– В том и беда! Через год тебе будет семнадцать, а лет через десять? Через двадцать? Однажды какая-нибудь юная нахалка подойдет к нему и спросит – это твоя мама или бабушка? И нужна ли ты ему будешь тогда?

Я молчала. Ее слова впервые достигли цели – о таких вещах я до сих пор не думала. На сердце сразу стало тяжело-тяжело…

Я так и не нашла, что ответить, только нахмурилась, и Алевтина это заметила.

– А ты подумай на досуге, моя девочка, – многозначительно кивнула она. – Любовь – это не только радость и вдохновение, но и очень тяжелый труд души. Легко любить того, кто не имеет недостатков и согласен безропотно терпеть твои. Но в жизни так бывает очень редко. Когда любишь – любая обида очень больно ранит, а еще есть ревность, зачастую необоснованная – хотя бывает и обоснованная, увы. И нужно найти в себе силы все это прощать, причем шрамы в душе остаются неизгладимые. Кроме того, приходится мириться с недостатками своего избранника, а это часто оказывается неприятным сюрпризом. И все-таки если любишь, то найдешь в себе силы понять любимого человека и прощать даже такое, что простить, казалось бы, вообще невозможно. Это ужасные мучения, скажу я тебе. А еще – выяснение отношений, кто прав, кто виноват, кому посуду мыть…

Я слушала, не понимая, к чему она это ведет. В конце концов вообще потеряла ход мысли и только делала умный вид, будто понимаю.

– Ты гонишься за идеалом, – продолжала Алевтина. – Твой парень наверняка показался тебе красивым, умным, благородным и так далее. Но не думала ли ты, что это лишь маска, за которой прячется… нечто совсем иное?

Опять она за свое! Я вздохнула и ничего не ответила. А Алевтина, видимо, приняв мое молчание за знак согласия, уже с энтузиазмом продолжала:

– Романтика романтикой, но союз человека с вампиром… это просто ненормально. Народная мудрость гласит, что лучше выбирать себе ровню. Пусть это не так романтично, но со временем ты сама все поймешь – и будешь счастлива, поверь! Ника, ты оглянись вокруг. Неужели рядом нет ни одного парня, который бы нравился тебе? Или которому нравишься ты?

Я сразу вспомнила Стаса. К чему она клонит – что я должна забыть Вилора, встречаться со Стасом, терпеть его недостатки и прощать его предательства? Это некоторые люди такое счастьем называют, да?

И до того мне стало горько и тошно, что слезы выступили на глаза. Я, конечно, мигом с собой справилась, но Алевтина заметила мою минутную слабость.

– Ты плачешь? Слезы – это не всегда плохо. Со слезами очищается душа, они помогают смириться с потерей.

Потерей?! Ну, это мы еще посмотрим! Как бы там ни было, Вилора я не брошу, я должна его спасти! А что будет потом… то будет потом.

Однако я снова промолчала, мрачно глядя в пол. Воцарилась пауза.

– Что ж, ладно, – смилостивилась Алевтина. – Давай-ка рассказывай, нашла ли ты гестапо?

– Нашла, – облегченно вздохнула я, радуясь, что эту неприятную тему наконец-то сменили. – Там тени бродят по улицам, призраки! Я сразу так испугалась! Могли бы и предупредить.

– В жизни страшные вещи часто случаются без предупреждения, – философски заметила Алевтина. – И как же ты его нашла? Неужели пошла следом за тенями?

– Нет, я испугалась, спряталась. И тут со мной случилось то ли видение, то ли сон… про войну. Так я и узнала, в каком оно здании, а потом нашла его.

– Видение, говоришь? – Алевтина с подозрением прищурилась.

Я хотела уже признаться во всем и рассказать про фотографии, про черную комнату и ее обитателя, открыла было рот… и неожиданно для себя выдала:

– Да. Я спряталась, легла на землю. А вы же сами говорили, что земля хранит память. Вот она мне, видимо, и передалась.

– Что ж, возможно, – кивнула она. – Ты, думаю, уже поняла, почему поселок выселен.

– Еще бы – жить там, где по ночам тени бродят! Это тени расстрелянных, да?

