Она вихрем сорвалась с места, выбежала из комнаты и спустя минуту вернулась со странного вида флягой – узкой, металлической, с объемной крышкой на цепочке. Удивлял размер этой фляги – она была немногим больше тюбика дезодоранта и вмещала, наверное, около полстакана жидкости.

– Держи.

Я взяла, повертела крышку, оказавшуюся увесистой. Она очень герметично закрывала флягу.

– Плотно закрывается.

– Тут особая герметичность нужна, – пояснила Алевтина. – Черная вода опасна, следи, чтобы она не попала тебе на руки. Если принесешь – буду перед тобой в долгу дважды.

Я смутилась и покраснела, а она вдруг тихо, но с чувством сказала:

– Как бы мне не хотелось, чтобы ты спускалась туда! Ну чего тебе в жизни недостает? Красива, сильна, успешна, впереди ждет славное будущее! А любовь… любовь еще придет, не сомневайся. Если ты сейчас себе все не перечеркнешь. Да не сердись, не сердись, – она устало вздохнула и опустилась на кресло. – Это я последний раз попыталась воззвать к твоему здравому смыслу. Но пусть будет, как ты хочешь. Я обещала. Обещания, долги… Они связывают нас, заставляют делать то, чего мы не хотим. Они, по сути, лишают нас свободы. Так вот, слушай…

Громкий и резкий телефонный звонок из соседней комнаты заставил вздрогнуть нас обеих. Алевтина вскочила и торопливо вышла. Сквозь закрытую дверь я слышала, как она коротко и как-то испуганно отвечает своему телефонному собеседнику. Переведя взгляд на старуху в кресле, я заметила, что она тоже не сводит глаз с двери.

Я вертела в руках флягу, пока в конце концов не засунула ее в один из просторных накладных карманов брюк.

Наконец Алевтина вернулась. Бледная, она смотрела в пол и молчала.

– Что-то случилось? – встревожилась я. – Вам угрожали?

– Нет, с чего ты это взяла, – ответ был нарочито веселым, из чего я поняла, что не слишком ошиблась в своих догадках. – Дела личные.

Она прошла через гостиную и тяжело опустилась в кресло.

– Обещания… Долги… Они лишают, лишают нас свободы. Заставляют делать то, чего мы не хотим, очень не хотим. Но приходится! Скажи, Ника, виноваты ли мы в этом? – не глядя на меня, спросила она.

Я развела руками:

– Вопрос философский. Наверное, надо хорошо подумать, прежде чем обещать или одалживать. Впрочем, ситуации бывают разные, иногда мы и не виноваты, а расплачиваться приходится. Тогда нашей вины нет, а есть злая судьба.

– Злая судьба, – эхом повторила она, выпила залпом стакан воды и поправила прическу. – Что ж, ладно. Пусть тебя мои дела семейные не заботят, у тебя своих проблем скоро будет выше крыши. Решение ты приняла, и отступать уже поздно.

– Наконец-то! – не выдержала я, искренне радуясь, что дурацкие уговоры прекратились.

– В общем, так, – не глядя на меня, сказала Алевтина. – Вход в нижний мир находится не здесь, туда долго добираться. Это особое, потайное место, как ты, думаю, понимаешь. Завтра вечером приходи, поезд в шесть часов вечера, и я поеду с тобой.

– Завтра? Вы же говорили – сегодня?

– Придется перенести на завтра, сегодня его нет на месте… – Алевтина резко осеклась и пояснила: – Живет там один человек, который поможет все сделать. Тебе ведь нужно не только войти туда, но и выйти потом обратно, правда? А это без него – никак.

– Понятно… А что с собой брать?

– Побольше удачи! – невесело улыбнулась Алевтина. – Чтобы вернуться живой.

Исполненная страха и тревоги, я и вернулась домой. Друзья обедали, болтали о разных разностях, из колонок звучал старинный романс, было весело и уютно. Я села с ними за стол, но кусок не шел в горло, а поддерживать привычную болтовню не было моральных сил. Сегодня до меня впервые по-настоящему дошло, что все это – и зелень сада, и лица друзей, и наглого Лилькиного кота, примостившегося прямо на столе, и вообще все-все вокруг – я сегодня, возможно, вижу в последний раз. А потом будет темно и страшно, и я больше никогда не увижу солнца…

– Что такое, Ника? О чем загрустила? – допытывались друзья.

