– Да, очень похоже на историю нашего «страшного мальчика». А там не было написано, как от него спастись?

– Нет. Но там и не было сказано, что от него спасения нет. Так что, возможно, у нас есть шансы.

– Какие? Ты что-нибудь придумала?

– Я знаю только одно – не бойся его. Может быть, он просто хочет от нас простого человеческого тепла и доброты, которых лишен был при жизни. Может, и с тем утбурдом из фольклора то же самое!

– Ага, не бойся! – возмутилась я. – Попробуй тут не бойся, когда такое на тебя идет!

– В таких случаях страх наш – враг наш, – произнесла Ника. – И если при встрече с непознанным не визжать, как идиоты, а попробовать договориться… Ладно, успокойся. На крайний случай у меня в кармане всегда лежит пакетик освященной соли, он мне в прошлом году здорово пригодился. Освященная соль помогает от любой нечисти – проверено на опыте. И я сейчас с тобой поделюсь – вот, подставляй ладонь, карманы есть? Если что – бросай впереди себя. Хотя, может статься, мы обойдемся и без нее.

Я хотела спросить, как она это себе представляет, но не стала этого делать, молча взяла у нее соль и высыпала в карман. А Ника вновь уселась рядом и сказала:

– Тогда, год назад, мы видели старую ведьму с мальчиком, помнишь, Фаину?

Еще бы не помнить! Кошмарные прошлогодние события я бы предпочла забыть…

– Ага, – ответила я. – Мерзкая старуха и бедный маленький мальчик, которого она держала за руку.

– Так вот, Таня, мне было очень-очень жалко того мальчика. Я даже пыталась отобрать его у Фаины, да не получилось… неважно. А важно то, что мне его было очень-очень жалко! – повторила она. – А этот мальчик на него похож, даже очень. И ему тоже очень не повезло в жизни, даже еще больше, чем тому. Да и не виноват он, что с ним так поступили! Такая же точно мерзкая старуха, эта… помещица! – Ника вовремя прикусила язык, едва не назвав мерзкую старуху по имени.

– Да…

– Ты понимаешь меня?

Я ничего не понимала, но кивнула. Потому что Ника вечно раздражается и сердится, если ее намеков не понимают.

Так мы и сидели молча, глядя в темно-синий проем окна…

– Ника, – прошептала я после долгих раздумий. – Я, конечно, не столь сведущая в сфере аномального, как ты, но тоже кое-что читала.

– Что же?

– Ну, вообще-то это были сказки. Но ведь сказки не всегда из головы выдумывают, иногда кое-что реальное берут за основу…

– Конкретнее давай!

– Там в одной истории умерла женщина и, мертвая, приходила по ночам в свой дом. Все лежали, боясь пошевелиться, и смотрели, как она ходит по дому, подходит к своему маленькому ребенку… А потом кто-то рассказал об этом знахарке, и она дала им освященный мак. Они маком вокруг дома посыпали, и она не смогла найти в этот дом дорогу, так и не пришла больше. Это я к чему – эта твоя соль, раз уж она освященная, не может сыграть ту же роль? Может быть, попробуем рассыпать ее здесь?

– Для этого ее маловато, но в целом ты права! – воскликнула Ника, вскакивая. – Пошли!

Ника насыпала тонкую соляную полоску, отделив полукругом место, где, по нашим предположениям, находилась замурованная дверь.

– Вот! – воскликнула она. – Пусть теперь попробует сунуться в эту дверь! Хотя не знаю, сработает ли… Ну, будем надеяться.

У меня стало легче на душе.

– А что теперь?

– Теперь – пошли отсюда, садимся и будем ждать. А еще лучше – спать, если сумеем. И ждать мою маму.

– А вдруг…

– А если вдруг, – устало ответила Ника, – то сторожевой знак потому так и называется, что предупреждает о таких «вдруг».