Алевтина кивнула:

– Да. Их тела были брошены в настолько нехорошем месте, да еще и без подобающего погребения, что душам нет покоя. Нам стало известно, что где-то под одним из домов имеется огромное старинное помещение, которое когда-то использовали для культовых целей. Вход был потайным, но немцы его, видимо, нашли. Отступая, они согнали туда жителей поселка и расстреляли. Больше этого входа не нашел никто, и тайна их исчезновения таковой для всех и осталась. А главное – не оставалось никого, кто бы знал эту историю и помнил об этом гестапо.

– А… им помогут как-нибудь?

– Не волнуйся. Нам не впервой сталкиваться с такими вещами. Здание найдено, а остальное мы, смею уверить, сделаем как надо. Мертвые обретут покой и не будут больше тревожить живых. Ты совершила еще одно доброе дело. Видишь теперь, какая у нас работенка?

– Вижу, – кивнула я. – Страшная, но нужная.

– И как она тебе? Понравилась?

– Да как сказать… И страшно, и – адреналинчик. Без риска в жизни скучно. Я уже почти вошла во вкус, – ответила я. – А главное… знаете, доброе дело сделать приятно. Особенно если знаешь, что за него, кроме тебя, никто не возьмется.

– Замечательно, – Алевтина довольно улыбнулась. – Я уже говорила – такие, как мы, должны держаться вместе. Согласна ты с этим?

– Пожалуй. Вместе и веселее, и надежнее, – ответила я, лишь бы что-то ответить. Мне уже не терпелось закончить эту болтовню и перейти к важной для меня теме.

– Отлично. А раз так – вот тебе третье задание. Последнее. После которого, если ты захочешь, так уж и быть, я покажу тебе дорогу в нижний мир.

Я сделала усилие, чтобы не подпрыгнуть, но сумела сохранить видимость хладнокровия.

– Какое?

– Самое простое и совсем-совсем не страшное. Скорее даже скучное. Тебе не нужно никуда ехать и ни с кем сражаться. Ты должна в своем доме – в том, где ты сейчас живешь, – найти книгу и принести сюда.

– Какую книгу?

– Я не знаю, как эта книга называется, кто ее автор и какого цвета у нее обложка. Известно только одно – в этой книге кое-где поля должны быть исписаны детскими каракулями. Ну, может, не совсем каракулями, а просто детским почерком.

У меня возникла мысль все-таки сказать ей о черной комнате, но я сдержалась, а Алевтина продолжала:

– Предыдущие задания были проверкой на храбрость, находчивость и прочее. Это – испытание на прочность иного рода. Все мы знаем, как губительно бывает любопытство – и как оно нестерпимо. Поэтому, когда ты найдешь эту книгу, ты не должна читать того, что в ней написано. Что напечатано – можно, но не эти детские каракули. Даже одним глазком. Просто – пролистала, увидела надписи на полях и закрыла, чтобы больше не открывать. В противном случае – я тебе ничего не обещала насчет нижнего мира. Ты, конечно, можешь думать, что тебя не видят и никто ничего не узнает, но – это вопрос твоей совести и твоей силы воли. Все тайное рано или поздно становится явным, и тогда…

– Не надо меня пугать, – ответила я. – Раз эти надписи читать нельзя, значит, я не буду этого делать.

– Вот и замечательно! – Алевтина была довольна. – Во времени ты не ограничена, но еще одно условие – ни одной живой душе ни слова.

– Хорошо. А можно узнать, что это за книга и почему ее нельзя читать?

Алевтина покачала головой:

– Ну вот, ты уже не можешь сдержать любопытства. Ох, наверное, не выполнить тебе задания. Не удержишься, заглянешь!

– Не загляну, – отрезала я. – Нельзя, так нельзя. Скажите лучше, она точно есть в моем доме?

– Скорее всего, – немного подумав, ответила Алевтина. – В доме или каком-нибудь сарае – но обязательно в твоих владениях. Хотя имеется небольшой шанс, что ее там все же нет. В этом случае придешь и скажешь, что не нашла. Мало ли что. Это неправда, что рукописи не горят – некоторые еще как горят…

Когда я вернулась, ребята сладко спали после бессонной ночи. «Вот и хорошо», – подумала я и без промедлений приступила к поискам.

Насколько мне было известно, книги в доме имелись лишь в одном месте, и этим местом был комод в черной комнате. Не без трепета вошла я в нее.