– Да так, о разных философских вопросах…

– Ну что, отведет она тебя, куда ты хотела? Или еще нагрузит заданиями?

– Уже не нагрузит. Кстати, завтра я должна буду уехать. Куда – не знаю. Насколько – не знаю. Вернусь или нет…

– Да ты что, не шути так, Ника! – возмутилась Кремнева.

– Ты обязательно вернешься! – убежденно заговорила Лилька, глядя мне в глаза. – И не одна! Мы будем за тебя кулаки держать!

– Что ты расстраиваешься, ты же сама этого хотела! – поддержал Колька. – А сегодня ешь, отдыхай, набирайся сил. Завтра там всю нечисть разгонишь одной левой!

Я не стала с ним спорить, почти силой заставила себя поесть, а потом предложила всем прогуляться на озеро. Кому как, а мне хотелось сейчас увидеть блики на воде, стену леса на том берегу, а потом сходить-таки с друзьями на конный двор, погладить лошадь по пышной гриве, заглянуть в темные умные глаза… И вообще, смотреть на все-все вокруг и радоваться всему, что увижу.

И ни о чем не думать.

Так мы и провели остаток сегодняшнего дня. Еще и по лесу погуляли вдоволь, слушая птичьи трели и выражансы Егора по поводу ушибленной ноги. Но я и тому была рада.

А тревога не уходила, и стоило мне отвлечься от внешнего мира и задуматься, как напряженные нервы звенели струной, и было страшно, страшно, страшно… Вроде бы не первый раз рисковала, но так нервничать никогда не приходилось. Даже мысли о Вилоре не спасали. Они сходились на том, что я, наверное, не встречу его там. А если и встречу, то не смогу ничем помочь…

Вечером мальчишки – специально для меня – крутили самую веселую музыку. Я хотела напоследок позвонить маме, но так и не нашла в себе сил набрать ее номер и сказать беззаботным голоском, что у меня все хорошо. Она ведь почувствует фальшь сразу, а правду – такую! – говорить ни одной маме нельзя, даже моей.

Перед сном мы с ребятами все обсудили. Я предложила им уехать домой, но они наотрез отказались.

– Что мы твоей маме ответим, если вернемся без тебя?! – возмутилась Кремнева, и она была права.

– Будем ждать, сколько потребуется, – подтвердили остальные.

Они пообещали скрыть мое отсутствие от соседей и что-нибудь соврать моей маме, если она меня будет искать по телефону или приедет сюда лично. Обсудили несколько вариантов событий, за исключением одного – что делать, если я не вернусь.

Но я понимала, что этот вариант они обязательно обсудят. Позднее и без меня.

Надо ли говорить, что вечером я никак не могла уснуть. Ребята уже спали, а я все ворочалась, глядя на синеющий квадрат чердачного окна, и пыталась сконцентрировать мысли на Вилоре. Но они почему-то неизменно порхали вокруг событий февраля, зловещей деревни Холмище и обитавших там нежитей, умело прикидывавшихся людьми. Раз за разом перед глазами вставал Дед – древний и страшный колдун, бывший у них за главного и пожелавший завлечь меня в свои пенаты. Злая ирония судьбы заключалась в том, что он приходился мне и в самом деле предком. Но теперь я, обладательница сторожевого знака, должна была стеречь магические границы его владений. То есть появляться там время от времени и выполнять на этих границах известный одной мне обряд, чтобы ни одна тварь не вышла за их пределы. Потому они и хотели заполучить меня живой или на худой конец мертвой. И сторожевой знак, понятное дело, тоже.

Тогда, зимой, я рисковала сильнее, чем когда-либо. Но страшно почти не было – в сравнении с тем, что я испытывала сейчас.

В конце концов я встала, спустилась в кухню попить воды. Утолила жажду и, повинуясь внезапному порыву, подошла к черной комнате. Щелкнула выключателем, вошла. Села на старый, неприветливо скрипнувший диван.

– Завтра ухожу, – сказала я пустой комнате. – Алевтина покажет мне дорогу в нижний мир, а вернусь ли я оттуда – как знать. Надо бы верить в лучшее, но почему-то не верится…

Я вздохнула, и это получилось слишком громко в мертвой, ватной тишине, а затем я услышала другой, тихий-тихий вздох.