Весь следующий час мы с Дженной сидели на диване и обсуждали татуировки с изображениями этих животных, и я забыла, ну почти, о Черити и Леви, и о том, как все могло бы сложиться.

А все действительно могло быть прекрасно.

Когда мы с Черити перешли в старшую школу, у Леви появился грузовик, и он возил нас на занятия каждый день. И отвозил домой, что в футбольный сезон для него было довольно проблематично.

К тому времени он уже был подающим надежды футболистом, игра стала его жизнью, а следовательно, и нашей. После школы у него были тренировки, и нам приходилось ждать, пока он освободится, до самого заката.

Большую часть времени мы смотрели видеоролики на телефонах или жаловались друг другу на учителей и манерных девчонок. Иногда делали домашнюю работу. А порой болтались на трибунах, пялились на дерущихся футболистов и орущего на них тренера Мака.

Я была влюблена в безопасность, а потому спокойно смотрела, как он по три часа бегает по полю в узких штанах. Черити тоже не возражала. Так как она влюблялась в каждого встречного парня, то и не думала жаловаться. Мы просто сидели и счастливо вздыхали от звуков игровых звонков и сталкивающихся шлемов.

В один из таких таких дней, Черити захотелось повопить с наших верхних трибун. Не спрашивайте меня, зачем. Вполне возможно, чтобы просто позлить Леви. И она добилась цели.

После пяти минут ужаснейшего мяуканья и чуть ли не мата из уст Черити, Леви, стоящий на поле, бросил в нас футбольный мяч.

Он бросил футбольный мяч. В НАС.

За последние четыре года он значительно нарастил мышечную массу, да он никогда и не был худым. К тому же, если в вас летит футбольный мяч со скоростью примерно двадцать километров в час, это несколько пугает. Поэтому мы нырнули под трибуну, а импровизированный снаряд приземлился прямо за тем местом, где мы сидели.

Факт к размышлению: Леви всегда попадал в цель. То есть то, что мяч в нас не попал, случайностью не было. И, тем не менее, это пугало, достаточно для того, чтобы заставить Черити никогда больше не мяукать.

Мяч ярости скатился по трибунам и остановился у наших ног. И нам с Черити в головы пришла блестящая идея: побросать его, что доказывает, насколько отчаянно мы нуждались в том, чтобы убить время.

Мы выбрали местечко на задворках поля и начали перебрасываться мячом, не демонстрируя выдающихся успехов. Какой смысл в том, чтобы у мяча были два заостренных конца? Вообще никакого.

Нужно ли говорить, что мы с Черити бросали его как девчонки, высмеивая друг друга, если мяч дурацкой формы неизбежно выскальзывал из наших рук.

Мы не замечали, что тренировка закончилась, пока Черити не пропустила мяч, и он не покатился к ногам Леви. Тот стоял, упершись руками в бедра в той самой я-только-что-пробежал-пятьдесят-миль-и-почти-выбился-из-сил позе.

Он покачал головой:

— Мне стыдно признавать, что мы родственники.

Она улыбнулась:

— Потому что я свистела классным задницам твоих дружков?

— И это тоже, — кивнул он. — Но по большей части из-за того, что ты уворачиваешься от мяча каждый раз, когда он в тебя летит. Это недопустимо. Он же тебя не укусит. И тебя, — указал он на меня. — Зачем вы используете обе руки? Выглядите по-идиотски.

Я улыбнулась, потому что он был серьезен, а серьезный Леви меня смешил.

— Идите сюда, обе. — Он поднял мяч, когда мы подошли ближе. — Вот, — он многозначительно взглянул на Черити, а затем на меня, — как нужно бросать мяч в футболе.

Он продемонстрировал нам безупречный пас и стал объяснять, как это повторить. Мы раз за разом терпели неудачи, но попытки нас веселили. Мы хихикали, вертели мяч в руках, вздрагивали и до чертиков его раздражали. Но он не сдавался.

Леви продолжал наш урок футбола, пока, по его мнению, мы перестали позорить доброе имя Эндрюс.

В то время я полагала, что Леви мне такой же близкий друг, как и Черити. Мы все делали вместе, втроем, по крайней мере, пока были маленькими. Мы были тремя мушкетерами. И даже спустя годы, когда мы больше не могли вести себя так на публике, в силу того, что повзрослели, мы оставались своего рода семьей. Настоящей. Непоколебимой. Вечной. Мы ощущали это по-особенному.