Уснуть в таких условиях, конечно, было сложно. Поэтому мы просто уселись поудобнее, прислонившись к выцветшим обоям стены. Я поначалу сидела с открытыми глазами, глядя в окно, а потом они сами собой закрылись. Передо мной поплыли тени, сначала темные, потом светлые, они менялись и играли, как волны в морском прибое. И вот уже садик не казался мне старым и заброшенным, он был светлым и веселым, и в нем играли дети, их смех был неестественно мелодичным и переливчатым… И вновь были тени, а за ними пришла зима. В окна лепил снег, а передо мной вновь играли дети. Эти дети были другие, они были обуты в валенки, а под огромной печью стояли в ряд маленькие черные галоши. Отчего-то подумалось, что это начало пятидесятых или вообще конец сороковых. А дальше все завихрилось, замелькало перед глазами, так, что я не успевала ничего запомнить. Какие-то койки с железными спинками, грязные тряпки, стон… Все перемешалось, словно в калейдоскопе, а потом разом остановилось.

Я видела перед собой то же помещение, где мы и находились, но выглядело оно совсем иначе. Деревянный пол, беленые стены, деревянные ставни, закрывшие окна изнутри. И вместо нескольких комнат – одна большая. Видать, перегородки построили уже потом. Страшно. И люди, толпа людей в старинной одежде, стоят перед гробом. Гроб закрыт, а в толпе шепот:

«Надо выполнить… надо сделать, как велела… Она же колдовка, еще, глядишь, ночью явится!»

«Уж с ней-то шутки плохи!»

«Да ведь грех какой!»

«Грех, конечно, но как иначе?»

Богато одетый человек лет пятидесяти, худой, с нервным лицом, отрывисто говорит:

«Опускайте!»

И я вижу, что в полу большой комнаты перед дверью зияет дыра. Она не проломлена, а аккуратно сделана там с самого начала – скорее люк, чем дыра. Четверо мужиков в тулупах, перекрестившись и поплевав через левое плечо, аккуратно опускают на веревках гроб в эту дыру.

«Стелите поверху новый пол! В три наката стелите! И дверь эту окаянную замуруйте совсем!» – распоряжается все тот же господин с нервным лицом.

«Все, все сделаем, барин, в наилучшем виде! Тьфу, чтоб ее…»

И вот уже пол настелен, и на замурованной двери сохнет штукатурка. Пусто в запертом доме, тихо… Но нет, я слышу чей-то тоненький плач. Как я не заметила – перед замурованной дверью сидит маленький мальчик, что и говорить, уже знакомый мне, закрыв личико руками. Вот он тихонько встает – еле видимый, стена просвечивает сквозь него – прикасается к стене, и его рука словно уходит сквозь нее.

Но тут лицо мальчика искажает ужас – перед ним возникает высокая, невыразительная фигура женщины. Она бросается на него и исчезает, остается стоять только мальчик – но его губки искажает знакомая мне злобная, циничная усмешка. А откуда-то снизу, сквозь доски пола, пробивается мертвенный, желтоватый свет. Замогильный свет…

Я открыла глаза. Все было по-прежнему. Ника дремала, положив голову мне на плечо. Что же такое мне приснилось, неужели сон дает подсказку к нашей ситуации? Теперь я понимала, что главным хранителем клада был вовсе не «страшный мальчик». Клад охраняла сама ведьма! Но зачем ей понадобилось входить в оболочку мальчика? Странно…

А мальчика жалко, ой, как жалко! Я никогда не забуду этого сна и этого мальчика, если, конечно, выберусь отсюда живой…

Я шевельнулась, и Ника тут же проснулась, выпрямилась. И с болезненной гримасой схватилась за то место, где висел ее сторожевой знак. Похоже, он подал сигнал.

Молча, не произнося ни единого слова, мы обе встали и пошли по коридору в сторону замурованной двери. Слева и справа зияли открытые двери комнат. Когда-то их не было, когда-то здесь было одно сплошное помещение. И вот здесь, за этой дверью, находится то место, где гроб со старухой опустили под пол. Я осмотрелась – да, место захоронения ведьмы оказалось в маленькой комнате с одним окном. Наверное, в нем-то мы и видели свет.

На всякий случай я вынула из кармана немного освященной соли, что дала мне Ника, и тонкой дорожкой преградила выход из этой комнатки. Если действительно оттуда встанет призрак злой ведьмы, то, может быть, соль ее задержит…

– Что ты делаешь? – удивленно шепнула Ника. Почему-то теперь говорить вслух было страшно.

– Вот здесь, под этим полом, лежит сама ведьма, – еле слышно ответила я.

– Уверена?

– Уверена. Мне приснилось…