Карл был прав: фрекен Йенсен действительно оказалась эксплуататоршей. Работая прямо на магазин, Дитте могла иметь порядочный заработок, — были бы только заказы. Но трудные времена заставили многих рабочих экономить и обходиться в будни простой блузой. Таким образом, Дитте нельзя было совсем перестать ходить на поденщину. К счастью, она еще не упустила своих лучших мест. Но большую часть недели она все-таки проводила дома с детьми и могла сама присматривать за ними.

А это оказалось далеко не лишним; они были изрядно запущены, как она убедилась.

Как-то Дитте раньше обыкновенного вернулась домой с работы, и оказалось, что Анна сбежала. Это и раньше случалось, только Дитте об этом не рассказывали, — Петер и старуха Расмуссен успевали вовремя изловить и водворить беглянку на место. Дитте страшно испугалась, сбросила передник и кинулась на улицу, обежала весь квартал, расспрашивая всех встречных ребятишек. Могло ведь случиться несчастье! Одна мысль об этом сводила ее с ума! В лучшем случае, если девочка цела и невредима, она может попасть в полицейский участок! При этой мысли из груди Дитте вырвался болезненный стон, и пришлось ей остановиться и перевести дыхание, прижимая рукою сердце, невыносимо занывшее. Полиция непременно разорит ее гнездо, если доберется до него. У Дитте ведь не было разрешения, и она не имела права держать приемышей!

С плачем вернулась она к себе во двор в надежде застать ребенка дома. Но Петер со старухой смотрели из окна вниз, и по их лицам она поняла, что Анна не возвращалась.

Делать нечего! Придется идти в полицию, добровольно положить голову на плаху! Она поднялась наверх, чтобы переодеться.

— Она уже убегала один раз, — сказал Петер про сестренку. — Но тогда мне удалось поймать ее.

Старуха сделала ему знак.

— Как, разве она уже убегала раньше? — вырвалось у Дитте.

— Да, я нагнал ее уже в конце Дворянской улицы. Она сказала, что идет к бабушке.

Дитте помчалась в Новую слободку, где жила родственница Свенсенов, старая вдова лоцмана, получавшая пенсию. Ей было за восемьдесят лет, и она большую часть времени лежала в постели; девочка была у нее раза два еще вместе с отцом.

Не верилось, что крошка до сих пор помнит старуху, и нелепо было предполагать, чтобы она добралась до Слободки. Но, слава богу, она оказалась там, и старуха только что собиралась отправить ее домой с соседским мальчиком.

— Как ты меня напугала, девочка, — сказала Дитте на обратном пути. — У меня даже сердце заболело!

Она шла, прижимая руку к груди, чтобы заглушить боль. Вернувшись домой, она должна хорошенько всыпать девчонке! Да и старухе Расмуссен задать головомойку, чтобы не приучала детей скрытничать и таиться от матери. Дитте была очень сердита.

Но возвращение домой заняло довольно много времени. Дитте была слишком измучена страхом и беготней. И когда они дошли, гнев ее успел остыть, чему она сама была рада, иначе она опять выла бы из себя и потом опять каялась бы. Теперь же она отделалась одним испугом. Расмуссен — славная, простая старуха и старалась по мере сил, да не всегда могла справиться с детьми. Что касается ребенка, то сколько раз сама Дитте в детстве удирала из дому, к бабушке! И ей бы всякий раз влетало за это, если бы Ларc Петер не заступался за нее.

Ларс Петер! Да, вот кто был добр и снисходителен! Он всегда отводил от нее удары. А как она отблагодарила его? Злом за добро! Дитте внезапно охватило раскаяние. Пережитые только что испуг, гнев и чувство облегчения внезапно перешли в угрызения совести и вызвали потребность искупления. Она была так признательна судьбе за благополучное возвращение Анны домой, что готова была взять на себя всякую вину и просить прощения у кого угодно. А так как Сине была единственным человеком в мире, который, по ее мнению, поступал с нею несправедливо, то она и решила мириться с ней. Экая беда в самом деле, что Сине хотелось выбиться в люди! Она была работящая, домовитая, и Ларc Петер нашел в ней хорошую жену во всех отношениях. Дитте просто завидовала ей, вот и все!

Когда дети улеглись, она отправилась к родным. Застала их уже за ужином; настроение в доме было несколько подавленное. Эльза с женихом по обыкновению перебранивались; сущие дети — как сойдутся, так и сцепятся, а врозь им скучно! Эльза, по-видимому, слишком много танцевала накануне с другим кавалером, и Яльмар обиделся.

