьмой, ни колонией. Оно представляет собой новый для тех лет тип учреждения — «единое помещение камерного типа».
Любопытно, что подобный вид ИТУ в те годы не был предусмотрен действовавшим исправительно-трудовым кодексом. Существовали, правда, ПКТ — помещения камерного типа. Но они действовали непосредственно внутри исправительно-трудовых колоний для изоляции нарушителей режима из числа арестантов. Водворяли в ПКТ не более чем на шесть месяцев.
ЕПКТ в Соликамске на правах отдельного исправительно-трудового учреждения фактически действовало В НАРУШЕНИЕ ЗАКОНА! Такого учреждения в природе быть не могло! Если это было помещение камерного типа (как оно и числилось в официальных документах), то содержать здесь осуждённых могли не более чем полгода. На самом же деле «воров» и «отрицалов» (а нередко — просто строптивых зэков, неугодных администрациям различных колоний) содержали — и содержат! — в «Белом лебеде» годами, стремясь их «сломать». Уже сам по себе этот факт является юридическим беспределом.
Дело в том, что изолировать «авторитетов» в исправительном учреждении обычного типа авторам прожекта казалось малоэффективным. Ведь там у арестанта остаются хоть какие-то права — на свидания, передачи, личные вещи и пр. В помещениях же камерного типа устанавливался режим, предусмотренный для содержания осуждённых на строгом режиме в тюрьме! А именно: запрет на любые свидания, посылки и передачи, разрешение всего двух бандеролей в год, на «ларёк» — всего 2 рубля в месяц (и это только при безупречном поведении, иначе арестант лишается права приобретения продуктов и предметов первой необходимости) и пр. Эти ограничения, естественно, были предусмотрены не более чем на полгода!
Поэтому и нынешнее руководство «Белого лебедя», и генерал Снырцев, ставший начальником Усольского УЛИТУ, предпочитают называть учреждение «профилактическим центром», избегая слова ЕПКТ. Ведь даже ныне действующий уголовно-исполнительный кодекс РФ, наконец-то воплотивший в жизнь изобретение Снырцева, предусматривает «перевод осуждённых мужчин, являющихся злостными нарушителями установленного порядка отбывания наказания, в единые помещения камерного типа на срок до одного года» (статья 115).
А теперь — о способах «перековки» уголовных «авторитетов» в «Белом лебеде».
Посмотрим, что рассказывает автор «проекта») Василий Снырцев:
В Усольском УЛИТУ… было принято решение создать профилактический центр для осуществления специальной режимно-воспитательной работы. Для этого на базе транзитно-пересыльного пункта при ИТК-6 было создано единое (для всех видов режима) помещение камерного типа на 240 мест, где концентрируются наиболее опасные лидеры преступных группировок.
До 1980 года значительная часть осуждённых в ИТК Усольского управления вела паразитическую жизнь. Процветали картёжная игра, пьянство, совершались акты мужеложства. «Воры» отбирали у осуждённых заработки, посылки, продукты питания, отказывались от общественно полезного труда. Изощрённому унижению и оскорблению подвергались осуждённые из числа «обиженных». Оперативная обстановка во многих колониях оставалась сложной.
В качестве одной из важных мер борьбы с «ворами» в профилактическом центре избрали строгую их изоляцию от основной массы осуждённых. Поставить «воров» в условия невозможности вести паразитический образ жизни — значит, нарушить главные их традиции. Сам факт изоляции, надёжности перекрытия каналов поступления какой-либо информации и продуктов питания способствует разложению преступной сообщности, чем достигается результативность профилактики преступлений.
…Администрации профилактического центра удалось добиться выполнения всеми правонарушителями норм выработки, выполнения своих обязанностей, в том числе связанных с уборкой жилых помещений, территории ПКТ, ремонтом и благоустройством охранных и других сооружений, что убедительно свидетельствует об отказе бывших лидеров от своих ярко выраженных антиобщественных установок. Многие из них дают письменные обязательства о прекращении преступной деятельности, склонны к явке с повинной, выступают перед осуждёнными, призывая их покончить с преступным прошлым.
Теперь прокомментируем этот отрывок. Снырцев пишет, что до 1980 года значительная часть осуждённых в колониях Пермской области «вела паразитическую жизнь», и ярко описывает все «прелести» этой жизни. Обвиняя при этом «воров» в лагерном беспределе.
Но, во-первых, «воров» в ИТУ вообще раз-два — и обчёлся. Их очень трудно привлечь к уголовной ответственности, поскольку они сами практически не совершают преступлений. Во-вторых, ни один «вор» никогда не станет лично что-то отнимать у арестанта. В-третьих, именно в эти годы — годы расцвета «воровского ордена» — прошёл ряд всесоюзных «воровских сходок», посвящённых искоренению беспредела в местах лишения свободы и укреплению авторитета «воровских законов» и «воровской идеи» в среде «сидельцев».
В частности, в конце 70-х была запрещена процедура так называемых камерных «прописок», когда новички подвергались издевательствам, всевозможным «проверкам на вшивость» при помощи «игр», «загадок» и «подъёбок». Тот, кто не проходил «подписку», мог перейти в разряд изгоев или просто получал свои порции побоев (затрещины, удары тяжёлыми арестантскими ботинками, мокрым полотенцем и т. д.). К концу 70-х «прописка», по большому счёту, существовала уже в основном среди «малолеток». Но и здесь «крёстные отцы» преступного мира решительным образом её искореняли. Ведь раскол в арестантском сообществе, увеличение числа униженных, озлобленных зэков было на руку «ментам», которые потом использовали эту недовольную массу против «отрицалов».
Кстати, это видно и на примере «Белого лебедя», где, по свидетельствам многих очевидцев, в хозяйственной обслуге состояли нередко «обиженные». Именно в этом свете следует понимать фразу Снырцева о том, что «хозяйственная обслуга подобрана из числа осуждённых, твёрдо вставших на путь исправления и имеющих отрицательное отношение к лидерам преступных группировок».
