— Например, «К вопросу…», — сказал Казеннов и разъяснил. — Это же элементарно понимается как подход к вопросу. Глядите!

Иван Михайлович схватил со стола мраморное пресс-папье и поставил на край стола. Затем он попятился, наткнулся на угол железного шкафа, потер ушибленное место и остановился.

— Вот это, к примеру, вопрос, — он указал пальцем на пресс-папье, — а вот здесь, к примеру я. Что же я должен сделать для исследования вопроса? Естественно, подойти к нему.

Казеннов сделал три крупных шага, протянул руку и взял пресс-папье с розовой промокательной бумагой, которому выпала честь служить наглядным пособием в разговоре двух кандидатов наук.

— Можно, конечно, написать и точнее, — продолжил Казеннов. — Скажем, «Некоторые аспекты подхода к вопросу…».

— Не надо точнее, — остановил Жебелев ученого секретаря.

— Я тоже так считаю. Я сторонник простых и понятных выражений… Значит, «К вопросу…» мы согласовали.

Николай Павлович кивнул, усмехнулся и подумал, что логика — сильнейшая наука человечества. Еще древние греки знали это. «Быстроногий Ахиллес и черепаха» — неплохо ведь было придумано.

— Дальше у нас «…о возможной эффективности», — продолжал ученый секретарь. — Это ясно?

— Ясно. Только слово «возможной» надо исключить. Вы же сторонник простых выражений.

— Вот именно, — подтвердил Казеннов. — Простых и объективных, Николай Павлович. Мы ставим на рассмотрение ученого совета принципиальнейший вопрос. Это обязывает нас быть предельно объективными. Если написать в повестке заседания так, как вы предлагаете, — «об эффективности», — значит навязать уважаемым членам ученого совета, что эффективность уже есть. А мы это должны еще выяснить в ходе обсуждения, установить, имеется она или нет. О том, чего нет, Николай Павлович, в ответственных документах писать не полагается. Повестка заседания ученого совета — это, извините, не научно-фантастический роман. Будет доказано наличие эффективности, тогда и будем писать «об эффективности». Пока же в интересах научной объективности я полагаю правильным написать именно так, как сформулировано: «…о возможной эффективности…»

«Во дает!» — в голове Николая Павловича вдруг выскочило восклицание, которым он когда-то выражал мальчишеское восхищение цирковым шпагоглотателем, канатоходцем или клоуном-трансформатором.

— Значит, согласовали… Пойдем дальше, — Казеннов промокнул батистовым платочком пот, проступивший на широком, без единой морщинки, лбу. — «…Отдельных параметров сборности в перспективе…» Почему я в данном случае считаю необходимым использовать в формулировке именно слово «параметры»?

Иван Михайлович открыл ящик стола и вытащил толстый, потрепанный от настойчивого употребления «Словарь иностранных слов».

— Пад… Пал… — палец ученого секретаря проворно побежал по страницам. — Ага, вот! «Пар»… Паразитизм… Дальше, значит… Параллакс… И вот «параметр». Постоянная величина, сохраняющая постоянное свое значение в условиях данной задачи. Вдумайтесь, Николай Павлович, — постоянная!.. Понимаете, с каким большим смыслом я употребил именно слово «параметр». Как никакое другое оно отвечает духу — я обращаю ваше внимание, — духу поставленного вопроса. Подчеркивает, что речь идет в данном случае не о какой-нибудь временной, переходящей, так сказать, финтифлюшке, а о глубинном и проблемном экономическом явлении, имеющем — я здесь снова акцентирую — постоянный характер.

«Во дает!» — опять подумал Жебелев и согласился с «параметром». Николай Павлович уже сообразил, что возражать против формулировки — это все равно что увязнуть в трясине. В институте насчет формулировок никто не перешибет Казеннова. Сейчас он снова блестяще доказывал это. Терять время на бестолковый спор не было никакого резона. Важно, что его докладную Бортнев без всяких проволочек выносил на рассмотрение совета и докладчиком назначил его, Жебелева. Когда Николай Павлович окажется на трибуне совета, он сунет к чертям собачьим все эти казенновские «параметры» и простым языком скажет, в чем суть вопроса. Чего же зря копья ломать.

