Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Это ты, Карл? — спросила она, ничуть не испуганная, но капельку разочарованная.

— Убрались, наконец… весь этот сброд! — сказал он. — Все перепились и ужасно скандалили. Не понимаю, как ты могла спать. Хотели дать мне на чай две кроны за то, что я запрягал им. Но мне не нужны их шальные деньги. Пусть лучше вернут их тем, кого надули, сказал я. Так они чуть не прибили меня.

— Ловко! — засмеялась Дитте. — Поделом им.

Но Карлу было не до смеха. Он сидел в темноте, держа ее руку, и молчал. Дитте чувствовала, что его одолевают печальные мысли.

— Ну, будет тебе думать об одном и том же! — сказала она. — От этого лучше не станет. Глупо так изводить себя.

— Она не вышла провожать их, — сказал он каким-то чужим, далеким голосом, словно и не слыхал ее слов. — Пожалуй, не могла двинуться с места.

— Почему же? — спросила Дитте с испугом.

— Да ведь она пьет наравне с ними. И, может быть, она…

Он опустил голову на грудь Дитте; его всего трясло.

Дитте обвила руками шею Карла, гладила его по голове и уговаривала, как малого ребенка:

— Ну полно же, полно! Будь молодцом! — А видя; что утешения ее не действуют, подвинулась и, дав ему местечко возле себя, прижала его голову к своей груди. — Ну, успокойся теперь, будь умником. И незачем тебе мучиться здесь, — взял да уехал от всего этого.

Ее детское сердце, переполненное состраданием, громко билось у самого уха Карла.

Мало-помалу она успокоила его. Они лежали и тихонько разговаривали, очень довольные друг другом. Потом на них напал смех оттого, что они оба спрятали головы под перину и шепчутся! Смех прогнал последние остатки грустного настроения Карла, и он принялся щекотать Дитте, — совсем расшалился.

— Не надо, а то я закричу, — серьезно сказала она и поцеловала его.

Он затих от ее поцелуя. Но вдруг обнял ее и горячо прижал к себе. Дитте отбивалась, по принуждена была уступить — он так крепко обнимал ее, а она вдруг как-то ослабела вся.

— Обижаешь ты меня, — сказала она и заплакала.

XII

ЛЕТО КОРОТКО

Дитте укрылась от дождя наверху, у полевой изгороди, оставив стадо пастись внизу, на луговине. Белесый туман скрывал от нее коров и овец, но она слышала, как они щиплют траву в зарослях, — в такую погоду они далеко не разбредались.

Шерсть на них была мокрешенька, и куст ежевики, под которым сидела Дитте, весь блестел от дождевых капель, как серебряный. Стоило бы ей шелохнуться, как ее обдало бы как дождем. Но ей и не хотелось вовсе шевелиться. Она сидела тихо-тихо, и ей хотелось стать еще тише, хотелось спрятаться, уйти в землю. На ресницах у нее тоже повисли капли, как те, что собирались на остром кончике листа, оттягивая его вниз.

Время от времени капли падали ей на щеку — то с листьев, то с ее собственных ресниц. Не легко было разобрать, которая откуда, да Дитте и не пыталась. Лишь когда капля попадала в рот, ясно становилось ее происхождение. Дитте сидела на бугре, на корточках, голые ноги выглядывали из-под юбки, между пальцами торчала зеленая трава, кожа на подошвах побелела и набухла от влаги. Прижав руки ко рту и закусив костяшки пальцев, она глядела вдаль, как окаменелая, пристально и неподвижно, даже не мигая.

Болотистая почва слегка заколебалась, послышались шаги по полю. Карл! На душе у нее стало немного легче, она огляделась, все как-то странно преломлялось у нее в глазах, налитых слезами, весь мир словно лежал в осколках. Она подняла голову и выжидательно поглядела на Карла. «Сейчас он меня обнимет и поцелует», — думала она, не меняя положения.

Но Карл тихо присел рядом с нею. Так сидели они некоторое время, глядя перед собою, затем его рука нащупала в траве ее руку.

— Ты на меня сердишься? — спросил он.

Она покачала головой и, глядя в сторону, ответила:

— Ты не виноват был, что чувствовал себя таким несчастным. — Губы ее дрожали.

Карл нагнулся над ней, но ему не удалось поймать ее взгляд.

— Я всю ночь молился, просил у господа бога отпустить мой грех, и верю, что он простит меня, — беззвучно проговорил он немного погодя.

— Да?

Дитте слышала его слова, но они как-то не дошли до ее сознания. Ей было совершенно все равно, как он там устроится с господом богом.

— Но если ты потребуешь, я готов сознаться братьям.

