В России сегодня, по приблизительным (очень приблизительным!) подсчётам, число «воров в законе» перевалило за тысячу. Тех «воров», которых можно назвать (с большей или меньшей натяжкой) «истинными», значительно меньше. «Нэпманских», то есть «воров» старой закалки, придерживающихся (хотя бы на словах) прежних традиций — несколько десятков. Примерно столько же «авторитетных воров» — «сливок» преступного общества. Итак, тысяча — против прежних десятков тысяч.

Многие проблемы борьбы с нынешней российской профессиональной, организованной преступностью — порождение послевоенного ГУЛАГа. И созданы они не в последнюю очередь именно теми, кто встал на сторону «сук» и своими «чистыми» чекистскими руками выковал образ идеального «вора», воспитал и взлелеял хищных, талантливых и умных уголовников.

Удивительнее всего, что ещё сегодня находятся «учёные», которые вполне серьёзно пытаются доказать, будто бы «сучьи войны» (или «сучья война», кому как удобно) нанесли ощутимый удар по воровскому миру, явились «удачной операцией по расслоению и размежеванию уголовщины».

Блажен, кто верует…

Есть в современном арестантском жаргоне словечко «автоматчик». Оскорбительно пренебрежительное с точки зрения так называемых «бродяг», «босяков», «чёрных» — то есть осуждённых, причисляющих себя к профессиональным уголовникам, соблюдающим воровские «традиции».

Что значит «автоматчик»? Так называют «блатные» осуждённых, которые отслужили срочную службу в армейских рядах, взяли оружие из рук власти. Как нам уже известно, такой поступок считается в среде «честных босяков» позорным. Конечно, сегодня подобный запрет уходит в прошлое, нынче и среди «братвы» немало уголовников, которым, выражаясь на их же языке, «автоматный ремень мозоль на плече натёр». Но всё же нет-нет да и приходится услышать обращение одного осуждённого к другому: «Ну ты, автоматная рожа!»

Сам термин «автоматчик», «вояка» появился в лагерном жаргоне во время Великой Отечественной войны и особенно закрепился после неё, когда в ГУЛАГ хлынули потоки бывших военных, сменивших армейские шинели на арестантские бушлаты. По разным причинам попадали эти люди в места лишения свободы.

Об одной категории таких бойцов мы уже рассказывали. Это — уголовники, воевавшие в штрафных подразделениях и позже вновь совершившие преступления. Воровское «братство», оставшееся во время войны в лагерях, называло таких возвращенцев «автоматчиками» редко. Чаще — «суками», «блядьми». Встречали «блатные» «штрафников» в штыки.

Кроме «штрафников», в местах лишения свободы оказалось немало мародёров, отличившихся грабежами, изнасилованиями и убийствами мирного населения на территории Европы, занятой Советской Армией. К сожалению, на первых порах подобное поведение освободителей приняло довольно широкие масштабы, что побудило советское командование жёстко спрашивать с «героев».

Третья категория — бойцы Красной Армии, попавшие в плен и оказавшиеся в гитлеровских концлагерях. Они были приравнены к изменникам Родине и предателям и брошены из фашистских концлагерей в сталинские.

Об этой категории «автоматчиков» следует рассказать особо. Бойцы Красной Армии стали пополнять ГУЛАГ ещё во время Великой Отечественной войны. В конце 1942 — начале 1943 г.г. были организованы так называемые проверочно-фильтрационные лагеря, куда попадали все без исключения солдаты и офицеры, отставшие от частей, бежавшие из плена или освобождённые Красной Армией. Здесь они оказывались в руках советской военной контрразведки СМЕРШ («Смерть шпионам»). После долгих допросов (порою, напротив, очень быстро) большинство направлялось в лагеря по решению суда или во внесудебном порядке особым совещанием при НКВД СССР (в просторечии — «осо»). На рассмотрение особого совещания направлялись те дела, по которым даже советский суд не мог вынести обвинительного приговора из-за формальных соображений (другими словами, судить было не за что!). На одном заседании «машина осо» приговаривала к 20–25 годам лишения свободы по несколько сотен военнослужащих. Название этого мрачного «органа правосудия» вошло даже в зэковский фольклор. Так называли арестантскую тачку для перевозки различных грузов — «Машина осо — две ручки, одно колесо».

Это вовсе не значит, что в ПФЛ попадали исключительно невиновные военнослужащие или бывшие военнопленные. Немало проходило через эти лагеря и предателей, сотрудничавших с фашистами, окончивших разного рода абверовские разведшколы, власовцев, полицаев и проч. Но всё же репрессии против красноармейцев, не по своей воле попавших в плен, были фактически возведены в ранг государственной политики.

Такой подход вполне закономерен с точки зрения марксистской теории. На восьмом съезде РКП(б) Владимир Ильич Ленин с гордостью рапортовал: «Засылая в тыл стран Запада бывших военнослужащих оттуда, завербованных в русских лагерях для военнопленных и проинструктированных в ЦК партии, мы добились того, что «бациллы большевизма» захватили эти страны целиком». Поэтому верный ленинец Сталин-Джугашвили вполне серьёзно считал: советские военнопленные, оказавшись вне пределов досягаемости советской пропаганды и бдительного ока органов госбезопасности, попадают под влияние вражеской идеологии и становятся фактическими или потенциальными врагами советского строя. Не случайно сдача в плен (даже если сопротивление безоружных людей врагу было совершенно невозможно) считалась уголовным преступлением.

И снова обратимся к воспоминаниям бывшего лагерника:

Проверочно-фильтрационные лагеря просуществовали до 1947 года, активно поставляя «живой товар» лагерям «исправительным» (в течение 1946 г. через ПФЛ, по официальным данным, прошли 228 тысяч репатриантов). Однако это вовсе не значит, что вместе с ними прекратилось и преследование «подозрительных» фронтовиков. Многие тысячи из тех, кому посчастливилось пройти через смершевские «фильтры», вернулись домой, к семьям, обзавелись детьми, ударно работали на стройках, на заводах, в колхозах. А в 1949 году их снова арестовывали — и судили по статье 58^1а.

Поскольку по Указу ПВС СССР от 26 мая 1947 года смертная казнь заменялась 25 годами лишения свободы, все фронтовики как раз и получали этот самый «четвертак».

Была ещё одна категория советских солдат и офицеров, с которыми тоталитарный коммунистический режим не желал мириться. Дело в том, что ежедневный, риск жизнью, ощущение своей значимости как защитника Отечества пробуждали в людях чувство собственного достоинства, дух независимости, самостоятельность мышления… То же самое наблюдалось в русском обществе и после Отечественной войны 1812 года. Но для сталинской эпохи подобный образ мыслей был равносилен государственному преступлению. Советским лидерам не нужны были новые декабристы. Не случайно в первые послевоенные годы немало боевых офицеров оказалось «за колючкой», чаще всего по сфабрикованным делам — по доносам, клеветническим измышлениям штабных, тыловых мерзавцев, управленцев, которые делали карьеру не своей кровью, а на крови других.