Поэтому Николай Павлович не стал возражать, что его вопрос именно так будет сформулирован в повестке заседания совета. Тем более что Казеннов согласился выбросить из формулировки слова «…а также коэффициентов принятых капитальных вложений».

Этот пристегнутый в первом варианте наименования каламбур не имел никакого отношения к сути рассматриваемого вопроса. Казеннов это понимал и пристегнул его только для того, чтобы отстегнуть при согласовании формулировки. Таким испытанным методом ученый секретарь всегда обеспечивал полную демократичность обсуждения вопросов. Иван Михайлович Казеннов всегда в необходимой степени соглашался с доводами другой стороны. Он отстегивал то, что предусмотрительно было им пристегнуто, и собеседники расходились удовлетворенные друг другом.

После того как формулировка доклада была согласована, Казеннов перешел к следующему вопросу.

— Теперь, батенька мой, насчет рецензентов по вашему докладу, — бодро заявил он и выхватил из папки лист бумаги. — Желательно два рецензента — от науки и от практики. От науки есть предложение заслушать…

Иван Михайлович назвал фамилию ученого-строителя, известного молодому поколению главным образом по историческим разделам вузовских учебников.

— Он же давно на пенсии, — удивился Жебелев.

— Согласится, согласится, — успокоил его Казеннов. — Позвоним, попросим… Машину подошлем. Ему на совет проехаться одно удовольствие. Засиделся небось дома… Зато величина! Доктор, профессор! Такого рецензента каждому докладчику лестно иметь.

— Да, но Федор Юлианович никогда не занимался экономикой сборного железобетона, — возразил Николай Павлович. — Он проводил научные исследования по нормированию расхода материалов. Это же совершенно другая область.

Казеннов кивнул, откинулся на стуле и улыбнулся.

— Вы Генри Форда знаете? — отрывисто спросил ученый секретарь.

Жебелев дернул себя за мочку уха и сказал, что лично он с Генри Фордом незнаком, но кое-что о нем слышал.

— Вот именно — кое-что! — многозначительно продолжил Иван Михайлович. — Этот, с вашего позволения, капиталист, реакционер и жестокий эксплуататор, оказывается, как ни странно, был умный человек и дальновидный организатор… Так вот, Генри Форд, к вашему сведению, в сложных ситуациях, когда специалисты не могли найти решения, приглашал… Кого? Неспециалистов. Людей, так сказать, не отягощенных консерватизмом мысли и традиционными шаблонами подхода к вопросу…

— Погодите, Иван Михайлович, — остановил Жебелев ученого секретаря. — В таком случае еще лучше можно сделать. У меня есть знакомый доктор исторических наук. Давайте пригласим. Тут уж никакого отягощения не будет. И машину за ним не надо посылать — самостоятельно человек передвигаться может… Давайте пригласим исторического доктора!

Казеннов снова промокнул платком лоб, вынул из кармана трубочку с валидолом и покрутил ее в пальцах.

— Мы ведем серьезный деловой разговор, Николай Павлович, — с укоризной сказал ученый секретарь. — Не надо превращать его в фарс. Неужели вы не понимаете, что такой рецензент, как Федор Юлианович, обеспечит свободу в научной полемике. Он не будет навязывать совету собственное мнение.

«Вот именно, — подумал Жебелев. — Где же он его возьмет, чтобы навязывать».

— Он обеспечит на совете полную объективность обсуждения вопроса, — повторил Казеннов. — Конечно, он несколько отстал от современных научных проблем. Ему нужно помочь с подготовкой выступления.

— Кто будет помогать?

— Если бы вы взяли на себя организацию этой помощи… Не лично, конечно… Я был бы удовлетворен.

«Строкину к старику пошлю, — мысленно решил Николай Павлович. — Лучше бы Утехина, но тот мне самому понадобится… Пусть Розалия ему тезисы накропает. Глупости хоть по крайней мере не будет».

— Хорошо, мы поможем, — согласился Николай Павлович. — Кто второй рецензент?

— Вторым предлагается пригласить Курдюмова.