— Я отлично видел, как он потом сидел и пожимал тебе руку! — упрекал он Эльзу с мрачным видом.

— Ах, замолчи, пожалуйста! Нечего тебе попрекать меня, — отвечала Эльза. — Ты сам поцеловал Мари в шею, когда помогал ей надевать горжетку. Думаешь, я не видела?

И они продолжали в том же духе. Кончилось тем, что Эльза ушла на кухню и там разревелась.

— Нечего сказать, хороши вы оба! — говорил Ларc Петер, переводя взгляд с одной на другого. Он не мог с ними ничего поделать. Сине молчала.

Вскоре, однако, Эльза с женихом помирились и отправились вместе в театр.

— Ах, хорошо иногда отдохнуть! — сказал Ларc Петер после их ухода. — Можно и расположиться поудобнее!

Он придвинул к лампе кресло и уселся в него с газетой. Когда будущий зять бывал у них дома, то всегда садился в кресло.

— А зачем он вечно торчит у вас? — спросила Дитте.

— Да видишь ли, ему больше и деваться некуда. Кроме того, они друг без дружки ни на шаг. И заработок у него маленький, а чтобы мальчишка не пропал, пришлось его пригласить столоваться у нас.

— Да вы бы прямо поселили его у себя, — с легкой иронией заметила Дитте.

— Мы с матерью толковали об этом, — серьезно ответил Ларc Петер. — Но ведь кто их знает, может, еще и разойдутся? Так лучше, пожалуй, не сближаться так рано.

Дитте кое-что смекнула. Но не ей было подавать свой голос, и она промолчала.

По некоторым признакам видно было, что дела у отца пошатнулись.

— Как идет торговля? Неважно? — спросила она.

— Так себе, — ответил Ларc Петер, — Нашим покупателям теперь приходится слишком туго, им теперь не до покупок.

— Отец слишком дорого покупает вещи сам и слишком дешево продает их, — вставила Сине.

— Не всякому приятно наживаться на чужой беде, вот в чем загвоздка! — сказал Ларc Петер. — Мало радости в том, что люди тащат тебе последнее — перину или что-нибудь такое, без чего им самим нельзя обойтись в такие холода! Покупаешь скрепя сердце, где же тут еще прижимать их в цене!

— Да! И отец часто дает им деньги, а вещей не берет, когда видит, что они продают самое необходимое.

— А они идут в лавку напротив да продают вещи нашему конкуренту прямо под носом у меня. Не очень-то это приятно!

Сине засмеялась.

— Ну, значит, не надо так поступать!

— А как же быть? Ведь не хочешь же ты, чтобы мы драли шкуру с бедняков?

Нет, этого Сине не хотела.

— Но я знаю, что нельзя разговаривать, набрав полный рот воды. Те, кто поприжимистее, процветают, а мы разоряемся. Что же ты думаешь, бедняки выиграют, если мы в трубу вылетим?

— Да, в том-то и беда!.. И нам есть тоже хочется! Но скверно, когда приходится жить чужой бедой, как вот нашему брату, старьевщику.

Ларс Петер совсем приуныл.

Но тут Сине пошла в спальню и вынесла проснувшегося ребенка. Ларc Петер сразу повеселел. Сама Сине опять была в положении. Дитте почему-то неловко стало, когда она подумала, что у них продолжают рождаться дети, но вместе с тем и любо было глядеть, как оживал и молодел отец, нянчась с малышом. Он подкидывал ребенка и хохотал от восторга. А малыш вцеплялся отцу в венчик уцелевших волос, слюнявил губенками его круглую лысину и визжал от удовольствия. Таким вот помнила Дитте отца с тех пор еще, когда сама была маленькой, — громогласным и веселым! И все малыши всегда были без ума от него. А задолго до того, как она его узнала, он водился и нянчился с другим выводком ребятишек, который таинственным образом исчез из его жизни, — как именно, Дитте никогда и не довелось узнать.

Ларс Петер ни чуточки не менялся!

Господин Крамер был последнее время какой-то странный. С ним что-то случилось, — он не кутил по вечерам, рано приходил домой и заваливался спать. Бывало, что он вовсе не вставал и дремал весь день, укрывшись с головой. В комнате было холодно, а кровь уже не грела его. «Слишком голубая! — говорил он. — Мы ведь старинного рода! По одному носу это уже видно!»