Сопоставляя указы от 26 мая и от 4 июня 1947 года, мы можем также предположить, что июньские законодательные акты являются в определённом смысле как бы «противовесом» майскому, отменявшему смертную казнь.
Правда, кражи и грабежи, совершённые «блатными», обычно и прежде не карались расстрелами, особенно когда они совершались профессиональными уголовниками. Даже знаменитый «указ «семь восьмых» (постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности»), жестоко каравший за хищения — вплоть до «высшей меры социальной защиты», — на деле был направлен вовсе не против «блатного» мира, а против «хозяйственников» и «бытовиков». В параграфе 1 третьей главы специально подчёркивалось: «Тяжесть судебной репрессии по закону 7 августа направить не по отдельным случаям незначительных растрат и хищений, а по случаям крупных злостных и организованных хищений и растрат, применяя здесь суровые меры социальной защиты как в отношении непосредственных воров и растратчиков, так и тех лиц, которые своей бездеятельностью и слабостью руководства и контроля способствовали и попустительствовали этим преступлениям». Сажали по этому постановлению кого угодно — от крупных растратчиков до крестьян, собиравших в поле колоски, — но реже всего профессиональных уголовников!
Однако серьёзно увеличивая для «уркаганов» сроки наказания, государство явно поставило цель нанести мощный удар по профессиональным преступникам, загнав их в места лишения свободы на долгие годы и тем самым очистив от них общество. Устрашающий, сдерживающий эффект смертной казни заменялся устрашающим эффектом огромных сроков (вплоть до 25 лет!). Заодно осуществлялась «социальная профилактика»: пусть все знают, что красть опасно, даже от тяжёлой жизни — иначе сгниёшь в лагерях.
Но настолько ли страшны были новые указы для уголовного мира? Без всякого преувеличения можно ответить на этот вопрос положительно. Блатной фольклор сохранил недобрую память о страшных указах в песнях и поговорках. До сих пор известна старая арестантская песня:
Идут на Север срока огромные,
Кого ни спросишь — у всех указ.
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.
Друзья укроют мой труп бушлатиком,
На холм высокий меня взнесут
И похоронят в земле промёрзшей,
А сами песню запоют…
Не случайно неведомый автор подчёркивает — «срока огромные». Чтобы читатель мог представить, какой шок испытали «уркаганы», когда им стали «наматывать» новые сроки, сравним для наглядности их с прежними.
Действовавшая до 1947 года в Уголовном кодексе РСФСР статья 162 — «Тайное похищение чужого имущества (кража)» — предусматривала следующие санкции:
а) без применения технических средств, в первый раз и без сговора с другими лицами, -
лишение свободы или исправительно-трудовые работы на срок до трёх месяцев (выделено мною. — А.С.);
совершённое при тех же условиях, но вследствие нужды и безработицы, в целях удовлетворения минимальных потребностей своих или своей семьи, -
исправительно-трудовые работы на срок до трёх месяцев;
б) совершённое повторно или в отношении имущества, заведомо являющегося необходимым для существования потерпевшего, -
лишение свободы на срок до шести месяцев;
в) совершённое с применением технических средств или неоднократно, или по предварительному сговору с другими лицами,-
лишение свободы на срок до одного года;
г) совершённое частным лицом из государственных и общественных складов, вагонов, судов и пр., путём применения технических средств или по сговору с другими лицами;-
лишение свободы на срок до двух лет или исправительно-трудовые работы на срок до одного года.
Мелкая кража, независимо от её размеров, совершённая на предприятии или в учреждении, каралась тюремным заключением сроком на один год.
Грабёж (статья 165 УК РСФСР) предусматривал срок лишения свободы от одного года до пяти лет.
Строже всего карали за разбой. Разбойник мог схлопотать от «пятёрки» до «червонца» (десять лет лишения свободы), а за вооружённый разбой даже предусматривалась смертная казнь.
Теперь же, по новым указам, срок за самую заурядную кражу личного имущества начинался с пяти лет! А обычным сроком «крадуна» становилась «десятка», поскольку большинство уголовников совершали свои преступления повторно.
Но и это считалось великой милостью, поскольку речь шла о личной собственности граждан. Если же преступник покушался на магазин или сельпо, или даже стащил барабан из пионерлагеря, ему «светил» «четвертак» — двадцать пять лет лишения свободы!
Согласитесь, есть разница между годом-двумя в лагерях — и двадцатью пятью годами! Кстати, именно в это время появляется знаменитая присказка, известная нынче каждому — «Опять двадцать пять!» Только кто же нынче помнит о том, что подразумевалось под этими словами? А подразумевалось то, что «четвертак» после 1947 года стал самым «популярным» сроком наказания.
Как рождалась приведённая выше поговорка, можно проследить по рассказам старых лагерников, Так, зэчка из Западной Украины М-ко вспоминает:
Имя Райхмана (генерал-лейтенант госбезопасности. — А.С.) у нас на Западной Украине всё равно, что МГБ, что для многих мужчин — смерть, а для многих женщин — 25 лет каторги. Были у нас и бандеровцы, и противники советской власти, но большая часть, как и я, не знали об их существовании или только слышали: всё равно двадцать пять… (выделено мною. — А.С.).
На уголовное сообщество июньские указы произвели жуткое, шоковое воздействие. Уже упоминавшийся Михаил Дёмин вспоминает, как впервые узнал о них из «тюремного телеграфа» (перестукивания через стену):
«Вышел какой-то новый Указ, может, слыхал? Срока, говорят, будут кошмарные… Не дай-то Бог!»
Указ? Я пожал в сомнении плечами. Нет, о нём пока разговора не было. Скорей всего, это очередная «параша», обычная паническая новость, которыми изобилует здешняя жизнь… Я усомнился в тюремных слухах — и напрасно! Новость эта, как вскоре выяснилось, оказалась верной… Появился правительственный указ, страшный «Указ от 4.6. 1947 года», знаменующий собой начало нового, жесточайшего послевоенного террора. Губительные его последствия мне пришлось испытать на себе так же, как и многим тысячам российских заключённых…
Говоря о губительных последствиях, Дёмин имел в виду в первую очередь то, что указы «четыре шестых» оказались дополнительным, мощным фактором, который спровоцировал кровавый раскол в воровском послевоенном мире…
Союз с чекистами
Правда, разброд и шатания среды «воров» возникли не в 1947 году, а несколько раньше. «Штрафники» из «блатных» попадали в лагеря и в 1945-м, ещё до печально знаменитых Указов. Однако почему же «сучья война» вспыхнула именно в 1947–1948 годах?
Да потому, что к этому времени изменений в «воровском законе» стали требовать не только уголовники, вернувшиеся с фронтов Великой Отечественной. Брожение началось и среди тех, кто во время войны «мотал» сроки в лагерях. Ведь «братва» привыкла к тому, что большие сроки отмеривали только «политическим», разного рода «троцкистам-уклонистам». Теперь же нужно было приспосабливаться к новой реальности, когда «четвертаки» щедро раздавались и «блатным»! Двадцать пять лет в «зоне» мало не покажется. Да чего уж двадцать пять: после привычного года-двух и «червонец» воспринимается как вечность… Тут здорово не покуражишь, не погужуешься. Тем более требования в местах лишения свободы в послевоенное время не смягчились.