Но тогда я не понимала насколько особенной была наша дружба, теперь знаю.

Леви

Я старался игнорировать Пикси всю неделю. Я не был уверен, что готов увидеть, как сильно она меня возненавидела. Я занимал себя ремонтом свободных спален в восточном крыле. Невероятно, сколько работы можно проделать, когда тебя гложет чувство вины.

Я не мог поверить, что назвал ее шлюхой. Не кого-то другого из своего окружения, а именно Пикси. Ради Христа, она же занималась сексом всего однажды. Мне стоило лишь вспомнить о ночи, когда я узнал, что она рассталась с девственностью, как по моим венам побежала ревность.

Два года назад я забирал Черити и Пикси с одной совершенно ужасной вечеринки.

Как только мы вернулись к нам домой, Пикси заползла на диван и простонала:

— Отстойная вечеринка.

Черити расхохоталась:

— Это потому, что ты совершила огромную ошибку, сделав это с Бенджи Баркером.

Я почувствовал себя так, словно кто-то продырявил мне кишки. Мне не хватало воздуха, я не мог вздохнуть.

— Абсолютнейшая ошибка.

Пикси зарылась лицом в одну из диванных подушек.

Черити прицокнула языком:

— А все потому, что ты потеряла девственность с таким же девственником. Вы оба не представляли, что нужно делать. Плохой выбор.

Воздух в легкие так и не поступал.

— Заткнись. Лучшая подружка, называется, — бросила в нее подушкой Пикси. — Я бы не приняла это плохое решение, если бы ты осталась со мной, вместо того, чтобы бросить меня и пойти трахаться с Дареном Аквудом.

Я перевел взгляд на Черити:

— ЧТО?!

Моя голова чуть не взорвалась.

Черити повернулась ко мне с абсолютно невинным видом:

— А что? Мы с Дареном уже некоторое время встречаемся, и у нас был секс. Много секса. Что тут такого?

— Шлюха, — пробормотала Пикси и снова уткнулась лицом в подушку.

— Заткнись, — сказала дивану Черити. — Дарен хотя бы до оргазма меня доводит, чего не скажешь о дилетанте Бенджи.

Я дернул себя за волосы.

Боже мой. Что я слышу? У меня из ушей идет кровь.

Черити спала с Дареном Аквудом? А Пикси больше не девственница?

В груди разлилась боль, пронзившая меня всего. Куда, мать его, делся весь гребаный воздух?

— Боже, я знаю, — застонала Пикси. — Бенджи Баркер? Фу.

Внутри меня как будто прорвалась плотина из обвинений, и я повернулся к Черити:

— О чем ты, черт возьми, думала, оставляя Пикси одну этой ночью?

— Что? — Черити, казалось, смутилась.

А я закричал:

— Что ты за подруга, если оставила Пикси с каким-то недомерком?

Лицо Черити исказила боль:

— Я не знала...

— Не злись, Ливс, — подняв голову от подушки, сказала Пикси. Она готова была заплакать. — Пожалуйста, не злись.

Впервые в жизни я смотрел на Пикси так, будто она принадлежала мне. Я хотел закинуть ее на плечо и заявить права на ее зеленые глаза. Навсегда. Я не хотел делиться нею ни с Бенджи, ни с другими придурками.

— Не злись? — закричал я. — Я в ярости! Тебя использовали, Пикс. Тот парень не имел права к тебе прикасаться. Ты не была достаточно трезвой, чтобы принимать какие-либо осознанные решения. Я его убью. Вот пойду и убью. Да я его на части разорву и...

Пикси заплакала.

— Прости, — пробормотала она в никуда. — Мне очень жаль! Это казалось хорошей идеей, потому что ни один из нас ни с кем еще не был. Я его не боялась, и чувствовала такое приятное возбуждение, и он тоже. А потом все стало так грязно и неудобно, ну вообще ничего хорошего. А когда закончилось, стало еще более неприятно, и теперь у меня болит голова, и ты на меня злишься, — она зарыдала в подушку и завыла. — Ты так сильно на меня злишься!