В 1962 году в ознаменование Дня советской милиции курсанты и преподаватели школы принимали присягу. Как и воины Советской Армии, солдаты в синих шинелях дали клятву на верность народу, родной Коммунистической партии и Советскому правительству. И они свято выполняют ее.

И АНТИПОВ, сотрудник МООП.

г. Алма-Ата.

Славку Чеботарева снова увидели в компании его бывших «друзей». Ей доложили юдээмовцы, вернувшиеся из рейда. Не было ничего необычного в том, что это произошло. Могло произойти — она это знала. Но было печально и больно. И был упрек к себе: не сумела, значит, до конца разбить эту ложную романтику независимой жизни, в четырнадцать лет, потянулся к ней опять… И было еще одно — благодарность его матери: «А Славка мой теперь совсем другим стал… Спасибо вам!».

Она всегда трогала ее больше всего, эта благодарность матерей. И не в простой человеческой слабости дело. Все гораздо выше. Это была самая бесхитростная оценка ее поиска пути к рассудку и сердцу «трудных» детей.

Чеботарева тогда вбежала с таким всплеском радости, что забыть это сейчас было просто невозможно.

— Клара Сагындыковна, может, его привести сейчас сюда?. — спросил командир оперативного отряда.

Он ожидал от нее ответа, а она все еще не могла отделаться от мысли о том, как бурно реагировала мать, что Славка вернулся другим. И хотя по опыту знала, что еще рано ставить точку, все же она тогда не могла не поддаться этому радостному порыву.

«Привести сейчас?..» — подумала она.

— Пожалуй, не надо… — проговорила вслух. Ей не хотелось начинать опять с объяснений и обещаний. Надо было подумать о чем-то другом, что было еще не испытанным, как врачу, меняющему лечение.

Славку она увидела первый раз год тому назад, когда пришла к ним на квартиру. Чеботарева, оторвавшись от стирки, повела ее во двор.

— Вот, смотрите! — сказала она, показывая на крышу дома. — И так целый день! Голубями занимается, а книг не раскрывает, учиться не хочет… Мне в школе говорят — энергии у него через край, направить ее нужно в настоящее русло. А как ее направишь? За хлебом не допросишься сходить. Пришла с работы, за стирку принялась, а он с чердаков с этих в темноте только спустится и за стол — есть ему подавай!

— Славка, слазь! — крикнула она наверх.

— Не надо! — сказала Клара Сагындыковна. Она мучительно раздумывала над тем, как помочь, и не только матери, а еще больше самому Славке. Добиться, чтобы он слушался и посещал школу, было еще не так трудно; сложнее, чтобы общество не получило потом лицемера или труса. Тут нужна была целая система воздействия. Как педагог по образованию она понимала тут всю запущенность воспитания, и как инспектор детской комнаты милиции предвидела, какие последствия могут быть. Одним, даже решительным, действием, здесь не поможешь.

Вопрос о нем решался на совете общественности. Он был самой подходящей для отряда кандидатурой: физически развитый и возраст — пятнадцать лет, такому уже все по силам. А там работать придется. Студенческий строительный отряд впервые тогда за такое дело брался. Это был еще эксперимент. Поэтому не хотелось, чтобы поломали зубы на каком-нибудь «орешке» и загубили бы полезное дело, и не хотелось, чтобы была задача облегченной. О Чеботареве спорили.

— Этот фрукт уже для колонии созрел, — возражал против него желчный представитель общественности, — а вы его к студентам! Вы же сами с ним справиться не можете…

— Но не все меры использованы, — настаивала Клара Сагындыковна. — Он не был еще в коллективе.

— А школа? Разве не коллектив? — снова возражали ей. Это упорство обнажало корни — излишняя возня.

В настойчивости инспектора была своя логика:

— Отряд — особая статья! Жизнь по уставу — один за всех, все за одного. И мы не можем отказаться еще от одной, такой важной меры.

Так и было решено: Славка Чеботарев едет на целину в строительном отряде студентов.

У него были свои понятия о смелости. Он их высказал, когда инспектор застала его чуть свет кувыркавшимся на турнике. Смел тот, у кого мускулы. И он их тренировал. Ему не приходилось ввязываться в мальчишечьи драки, он только оголял руку до плеча и сжимал в локте.

— Оберните его слабость силой, — сказала Клара Сагындыковна командиру отряда, — я думаю, что это вам поможет как-то его перевернуть.

От Чеботарева пришло письмо, а в конце его другой рукой приписка — «обернул», понятная только инспектору и командиру отряда.

Это не так просто — найти путь к исправлению подростка. Время, усилия и труд должны слиться в одно. И все это не «от» и «до», а безгранично. И надо очень любить этих «трудных», чтобы верить в них.

Мать стоит ожесточенная, не сдерживая себя:

— Как хотите, а сил у меня больше нет… Все нервы издергал. Все испробовала — и уговоры, и била вот ремнем… Не помогает. Вся надежда на вас.

И при всем при том, когда сразу бросаются в глаза все «издержки» ее воспитательной системы, инспектор не может отказать ей в ее надежде. Клара Сагындыковна только просит ребенка выйти в коридор. А потом строго, почти осуждающе смотрит на мать.

— Вот вы при ребенке расписываетесь в собственном бессилии…

— Он меня все равно ни во что не ставит… Хоть есть я у него, хоть нет…

— Ну-ну! — качает она головой. — А куда он без вас в четырнадцать-то лет?

— Вы спросите его: нужна ему мать или нет?

— Каждому ребенку нужна мать, нужен отец… — иногда так и хочется сказать: «Только какие…»

Интересно, что ни один родитель не желает своему ребенку зла, все хотят вырастить хорошего человека. Правда, понятие «вырастить человека» у разных родителей неодинаково: одни все сводят к высшему образованию, другие к материальному благополучию. Это прививается иногда чуть ли не с пеленок, с первых шагов. И так по ступенькам — все вверх и вверх. И вот уже в школьном коллективе появляются себялюбцы и циники, карьеристы и рвачи. Смотрит тогда такой родитель на своего недоросля, бежит в детскую комнату милиции:

— Помогите из сына сделать человека…

И вот он стоит в дверях, остановился и ни шагу вперед — это когда первый раз приходит.

— Проходи, — скажет Клара Сагындыковна, нисколько не удивившись его появлению, будто старого знакомого увидела. Иногда даже предложит в другую комнату пройти, потому что скоро юдээмовцы могут из рейда вернуться и конечно помешают их разговору.

— Ну? — спросит она его о чем-нибудь.

Глаза в стол опустит, молчит.

— Ладно, — скажет она, — оставим про это… Не буду допытываться. Раз секрет, значит, секрет. Не каждому можно доверять.

Вспыхнет, головой встряхнет:

— Вы думаете…

— Ну конечно!

И вдруг появляется оно, это доверие. И тогда все становится проще и легче.

Другие упрямо мотают головой: «Не скажу!» Глаза исподлобья, губы крепко сжаты. «Ну, ладно, — подумает Клара Сагындыковна, — сразу не вытравишь…»

На столе появляется папка, тоненькая, в ней всего один лист. На листе — фамилия, адрес. Со временем она обрастает множеством подробностей, как больничная карточка у врача. Ведь здесь тоже лечат. И прежде всего тоже выясняют симптомы.

Наугад из одной папки: