— А ружье зачем брал?

— Ружье? Оно в дороге не лишнее. Ночь, степь.

— Стрелял? — горячился Стасов.

— Было дело. Лисица сманила. Не выдержал.

— Ишь ты! Напала совесть на свинью, когда отведала полена. Ты лучше расскажи, кто и где по тебе стрелял?

— Как стрелял?

— Хватит очки втирать! — крикнул Стасов. — Посмотри на свой полушубок. Весь изрешечен.

Евлоев наклонил голову.

— Это, что ли? — поднимая полу, переспросил он. — Так это кислотой брызнуло. Заливал аккумулятор и не поберегся.

Прокопьев с досадой подумал: «Вместо того, чтобы разобраться на месте, тащит в отделение. Несведущий человек и тот скажет, что полушубок сожжен кислотой».

Был апрель. У ворот городской автобазы стояли лужи грязной воды. Автоинспектор Касымов, приподняв полы милицейской шинели, легко перепрыгнул одну из луж и, встав на сухое место, подождал Прокопьева.

— Где вас искать, товарищ капитан?

Прокопьев осмотрел огромную площадку автобазы, заставленную неисправными машинами.

— Скорее всего, в мастерских. Или в конторе.

— Ну, а я в диспетчерской.

Прокопьев отыскал главного механика и, выбрав удобный момент, предъявил удостоверение личности. Тот понимающе кивнул головой, вытер о телогрейку измазанные руки и, затоптав окурок, направился за Прокопьевым.

— Мне нужно кое-что посмотреть. Кстати, сколько на ходу машин ЗИЛ-164?

— Шесть.

Прокопьев достал блокнот и записал фамилии шоферов. Разговорились. Главный механик довольно метко характеризовал достоинства и недостатки каждого из шести шоферов.

— Вергала — рубаха-парень. Как говорится, душа нараспашку, язык на плечо. Коноплев, что Плюшкин. Потерялись ключи или еще что — ищи у него в машине. Скажет: «Валялись, вот и подобрал». Работящий мужик. Карпенко — человек молчаливый. Слова не добьешься. Но дельный.

Назвав фамилию Далиева, механик на минутку задумался, разминая узловатыми пальцами папиросу.

— О Далиеве мы не раз говорили. Что ни рейс в районы области, так километраж больше других, хотя пункты разгрузки или погрузки на одинаковом удалении. Или друзей у него много? Но не пьет. Для нас, пожалуй, это самое главное. Сколько побито машин по пьянке. А план грузоперевозок не снижает.

— А как Далиев на руку?

— Это уж, так сказать…

— По нашей линии, — подхватил Прокопьев.

— Да, да.

Оба засмеялись.

Автоинспектора Прокопьев застал при изучении путевых листов.

— Ну как?

— Пока что доложить не о чем, товарищ капитан. В ту ночь в сторону Бобровского совхоза рейсов не было. Вот в Осмерыжский пункт «Заготзерно» ходило шесть автомашин.

— С каким грузом?

— Сухой асфальт в брикетах.

— Марка машин?

— Та, что ищем.

— Давайте еще раз посмотрим путевые листы.

Читая фамилии, Прокопьев вспомнил характеристики водителей.

Когда автоинспектор открыл путевой лист Далиева, Прокопьев подумал: «Наверное, опять двойной рейс» — и внимательно стал рассматривать разбросанные цифры.

— Не разберу. 460? — спросил Прокопьев.

— Да, а что?

— Сейчас узнаем. Какой километраж у других?

— Вергала — 250, Коноплев — 260, Карпенко тоже 260…

— Опять двойной рейс. Так, путевой лист Далиева, видимо, потом изымем. Возьмите в бухгалтерии официальную справку о расстоянии до Осмерыжска.

По копиям накладных Прокопьев установил, когда был сдан груз в Осмерыжский пункт «Заготзерно». У Далиева значилось восьмое марта, тогда как у других — седьмое. Где был Далиев в ночь с седьмого на восьмое марта? Почему у него километраж вдвое больше других?

Чтобы дать ответы на эти вопросы, капитан решил выяснить личность Далиева и его связи.

Каждый шаг Далиева теперь уже подробно изучался работниками милиции. В «бобровское дело» подшивались все новые и новые данные, добытые кропотливым трудом.

Прокопьева вызвали с докладом.

— 29 апреля, — начал капитан, — в 5 часов утра Далиев на машине подъехал к своему дому, через десять минут вынес узел, который уложил под сиденье машины. В Комсомольском поселке вошел в дом номер 23, постучал во вторую дверь справа…

— Кто там проживает?

— Установили: Семенов Борис, ранее судимый.

— Приметы?

— Выше среднего роста, скуластый, стрижен под машинку. Перед отъездом Далиев отсчитал несколько кредиток. Вышедший вместе с ним из дому Семенов чем-то возмутился. Далиев отсчитал еще.

— Встреча зафотографирована?

— Да.

— Хорошо. Чем занимался после этого Семенов?

— А через два часа Семенов с чемоданом был на вокзале, купил билет до Жолкудука. В Жолкудуке подходил к водителям автомашин, просил подбросить дальше, до станции Калкаман. Почему он не взял билет сразу до Калкамана, выяснить не удалось. Выехал на машине ЗИЛ ШЮ-63-17. В кузове было пятеро. В Калкамане Семенов долго кружил по улицам. Потом с чемоданом зашел в третий дом от поворота шоссе. Момент зафотографирован. Проживает там Харченко. От него вышел без чемодана.

— Что за человек Харченко?

— Есть сведения, что Харченко на днях продал два отреза драпа.

— Немедленно и одновременно сделайте обыск в квартирах Семенова и Харченко.

— Есть!

Ночь. Косой дождь больно хлещет в лицо, холодные капли скатываются за воротник плаща.

Хромовые ботинки сотрудника уголовного розыска Шафикова насквозь промокли. До боли мерзнут поясница и коленки, а пальцы ног он уже давно перестал чувствовать. Но сменить место на другое нельзя: отсюда отличный обзор для наблюдения.

Идет третий час… «Теперь скоро», — вздыхает облегченно Шафиков, посматривая на дверь квартиры.

Через час из-за угла кирпичного дома выкатился «газик» и три раза мигнул фарами — условный знак. Шафиков вышел из-за укрытия. Окинув продрогшую фигуру оперуполномоченного, Прокопьев сочувственно проговорил:

— Выдержал?

— Дело привычное.

— Что нового? — осведомился Прокопьев.

— Без изменений. После двадцати двух Семенов не выходил.

— Значит, не подозревает. Как с понятыми?

— Договорился. Из двадцать первого дома.

— Приглашай.

Дверь открыла жена Семенова. Из спальни, чертыхаясь, вышел Семенов.

— Что за воронье слетелось? — прошипел он.

— Гражданин Семенов, вот ордер на обыск.

— Нема делов, начальники. Пустые хлопоты.

— Посмотрим.

Семенов, захлебываясь папиросным дымом, выдавил:

— Щенки! Сопляки! Сявки! Да я таких, как вы запросто…

Он сорвался со стула, сделал быстрое движение снизу вверх, как бы нанося удар финкой, и вдруг отскочил. На лице Прокопьева не дрогнул ни один мускул. Только его плечи чуть подались вперед.

— А-а, гады! — рычал Семенов, тяжело дыша. — Ха-ха-ха! — вдруг истерически рассмеялся он. — Милости прошу. Вижу птицу по полету. Ценю. Эй, ты! — метнул он взгляд на кухню, где плакала жена. — Поднеси моим «спасителям» по стаканчику коньяку за упокой моей души.

— Кончайте, Семенов!

Обыск начался с лежанки, застланной пуховыми подушками. Под ними лежали ковры. Насчитали пять. Понятые помогли Шафикову отнести их в комнату.

— Прошу ключ от сундука.

— Потерян, — не подымая головы, бросил Семенов.

— Взломать! — распорядился Прокопьев.

— Эй, ты, сексотка, отдай ключи, — со злобой швырнул слова Семенов. Жена передала связку ключей.

Открыли массивную крышку доверху наполненного разными товарами сундука. Шафиков едва успевал вносить в протокол наименования вещей. Две «москвички», семь пар женской модельной обуви, пять отрезов шерсти, вельвет, драп…

Из спальни перешли в просторную комнату. Прокопьев долго смотрел на разостланный под ногами ковер.

— Вписывай и этот, — распорядился он. Когда убрали ковер, Прокопьев присел на корточки.

Подошел Шафиков.

— Щель свежая.

Семенов заерзал на стуле.

— Хозяйка, принесите топор, — сказал Шафиков и попросил понятого пройти вместе с нею.