Она быстро повернулась к нему, жизнь и надежда вспыхнули на ее лице.

— Так ты думаешь, учитель приедет сюда?

Ему и она бы охотно призналась.

Нет, Карл говорил о «братьях» своей религиозной общины.

Ах, вот что! Ну, это он как знает сам, ее это не касается.

Еще немного погодя Карл встал и пошел, а Дитте осталась расстроенная, в смятении. Он не поцеловал ее, даже не пожал ей руку… а ведь они принадлежали друг другу… были злополучным образом связаны между собою грехом, — так ведь это называется. Она уже старалась найти в нем черты, за которые могла бы уважать его, — теперь ведь на него нельзя было смотреть только как на ребенка, нуждавшегося в ее утешении. Он овладел ею, и она чувствовала, что никогда не забудет этого; стало быть, необходимо открыть в нем что-нибудь достойное удивления, восхищения, чтобы примириться с этим; необходимо полюбить его, чтобы случившееся приобрело хоть какой-нибудь смысл. И вот он ушел, как будто между ними ничего не было, — ничего, кроме чего-то постыдного, досадного. Дитте с недоумением глядела ему вслед.

С этих пор даже дни стали для нее как будто темнее. И как бы беззаботно ни возилась она со своими сокровищами или болтала с ребятишками поденщика, в глубине ее души упорно копошилось что-то, словно какое-то существо, все время следившее за нею зловещим взглядом. И, когда Дитте улыбалась, оно в любую минуту могло протянуть к ней свою черную лапу, чтобы стереть улыбку с ее лица, а временами оно совсем одолевало ее. Ничто тогда не радовало ее, все казалось мрачным и печальным, и у нее было одно желание — вытравить из своей души всякую память о случившемся и зажить по-прежнему или стать на колени перед кем-нибудь и получить прощение за свой грех. Прошло немало времени, прежде чем она настолько успокоилась и пришла в себя, чтобы вновь могла вернуться в свой беспечальный девичий мирок.

Но не так-то скоро зарастает пролом в живой изгороди. Дитте наблюдала это на пастбище, убедилась в этом и теперь. Она взяла на себя заботу о ближнем, в чем в сущности не было ничего необычайного. С тех пор как она себя помнила, всегда кто-нибудь нуждался в ее заботах, в ее материнской нежности. Ей приходилось все свои силы отдавать на то, чтобы облегчить жизнь другим: от нее как-то само собою требовалось, чтобы она помогала всем.

Все же ей захотелось, наконец, немножко развлечься. Стояла середина лета, и солнце согревало кровь Дитте, изгоняя из ее души все заботы и огорчения, зажигая в ней тихую радость бытия, желание жить и веселиться.

По субботам на прибрежных дюнах или поблизости от одного или другого хутора на лужайках устраивались вечеринки с играми и танцами. Дитте старалась не пропустить ни одной. Раньше она никогда не танцевала на настоящих вечеринках, а теперь наслаждалась вовсю, с одинаковым удовольствием отплясывая и с парнями и с любой из своих подруг. Ее увлекали движения самого танца: так чудесно было закрыть глаза и плавно кружиться под музыку!

Но трудно было скрываться от Карла. Он подкарауливал ее где-нибудь за хутором и убедительно просил не ходить на танцы. Дитте не обращала внимания на все его разглагольствования о грехе и тому подобном, но отвязаться от него все-таки трудно было. И она поворачивала назад домой. И хоть бы он предложил ей прогуляться с ним разок! Они могли бы пройтись берегом в сторону поселка, там никогда ни души не встретишь. Но ему это и в голову не приходило.

Она надувала его, притворяясь, будто идет спать, сама же прокрадывалась со двора другим путем. И от души радовалась, когда вечеринки совпадали с одной из вечерних «бесед», на которые ходил Карл.

Тяжелый он был человек! Тяжелее всех, с кем ей приходилось иметь дело. Ему больше не с кем было дружить, вот он ревниво и льнул к ней. Ему постоянно нужно было знать, где она, чтобы было куда обратиться со своими горестями. Словно избалованный ребенок к няньке, тянулся он к Дитте, болея душой, тяготясь я самим собою и матерью — всем на свете. Одна Дитте могла заставить его поднять голову и улыбнуться. Она гордилась своею властью над ним и продолжала нянчиться с ним, всячески изворачиваясь, чтобы устроить все к лучшему — для себя и для него. Он старался теперь не заходить в ее каморку даже днем — боялся. Но иногда все-таки приходил ночью и тихонько стучался к ней. И ей, несмотря на смертельную усталость, приходилось вставать, накидывать на себя платье и выходить к нему.

82
{"b":"250800","o":1}