Если бы авторы книги внимательнее почитали тех же Шаламова и Солженицына (не говоря уже о других гулаговских узниках), а потом потрудились ознакомиться с положением арестантов сегодня, они бы поняли, что во взаимоотношениях «начальник — охранник — зэк» изменилось многое. Что же касается воровского мира, ставить знак равенства между теми и нынешними «ворами» — значит проявлять дремучее невежество. Это всё равно, что причислить к касте современных «законников» Ваньку Каина или Соньку Золотую Ручку.

Например, авторы «Цветной масти» цитируют Шаламова, рассказывающего, как «в 1938 году и позднее — до 1953 года известны буквально тысячи визитов воров к лагерному начальству с заявлениями, что они, истинные друзья народа, должны донести на «фашистов» и контрреволюционеров».

Однако, во-первых, при всём своём уважении к Варламу Тихоновичу, такое утверждение не соответствует истине, это может подтвердит самый последний «фраер» тех лет. «Законный вор» даже в то время (когда уголовников власть рассматривала как «социально близких») не пошёл бы открыто к начальству о чём-либо докладывать. Иначе на его «карьере» в преступном мире сразу же поставили бы крест. Тем более в конце 40-х, во время «сучьих войн». Конечно, если бы нужно было «спалить фраера», «вор» сумел бы это сделать «технично», через свою «пристяжь», помощников. Но это — другой разговор.

Во-вторых, уже с середины — конца 50-х годов «воровской» мир занимает открыто антисоветские позиции, поддерживая в местах лишения свободы правозащитников, диссидентов, сея ненависть к коммунистам и Советской власти. Это — неоспоримый факт. Стало быть, ссылка на Шаламова, мягко говоря, некорректна.

Наконец, Разинкин и Тарабрин сами невольно признают, что «воры» «маскируются под правозащитников, блюстителей прав и свобод заключённых». В 30-е — 40-е годы такого не было и близко! «Фраер» и «мужик» открыто рассматривались лишь как бесправные существа, с которыми «блатной» может поступать так, как ему заблагорассудится. Значит, многое изменилось в мировоззрении «воров», если они вынуждены были серьёзно изменить свои взгляды и поведение. Даже если речь идёт о «маскировке».

(Кстати, попутное замечание. Само название книги — «Цветная масть» — звучит несколько архаично. Такое обозначение элиты уголовного мира можно сегодня считать анахронизмом. «Цветными» называли «воров» примерно до 70-х годов, пока в уголовном жаргоне не появилось новое значение слова «цветной»: так стали называть сотрудников милиции! Таким образом их отличали от общей массы «ментов», куда входили и сотрудники уголовно-исполнительной системы).

Однако вернёмся к началу 60-х годов. Выше мы утверждали, будто бы все мероприятия властей по ужесточению борьбы с «ворами в законе» привели к обратному: «воровская масть» стала ещё опаснее и сильнее. Попробуем подкрепить это утверждение конкретными доводами.

Действительно, руководство государства и правоохранительных органов искренне желали искоренить профессиональную преступность и её «крёстных отцов». Но, к сожалению, помимо благих намерений (которыми, как известно, вымощена дорога в ад), необходимо ясно понимать, с чем ты имеешь дело. У борцов против преступности такого понимания не было.

Начнём с того, что даже в конце 50-х годов понятие «вор в законе» было не столь определённым, как в настоящее время. Дело в том, что «ворами» назывались не только «коронованные», «крещённые» «законники». То есть не только те, кто прошёл обряд посвящения в «воровскую» касту и стал «официально» признанным «вором».

Прокатившиеся по ГУЛАГу войны, особенно «сучьи» и «мужицкие», выкосили из «воровских» рядов тысячи «достойных», «праведных» уголовников. А если добавить сюда железный кулак государственной правоохранительной системы, который обрушился на «воров» одновременно с хрущёвской «оттепелью», станет понятно, что «законникам» необходимо было как-то поднимать и поддерживать свой престиж, удерживать власть в арестантском мире. Поэтому «ворами» в то время назывались не только «коронованные», но и их «пристяжь», то есть подручные, блатари, желавшие выслужиться и пробиться наверх, в «воровскую» касту. Один из старых арестантов вспоминает:

Когда власть стала «ломать» «воровскую масть», удар, естественно, приняли на себя все «блатные», «братва», «отрицалово» — то есть та часть осуждённых, которая примыкала к «воровскому» миру и противостояла администрации мест лишения свободы. Для власти все эти арестанты были «ворами» — тем более их так называли и осуждённые.

Не будем наивны: практические работники исправительно-трудовой системы (особенно оперативных и режимных служб) понимали разницу между «рядовыми» и «командирами» преступного мира. Но ведь шла широкомасштабная кампания по развенчанию «командиров», требовалось выполнение «плана», победные реляции и рапорты. Поэтому система плодила «раскаявшихся воров», среди которых истинных «законников» оказывалось совсем немного — далеко не столько, сколько хотелось бы борцам против профессиональной преступности.

Старых, или, как их стали позже называть, «нэпма´нских» воров, прошедших горнило «сучьих» и «мужицких» войн, сломить было не так легко, как примкнувшую к ним «шерсть». Большинство из них не давало никаких подписок и продолжало держаться «воровской идеи». Власть, разумеется, особо «отличала» этих людей:

Уже в начале 70-х годов по зонам очень трудно было встретить истинного «вора», их в основном содержали на строгом режиме или в ПКТ и на тюремном виде режима, они просто вымирали. («Воры» сами о себе») Заметим попутно, что стойкие приверженцы «воровской идеи» пытались и в начале 60-х развернуть по «зонам» новую «сучью войну» — резать активистов, поддерживающих администрацию колоний. Однако обстановка резко отличалась от той, которая сложилась в лагерях в первые послевоенные годы. И «резня» не получилась. Силовые методы борьбы с властью были обречены на провал.

Итак, стойкие хранители «воровской идеи» были изолированы от общей массы арестантов в тюрьмах и на «дальняках» (в отдалённых лагерях особого режима).

Однако такая политика вовсе не вела к искоренению «воровского братства». Напротив: гонения на «законников» создавали вокруг них ореол «героизма» и «святости». Причём такой ореол возникал не на пустом месте. «Давильщики» сами выковывали стойкий характер и волевые качества «крёстных отцов», подвергая их изощрённым издевательствам.

Мне пришлось общаться с многими тюремными «сидельцами» (как в местах лишения свободы, так и на воле). Большинство из них в конце концов так привыкло к жизни в «крытке», что перевод из колонии или лагеря на тюремный режим эти люди воспринимали с радостью, как послабление! «На крытой» не надо постоянно конфликтовать с начальством из-за невыходов на работу (особенно на работы по благоустройству «зоны», которые считаются самыми «сучьими»), быть в постоянной конфронтации с «козлами»-активистами и т. п. Постепенно тюрьмы стали «воровской» вотчиной, а «тюремные воры» — самой уважаемой частью «воровского мира».

Можно полностью согласиться с характеристикой, которую дал этой касте журналист Виталий Ерёмин: