Обрез! Он заметил это сразу же, как только один из преступников, приблизившись вплотную, высвободил его из-под полы. Мгновенно левой рукой Николай рванул обрез в сторону, а правой нанес удар по заросшему черной щетиной подбородку. Сзади в сержанта вцепились двое. Резким движением он опрокинулся на спину, подмяв двух бандитов. Им не сразу удалось вырваться из сильных рук Николая. Тяжело дыша, они отскочили в сторону. В ту же секунду Николай был на ногах, он весь напружинился для новой схватки. Но ослепительное пламя обожгло грудь. «Еще обрез!» — понял Николай.

Бандиты стояли, ожидая, когда сержант рухнет от этого выстрела в упор. Но он вдруг качнулся и шагнул вперед, неимоверным усилием рванул бандита к себе, бросил его на колени. Удар ножом, полученный уже из плотного черного мрака, потом второй, третий…

Шумят тонкие тополя на кушмурунской улице имени Николая Свиридова. Шагает по поселку пионерская дружина имени Николая Свиридова.

И каждый год в день героической смерти сержанта на его могиле собираются милиционеры отделения.

Звучат слова: «В память о тебе, наш боевой друг и товарищ, клянемся не жалеть сил, а если потребуется, то и самой жизни в борьбе с уголовной преступностью и нарушителями социалистического правопорядка, добиться того, чтобы все наши сотрудники являлись образцами добросовестного и безупречного исполнения этой присяги…»

Ю. КУЗНЕЦОВ, капитан милиции,

В. САДОВНИКОВ, журналист.

ст. Кушмурун.

На правом берегу Иртыша, в ста километрах от Семипалатинска, раскинулось в три улицы село Долонь. Большое, красивое, утопающее в зелени — центральная усадьба крупнейшего в Прииртышье животноводческого совхоза со средней школой, Дворцом культуры, электростанцией, больницей, детскими садами и яслями, с десятками новых добротных изб механизаторов.

Богатое село: почти над каждой крышей возвышаются радио- и телеантенны, в окнах горит электрический свет, в палисадниках цветут розы и георгины, многие долонцы ездят на собственных велосипедах, мотоциклах, «Москвичах», «Волгах».

Такой стала ныне Долонь, бывшая казачья станица, входившая в кордон Иртышской линии сибирского казачьего войска. Многие десятилетия лихие долонцы верой и правдой служили русским царям, помогали им угнетать казахский народ. И даже после Великой Октябрьской революции они еще долго сопротивлялись Советской власти, добровольцами сражались в рядах колчаковцев, в банде Анненкова.

«Последними могиканами» долонской вольницы в 20-х годах были зажиточные казаки Евстигнеев, Шумилов, братья Пахомовы, Таганашевы, богатая казачка Смирнова. Они держали всю станицу в ежовых рукавицах, не считались с распоряжениями и постановлениями волисполкома, который возглавлял хотя и преданный Советской власти, но слабохарактерный и инертный человек — Николай Васильевич Зонов.

До самого 1924 года почти каждый день во все колокола звонила в Долони церковь; поп — выходец из семьи Евстигнеевых — в своих проповедях неизменно предавал анафеме большевиков. Гудел в кабаке пьяный люд, по-прежнему по степным полям и пойменным лугам паслись тучные табуны дончаков, а по трактам мчались лихие тройки коней, принадлежавших кулакам.

Вот тогда-то в Долонь и приехал первый коммунист с мандатом Семипалатинского губкома партии большевиков, с полномочиями старшего милиционера, с заданием дать решительный бой антисоветчикам.

Это был Николай Васильевич Дикопольский.

Ныне живущая в Долони Мария Матвеевна Кравченко о приезде его в станицу вспоминает так:

— Я тогда в волисполкоме полы мыла и нянчилась о детишками председателя Николая Васильевича Зонова, И вот… Не то в самый покров, дай бог памяти, не то после и заявился к нам молодой парень. Глаза большущие, карие! Из-под форменной фуражки темно-русый чуб выбивается. Росту вроде бы небольшого, но плечи были широченные, а грудь так и выпячивал колесом… Этакий бойкий, разговорчивый, так и сыплет, так сыплет словами: «Почему в комитете пусто?», «Почему кулаки верховодят…», почему, почему…

О себе он рассказывал скупо, сдержанно. Родился в городе Чистополье Казанской губернии, успел закончить только три класса приходской школы, потом уже при Советской власти был слушателем курсов рабоче-крестьянской милиции. Служил на Балтийском флоте, бил колчаковцев в Сибири, является членом партии большевиков…

Прочитав мандат уполномоченного, председатель станичного совета Зонов почесал затылок и растерянно пробормотал:

— Где же, браток, тебя поселить?

Минут пять помолчал и наконец решился!

— Пойдем-ка, дружище, к Евстигнееву Николаю. Казак он справный, дом имеет просторный, а семья небольшая. Там тебе будет удобно и спокойно…

Откуда было знать моряку с Балтики атамана долонской вольницы Евстигнеева и его «теплый» дом? Поверил председателю исполкома, пошел за ним на новоселье.

Первая встреча молодежи с будущим комсомольским вожаком состоялась на берегу Иртыша. Он как-то удивительно просто и понятно рассказывал о Петрограде, о том, как совершилась революция, о Ленине, о встрече с ним… Говорил, что стоял в карауле возле Смольного и видел Ильича близко, слышал его голос.

Поведал тогда бывший балтиец долонцам ленинскую правду о Советской власти, о ее будущем. Рассказал и о себе, не скрыл, зачем сюда приехал:

— Приближаются выборы в Советы рабочих и крестьянских депутатов. Все будем голосовать… Кроме кулаков, богатеев. Будут лишены этого права и некоторые ваши станичники.

— Такое смелое заявление, — рассказывает Мария Матвеевна, — пришлось, прямо скажу, некоторым присутствующим не по вкусу. Со мной рядом стояла Надька Смирнова, вдова-богачка. Муж ее воевал сотником у колчаковцев. Надьке кто-то в память о покойном мужике его колчаковскую фуражку привез. Так она ее в первом углу горницы повесила и как на икону молилась. С тех пор лютую злобу затаила, самогонку каждый день лакает, своих батрачек кнутом сечет. Так вот, когда милиционер рассказывал о себе, как, сражаясь в рядах красноармейцев, беспощадно саблей рубал колчаковцев, Надька Смирнова от злости не выдержала и заорала: «Будь ты проклят!»

Проклятиями встретила Николая Дикопольского в станице Долонь не только вдова убитого сотника-колчаковца, но и другие богатеи. Тем более, что вскоре от слов он перешел к конкретным делам по упрочению Советской власти в станице.

Прежде всего он создал и оформил в станице партийную ячейку. Коммунисты единогласно избрали его секретарем. Затем помог молодежи организовать комсомольскую ячейку. Комсомольцы единогласно избрали его своим вожаком.

Вокруг партийной и комсомольской ячеек начал сколачиваться надежный и верный актив из казаков — бедняков и середняков, а вскоре Николай Васильевич Дикопольский созвал и общий сход всех станичников. На повестку дня его вынес самый злободневный в то время вопрос: об организации комбеда и товарищества по совместной обработке земли.

До сих пор многие старожилы Долони помнят этот сход.

— А где землицу для своего товарищества возьмешь? — спрашивал в упор Евстигнеев.

— Лишек заберем и у тебя, — смело отвечал Дикопольский.

— А на чем пахать будете — баб в плуги запрягете, что ли? — орал на сходке старший Шумилов.

— Твои табуны дончаков придется сократить, — спокойно отвечал ему Дикопольский.

— Советская власть, новая экономическая политика не позволят вам насильничать, — в один голос гудели братья Пахомовы.

Но сход абсолютным большинством постановил создать комбед, начать организацию товарищества по совместной обработке земли. Беднота вереницей потянулась к столу, за которым Николай Дикопольский составлял список желающих добровольно записаться в первый коллектив…

Второе серьезное столкновение Николая Дикопольского с кулаками произошло, когда волисполком принял решение собрать с Евстигнеева, Шумилова и других богачей повышенное обложение. Тут Дикопольский выступал уже в роли милиционера, потому что такие, как Смирнова, братья Пахомовы орали на всю станицу: