Мы долгое время смотрели в него в молчании, а единственным звуком, который я слышал, был стрекот сверчков и мерное дыхание Пикси.

Я снова почувствовал себя ребенком. Видел звезды над головой и ощущал присутствие Пикси под боком. Тишина, повисшая между нами, была наполнена утешением, и я задался вопросом, чувствует ли она то же самое. Я мог бы просидеть так всю ночь, под самыми огромными звездами за всю мою жизнь, окруженный запахом лаванды. Я мог бы навсегда здесь остаться.

Пикси заговорила с улыбкой в голосе:

— Помнишь, как мы с Черити пытались спрыгнуть с крыши крылечка, а ты психанул?

Я фыркнул:

— По сколько вам было? По шесть?

— Да. Мы были феями, помнишь? Мы нарядились в наши хеллоуинские костюмы и собрались летать, — сказала она с утрированным восторгом, и я рассмеялся. Действительно рассмеялся.

Черити была занозой в заднице. Инцидент с крыльцом не был единичным. Эта девчонка все время взбиралась на до смешного высокие деревья и собиралась оттуда прыгать. Но началось все с истории с феями. Черити с Пикси оделись, накрасились маминой косметикой и похватали эти дурацкие палочки. Ух. Они восхитительно раздражали.

— Я не дал вам полетать, — сказал я.

— Нет. Ты на нас нажаловался.

Я улыбнулся:

— Чертовски верно.

Мы замолчали на некоторое время. Воздух уже не казался таким прокуренным. У меня на душе полегчало.

— Тогда ты впервые назвал меня Пикси, — тихо сказала она.

Я вздохнул, подумав о маленькой Саре на моем заднем дворе, одетой как фея, такой розовой и нахальной.

— Да, назвал.

Она помолчала:

— Мне нравится быть Пикси.

Я ничего не ответил, но улыбнулся.

Пикси

Вдох.

Я тянула губами резкое тепло и горечь табака, чувствуя, как они обжигают внутренности, зрение размывается, а легкие расширяются от дыма. Я не хотела говорить. Я не хотела плакать. Я просто хотела сидеть рядом со своим героем и вспоминать.

Выдох.

Сигаретный дым уплывал в летнее небо, окружая нас и застилая звезды.

Я поднесла сигарету ко рту, но Леви мягко отнял ее до того, как она коснулась губ. Глядя в небо, он сноровисто затушил огонек о землю, а дым над нами стал рассеиваться, пока не исчез окончательно.

Вдох.

Звезды намного прекраснее, когда их свет не затеняет сигаретный дым.

Выдох.

На самом деле намного прекраснее. Правда.

Мы бесконечно долго сидели плечом к плечу, глядя вверх.

Вдох.

Лаванда. Летний воздух. Мята.

Выдох.

Поблизости нет монстров.

Леви

Тем утром я чувствовал себя прекрасно, словно легкие расширились, и устроили мне кислородный рай. Я закончил принимать душ и направился по коридору в свою комнату.

— Тридцать семь минут! — крикнула Пикси из-за соседней двери.

Я так давно не слышал подобной легкости в ее голосе, и это заставило меня надеяться, что она будет и дальше говорить со мной хотя бы для того, чтобы поддразнивать.

— Найди себе хобби, — крикнул я в ответ.

— Придурок.

Я улыбнулся глядя на стену:

— Ворчунья.

Вот и начался день.

Я оделся и забрал у Эллен список дел на сегодня. Рассматривая пункты, нацарапанные ее рукой, взглянул на женщину.

— Еще одна люстра?

Она улыбнулась:

— Да, в холле западного крыла.

— Да этой люстрой лет десять не пользовались.

— Верно. Потому что она сломана.

— Он и без нее хорошо освещен. Она ни к чему.

— Да, но она милая. Поэтому почини ее.

Я покачал головой и улыбнулся:

— Ладно.

— Развлекайся, —усмехнулась она.

Развлечение — полная противоположность тому, чем я занимался в ближайшие два часа, чиня адскую висячую штуковину, столь ценную для Эллен. Но это не смогло испортить мне настроения. Я расправился со списком раньше обычного, и снова направился к стойке регистрации, чтобы дать знать Эллен, что я закончил.

Она наклонила голову:

— Ты кажешься бодрым.

— Бодрым?

— Да. Счастливым. Оживленным, — она подозрительно на меня посмотрела и улыбнулась.

— Что?

Она продолжала улыбаться:

— Ничего.

Я вытаращился на нее, но она молчала, и теперь это казалось странным.

— Так... — протянул я. — Есть что еще делать или мне завершать смену?

— Нет. Ой, погоди, есть. Можешь отдать это Пикси? — протянула она мне белый конверт. — Это было в сегодняшней почте, и я забыла ей передать. И раз уж ты тут, не мог бы ты проверить слив? Мэйбл сказала, что он все время булькает.

— Булькает. Конечно, — я взял письмо и отправился на кухню.

Когда я туда зашел, Пикси отвлеклась от замешивания теста и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ. Голодная частичка меня, о которой я раньше даже не подозревал, потеплела от удовольствия.

— Привет, симпатяжка, — улыбнулась мне Мэйбл. — Что-то тебя целый день не видно.

— Это из-за нездоровой одержимости Эллен люстрами.

Пикси фыркнула:

— Она нездорово одержима всем старым и непрактичным.

— Можешь мне не рассказывать. Эллен хотела, чтобы я тебе передал вот это, — сказал я, протягивай ей письмо.

— Спасибо, — Пикси взяла конверт и кивнула на две тарелки на столе — красную и синюю, в которых лежали шоколадные квадратики. — Хочешь пирожное?

— Конечно.

Она подвинула ко мне красную, я взял пирожное и направился к раковине. Но только потянулся к сливу и откусил здоровый кусок...

— Святые небеса! — я задохнулся и выплюнул кошмарное лакомство в раковину. — Какого... — закашлялся я и уставился на коричневую гадость в руке.

Мэйбл, улыбаясь, опустила глаза. Пикси скрестила руки и забавно выгнула бровь.

— Ты это заслужил, — сказала она, наслаждаясь видом задыхающегося и кашляющего меня.

— За что?

Боже, это худшее из всего, что я пробовал в жизни. Мне не хватало воздуха.

— За то, что менял соль с сахаром местами в течение многих лет, и за то, что добавлял уксус в ванилин, отчего мои пирожные выходили кисло-солеными. Сегодня утром я наконец опознала все ингредиенты и решила дать тебе попробовать собственный рецептик.

Я сплюнул и улыбнулся:

— И тебе понадобилось столько времени? Ох, Пикс. Лучше тебе распрощаться с мечтами о карьере детектива.

Я выбросил остатки гадкого пирожного и снова задохнулся. По-настоящему задохнулся, думаю, мог бы даже вырвать.

— А тебе стоит распрощаться со своим ланчем, — произнесла она. — Пожалуйста, только не на моей кухне.

Это заставило меня лишь сильнее задохнуться.

— Боже, — она закатила глаза и взяла пирожное с голубой тарелки. — Эти хорошие. Клянусь.

— Прочь от меня, дьявол испорченных лакомств.

Она рассмеялась.

— Дьявол испорченных лакомств? Вау. Уверена, ты можешь придумать что-нибудь получше.

— Демон злых десертов?

— Все еще слабо.

— Соблазнительница шоколадно-соленой смертью.

— А теперь ты меня довел. Вот, — она что-то взяла в руки. — Это должно помочь тебе заткнуться, — и поднесла к моему рту еще одно кисло-соленое пирожное. Я начал отбиваться.

Она улыбнулась, разрывая конверт, пробежала глазами кусочек бумаги внутри него, и ее лицо вытянулось.

Я перестал задыхаться и вытер губы.

— Что случилось?

На ее лице проступило выражение растерянности.

— Меня приняли в Нью-Йоркский университет. Я могу перевестись уже этой осенью. Через две недели надо уезжать.

— Вау, — сказал я.

Вау.

— Это же замечательно, дорогая, — сказала Мэйбл, а затем помрачнела, увидев растерянное выражение на лице Пикси. — Ты в порядке?

— Да. Да. Я просто... я не знаю, — улыбнулась Пикси, наморщила лоб и закусила губу. Именно в таком порядке. — Я просто удивлена. Вот и все, — снова улыбнулась она.

Я тоже улыбнулся, но почему-то все внутри меня скрутилось тугим узлом.