Дитте приносила ему газету, но Крамеру читать не хотелось.

Правда, он принадлежал к хорошей семье, но что толку, если она допустила его до гибели. Права была старуха Расмуссен, говоря, что чем меньше родни, тем лучше.

Однажды его притащил домой Червонная Борода, — с Крамером случился припадок на Новой Королевской площади, и он едва держался на ногах. К счастью, слабоумный оказался поблизости и помог ему, иначе полицейские сдали бы его в богадельню как бродягу. Когда Поздравителя укладывали в постель, он трясся всем телом, как больной пес.

— Водочки ему не хватает, — шепнул Червонная Борода.

И хоть он и был слабоумным, Дитте готова была признать, что он прав.

Вот и пришлось Поздравителю слечь, как он сам себе напророчил во хмелю, а Дитте угощать его овсянкой.

— Выкиньте его вон! — советовали соседки. — Охота сам кормить взрослого человека — такого дармоеда! Ежели это у него поплексия, так он может пролежать таким манером лет двадцать! Дайте знать полиции, и пусть его возьмут в больницу.

Но Дитте не могла на это решиться. Он был ее жилец, и она жалела его. Возможно, что он по своей вине дошел до такого состояния, — вел жизнь, прямо-таки сказать, безобразную, шатался по трактирам и никогда не ел вовремя. Но не в характере Дитте было доискиваться, кто и в чем виноват; начни только разбирать, по чьей вине люди впадают в нищету, конца не будет. Крамер нуждался в помощи, и этого было для нее достаточно.

Но трудно было понять, чем он, в сущности, болен. Карл знал одного врача, который был на стороне недовольных рабочих и не потребовал бы платы, если бы его позвали к больному. Но Поздравитель и слышать об этом не хотел. Ему было решительно все равно, что с ним будет, и он сам над собой подтрунивал.

— Вы ведь слышали, чем я болен? Идиот шепнул вам об этом! — злорадно говорил он. — Мало вам разве, что сам идиот это сказал?

В другой раз он постучал в стенку и встретил Дитте с самой торжественной миной.

— Откровенно говоря, вам бы хотелось знать, чем я болен? — серьезно спросил он. — Так знайте же! У меня заражение крови, злокачественное отравление организма. Я отравился в тот день, когда очутился лицом к лицу с ее милостью, моей бывшей супругой. Этого мой организм не вынес.

Дитте приходилось подкармливать его, чтобы не дать умереть от голода.

— Ну, как поживаете, господин Крамер? Не встанете ли сегодня? — спрашивала она по утрам, принося ему кофе.

— Право, не знаю. И для чего мне вставать, скажите на милость?

— Чтобы попробовать заработать немножко денег, подышать свежим воздухом. А то вы этак помрете.

— Ну, и что же? Кому от этого какой вред?

Днем она заходила к нему опять и приносила чего-нибудь горяченького.

— На кой черт это нужно? Ешьте сами вашу стряпню и оставьте меня в покое! — обыкновенно ворчал он. — Не желаю я вовсе ваших милосердных супов!

— Да ведь пьете же вы утром кофе? — находчиво возражала Дитте.

— Ну, это, черт побери, другая статья. Это входит в плату за комнату, — отвечал он сердито.

Это было верно, но он ведь и за комнату не платил, стало быть, разницы никакой не было. Дитте оставляла ему кушанье, и, когда заходила снова под вечер, все оказывалось съеденным. Жилец лежал и злился про себя.

— Что, торжествуете? — спрашивал он. — По глазам вашим вижу, как вы злорадствуете. Для женщин высшее счастье поставить на своем, даже если это им самим во вред. Знаете, что вам следовало бы сделать, фру Хансен? Выкинуть меня на улицу. Ведь за комнату я все равно вам не заплачу, даже если бы вдруг сделался миллионером. Поняли?

— Вы это только так говорите. Совсем вы не такой злой, каким прикидываетесь. На самом деле вы…

— Ну, кто же я на самом деле? Ну? Что же?

— Нет, это я просто так! — Дитте плотно сжимала губы, теперь ей хотелось подразнить его.

— Ах, просто так? Сказать вам, что вы подумали? Что я на самом деле честный простак. Но это ложь. Иначе я не валялся бы здесь. Честными людьми не пренебрегают, ими пользуются. Но вы добры до глупости, а потому я вас терпеть не могу. С добрых дураков надо шкуру драть!

— Это и без вашей помощи делается, — отвечала Дитте и уходила, захлопывая за собой дверь.

— С живых, с живых с вас драть шкуру! — кричал он ей вслед.

Дитте делала вид, что не слышит.

Так он лежал и молол всякий вздор. Трудно было решить, серьезно он болен или просто в нем желчь расходилась.

— Вы, пожалуй, верите в справедливость, фру Хансен? — спросил он Дитте однажды утром.

— Право, не знаю хорошенько; может быть, и верю, — ответила Дитте.

— А я знаю, что верите. Нечего нам плясать друг перед другом на задних лапках! Во всяком случае вы верите, что нужно быть справедливым и милосердным, черт побери! Нужно жалеть несчастных и помогать им, — таким вот опустившимся субъектам, как Поздравитель, не правда ли? Особенно тем, кто опустился, — это ведь так трогательно! А знаете, что это на самом деле? Я всю ночь сегодня думал об этом и убедился, что все это ерунда. Что, собственно, значит: человек опустился? Продай я свою совесть дьяволу за хорошую цену, никому в голову не пришло бы говорить, что я опустился. А вот если я устоял перед искушением, захотел держать свой свиной хлев в чистоте, взяв на себя все последствия, — это значит, что я покатился под гору, стал отпетым неудачником. Как тут не запить?.. Возьмем, к примеру, вас самих. Вы довольно бестолковы, но сердце у вас на месте, вы самая порядочная женщина во всей нашей «Казарме». Да, да, это так! Но вы моете и чистите лестницы и прочее, а это занятие неблагородное, даже для обитателей такой трущобы, как наша. И в результате вас называют не фру[12], а поломойкой; самая последняя бабенка в доме считает себя вправе глядеть на вас свысока! «Вы-де какая-то поломойка, не забывайтесь!» Как тут не запить? Люди — порядочная сволочь!

— Да, некоторые, пожалуй, — согласилась Дитте.

— Нет, все! Вот в чем горе. И кое-кому следовало бы сделать это открытие несколькими годами раньше, тогда не пришлось бы мне валяться тут, пьяному, с больной печенью! Но бог или сатана, сотворивший Крамера, создал его оптимистом, то есть своего рода идиотом, верующим в добро. Он считал себя ответственным за свои поступки, как существо высшего порядка, созданное по образу и подобию божию, — у него, видите ли, высокие идеалы. Черт знает, впрочем, откуда они у него веялись? Только не от окружающих. Наоборот, он несколько сторонился всех, был чудаком, вот и прослыл идеалистом. Помилуйте, шапку долой перед благородным образом мыслей, — лишь бы это не доводило человека до глупостей. Все, так сказать, с часу на час ждали, что я непременно выкину какую-нибудь глупость.

Но все шло благополучно, несмотря на идеалы. Я сдал свои экзамены, получил хорошее место, женился на богатой, шикарно обставил свой дом — все это несмотря на идеалы, как уже сказано. Идеалы-то еще не подвергались серьезному испытанию! И окружающим такое «совместительство» даже внушало уважение. Оказывается, идеалы могут уживаться с богатством. К тому же идеалы украшают жизнь, — значит, стоит обзаводиться ими. Видали вы свинью с золотыми коронками на зубах. А я видел. Как тут не запить горькую?

Но час испытания настал, — дело шло о какой-то несчастной телеграмме. Крупный спекулянт, основавший большое телеграфное агентство, считал себя вправе первым просматривать все телеграммы, даже адресованные его конкурентам. Для того, главным образом, он в основал агентство, а вовсе не ради пользы отечества и не из чувства патриотизма, как говорилось для красного словца. Но главный его помощник, идиот, вообразил, что тайна телеграфа священна, и уперся на этом.

— Да ведь это же правильно! — воскликнула Дитте. — В чем же тут идиотство?

— Правильно… по мнению идиота, разумеется! Словно мне-то не все равно было, кто кого слопает: свиньи — псов или псы — свиней! Бог мой, до чего я был глуп тогда! Разумеется, я знал, чем рискую, чувствовал себя, когда меня спустили с лестницы, героем, мучеником за справедливость. И отправился искать себе новую службу, чуть не лопаясь от гордого сознания своей правоты, — ведь все должны были с распростертыми объятиями встретить такого героя! Однако, извините, везде отказ! У могущественного финансиста руки длинные, — никто не смел взять героя к себе на службу. Даже конкурент, тот самый, которого собирались разорить с помощью его собственных биржевых телеграмм, и он только пожал плечами. Да-а, он что-то такое слышал и, пожалуй, готов похлопотать за меня, чтобы меня вернули на прежнюю должность, если я дам обязательство выдавать ему телеграммы моего принципала! Вот они все какая сволочь! Как честный человек я был ему не нужен, а как сыщик — пожалуйста. Ну, как не запить, черт побери!