Правда, поначалу уголовное «братство», следуя рекомендациям Черкаса, с такой неукротимой энергией бросилось «обжимать деловых», грабить «подпольных миллионеров», что последние были вынуждены вырабатывать адекватные меры. «Цеховики» стали обрастать телохранителями и собственными группами «боевиков» для защиты своей безопасности и безопасности своего бизнеса. Запахло большой кровью.

И тут «воры» в очередной раз оказались на высоте. Они собрали в 1979 году в Кисловодске представительную «сходку», на которую впервые в истории «воровского движения» были приглашены представители противоположной стороны — «цеховики». После долгих и продолжительных обсуждений непростого вопроса о мире и взаимопонимании стороны в конце концов постановили: теневые предприниматели обязаны выплачивать представителям «цивилизованного рэкета» «десятину» — 10 % своих «левых» доходов. Уголовная «крыша», со своей стороны, обеспечивала им защиту от «залётных» бандитов и мелких хулиганов.

«За колючкой» дела тоже относительно нормализовались. Оказываясь в местах лишения свободы и попадая под «ментовскую ломку», «воры» в критических ситуациях давали подписки, уверяя лагерное начальство, что с преступным прошлым будет навсегда покончено.

К этому времени в местах лишения свободы уже неплохо отлажена теневая система лагерной жизни. Основу составляет, конечно, мощная производственная база колоний и лагерей (исправительно-трудовая система занимала почётное пятое место среди народнохозяйственных отраслей по объёму выпускаемой продукции). «Мужик», работавший на производстве колонии, мог заработать неплохие деньги — даже с учётом явно заниженных расценок, официально отбираемой «хозяйской половины» (половина заработка просто вычиталась в бюджет) и всех остальных вычетов (за содержание в колонии, погашение иска, алименты и пр.). Но использовать эти деньги он не мог: они просто накапливались на его лицевом счёте, откуда арестант имел право потратить в месяц мизерную сумму на приобретение товаров в «ларьке» (до пяти рублей в месяц!) или переслать эти деньги своей семье.

Фактически такая помощь была легальным способом обналичивания заработанных денег. Этим пользовались «чёрные», «отрицаловка». Они помогали арестантам, переславшим суммы на волю, «перегнать» необходимую часть этих денег обратно в «зону». Разумеется, не безвозмездно. Проценты от таких операций шли «на общак», который, в свою очередь, делился на «зоновский» (для нужд арестантов и, в первую очередь, поддержки «братвы» в штрафных изоляторах и помещениях камерного типа) и «воровской» (для поддержки лидеров уголовного мира на свободе).

Расцвету «воровского ордена» объективно помогало и несовершенство советского законодательства, в котором не существовало такого понятия, как «организованная преступность». Даже отдельные упоминания этого термина по отношению к «советскому» уголовному миру могли стоить сотрудникам правоохранительных органов погон, юристам и учёным — карьеры, журналистам — места в средствах массовой информации.

Преступность считалась «позорным пережитком прошлого», а пережиток не мог быть «организованным».

Поэтому и в уголовном кодексе начисто отсутствовали статьи, направленные на борьбу с организованной преступностью и её лидерами.

Это прекрасно использовал уголовный мир, выводя из-под удара своих «авторитетов». Ведь «вора в законе», если следовать букве советского УК, и посадить-то было не за что! Сами «воры» конкретных преступлений не совершали — по статусу своему они не должны были снисходить до подобной «мелочи». Они даже не разрабатывали каких-то конкретных операций. Ничего подобного! Их дело — разработка «идеологии», общих «законов» и «правил», по которым живёт и действует преступный мир, решение глобальных проблем, которые возникают перед уголовным сообществом. Разрешение споров и конфликтов между криминальными группировками. И так далее. За всё это уголовный кодекс наказания не предусматривает.

Способствовало «воровскому ренессансу» и то, что администрация мест лишения свободы в это время была занята решением задач для неё более важных, нежели искоренение уголовных «авторитетов» (которые, казалось, уже «искоренены»).

В Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 29 мая 1970 года перед исправительно-трудовыми учреждениями были поставлены новые задачи. Прежде всего требовалось развивать и совершенствовать производственно-техническую базу мест лишения свободы и повышать производительность труда осуждённых. Как и во времена ГУЛАГа, «зоны» должны были стать огромными промышленными предприятиями. На первое место выходил план, объём выпуска продукции, номенклатура изделий — в общем, производственные показатели.

Зачастую руководители колоний и лагерей даже негласно опирались на «положенцев» и «смотрящих». Ведь те тоже были заинтересованы в расширении производства и ударном выполнении плана арестантами: «бродяжий мир» кормился от «мужика»…

В общем, десятилетие с начала 70-х по начало 80-х годов было относительно спокойным для «братвы» и «воров».

Было бы неправильным утверждать, будто осуждённые, отрицательно настроенные по отношению к администрации, были оставлены «вниманием» со стороны сотрудников мест лишения свободы. Пока в «зонах» существует оперативно-режимный аппарат, такого не произойдёт никогда. Другое дело, что сила давления «ментовского пресса» на «воровское братство» во многом зависит от генерального направления как государственной, так и уголовно-исполнительной политики в каждый конкретный период.

60-е годы проходят под знаком подавления «воровского движения» и поиска новых форм исполнения наказаний (в 1969-м году был принят первый в истории государства общесоюзный законодательный акт в этой области — Основы исправительно-трудового законодательства Союза ССР и союзных республик).

70-е годы — период становления мест лишения свободы как крупнейшей промышленной отрасли народного хозяйства. Силы руководства местами лишения свободы направлены на решение этой глобальной задачи.

Но вот наступают 80-е. Что же характерно для этого периода? Да то, что, в общем и целом укрепив производственную базу, администрация ИТУ перешла к более активному решению следующей задачи: повышению производительности труда осуждённых.

Проще всего этого было бы достичь послаблениями в содержании зэков — повысив их материальную заинтересованность в результатах труда, отменив неоправданные ограничения в расходовании заработанных денег, прямо связав результаты работы с предоставлением более «комфортных» условий жизни в «зоне», введя снова систему зачётов рабочих дней, когда зэк-ударник получал возможность резко сократить себе срок… Однако пойти на это не позволяли законы и идеологические установки.

И власть направляет усилия на совершенствование воспитательной работы с осуждёнными. Это предполагало, во-первых, всемерное развитие института «самодеятельных организаций», рост числа арестантов-«общественников», которые помогали бы администрации выжимать из осуждённых план. Вторым пунктом была борьба против «отрицательно настроенной части осуждённых», которые разлагающе действуют на основную массу зэков, мешают им нормально работать, паразитируют на их труде. И вновь на первое место вышло «укрепление режима содержания»…

Бесспорно, отчасти неформальные «законы» и «традиции» действительно негативно сказываются на обстановке в колониях, в том числе и на производстве. К примеру, азартные игры, в результате которых часть арестантов вынуждена в счёт долга обрабатывать счастливого игрока (а «счастливчиками» чаще всего бывают профессионалы из «братвы» — так называемые «исполнители», «играющие»). На предприятиях ИТУ вовсю шла также продажа объёмов работ одними осуждёнными другим, приписки («туфта»); в промзоне, как правило, легче всего можно было расправиться с неугодным человеком (сотрудникам трудно осуществлять строгий надзор в огромных цехах и на прилегающих территориях)… Но причины невысокой производительности труда и низкого качества продукции, производимой в «зонах», конечно же, следовало искать не в этом.