— Не справимся за десять… Прибавьте хоть недельку.

— Ни единого дня. Пять лет кайфовали, критику наводили на совещаниях, что вам ходу не дают. Теперь дорога открыта. Шагайте, дорогие товарищи, к техническим высотам.

— Разве мы виноваты. Да мы…

— Именно вы теперь и поработаете, как это положено. Доведете пока этот эскиз до рабочих чертежей, потренируете конструкторское мышление, вспомните о тех мелочах, которым вас в институте учили, а в Заборске выдадите сверх того проект модернизации расточного участка.

— Проект расточного участка?

— Да… Половина будет работать над проектом, а вторая следить за изготовлением опытного образца, решать на месте все вопросы с производственниками, а потом произведет наладку и опробование в эксплуатации.

Тут Василий Шевлягин, как говорят на Востоке, «потерял лицо». Он спросил, кто будет возглавлять конструкторскую бригаду в Заборске.

— Ты, Вася… Ты себя в списке поставил первым. Я тебя за локоть не подталкивал.

К чести Шевлягина надо сказать, что он одолел растерянность и испуг. Взял список с неряшливо написанными фамилиями энтузиастов, порвал его, ссыпал обрывки в мусорную корзину и сказал начальнику ОКБ, что завтра будет представлен состав конструкторской группы по Заборску и что эту группу возглавит он. Попросил лишь одного — усилить перспективщиков несколькими специалистами из отраслевых отделов.

Андрей Алексеевич намеренно помедлил с ответом, напоследок испытывая Шевлягина. И лишь заметив, что руководитель бюро готов встать и гордо удалиться из кабинета, он сказал, что разрешает привлечь специалистов из других отделов.

Смягчился, увидев построжавшее лицо Шевлягина, и добавил:

— Подберешь по своему усмотрению, Василий Анатольевич. Только не очень размахивайся. Придется ведь еще Веретенникова уговаривать.

Ничего не было. Ни подглядывания с верхнего этажа аэровокзала, ни девочки с тупым носом и запудренными веснушками, ни бессильных одиноких рыданий за углом здания из тяжелого силикатного кирпича. Ничего не было, потому что Андрей не видел провожания в аэропорту. Для него ничего не было, а что было для нее, останется при ней, и о том не проведает ни одна душа…

Да и что, собственно, произошло? Нелепая девчонка, примчавшаяся в аэропорт? А знал ли он ее, хотел он ее провожания? Допустим, что хотел. Мало ли что хочется иной раз человеку. И на нее саму тоже, случалось, нападал бабий бзик, а потом все проходило, образовывалось, становилось на свои места. Жизнь грубее и проще. Она берет человека в свои шершавые и крепкие руки и ведет его по проторенной дороге. И строится она не на всплесках эмоций и вдохновениях, а на житейской реальности. В восемнадцать лет можно быть оптимистом и верить в то, чему хочется верить, но время течет, и наступает момент, когда понимаешь, что рядом должен быть человек зрелый, равный тебе по опыту, близкий по духу, по житейским привычкам и мироощущению.

Не для тебя, Андрюша, девочка в платье с короткими рукавами. Если ты тешишь себя иллюзией, что она вернет частицу молодости, то ошибаешься. В жизни ничто не возвращается, и миражи, какие иной раз манят человека, далеки, недосягаемы и исчезающи.

Все это пришло к Нателле в одиноких раздумьях, когда она возвратилась из аэропорта, отключила телефон, чтобы избавиться от звонков, от любопытных подружек, чтобы осмыслить случившееся и определить к нему собственное отношение.

Сопротивлялась не только извечная женская гордыня, всегда черпающая силу из самолюбивого утверждения, что «я не хуже, чем она», сопротивлялась лично Нателла Липченко, понимавшая, что Андрей является для нее тем мужчиной, когда про других мужчин уже не думаешь.

Ничего не случилось. Нателла Константиновна шла сейчас по коридору ОКБ как всегда уверенная, немного ироническая, отлично одетая и тщательно причесанная.

Мягкий шелк переливался при каждом ее шаге, при каждом движении. Каблучки уверенно выстукивали по паркету. Тик-так, тик-так… Ход был отличный, анкерный, как у добрых часов.

Руководитель группы по смазке и гидравлике торопилась по вызову начальника ОКБ для делового разговора.

— Не понимаю причины беспокойства. Я же сказала, что чертежи от Габриеляна будут получены… Мне кажется, Андрей Алексеевич, начальство должно больше доверять сотрудникам. Если этого нет, служебные отношения превращаются в кошмар для обеих сторон.

— Проповедуете деловую автономию, Нателла Константиновна? А как тогда проводить повседневную воспитательную работу в коллективе?

— Одно другому не мешает, если учитывать реальную специфику.

— В чем же вы видите эту реальную специфику? Начальство воспитывает подчиненных, а подчиненные воспитывают начальство?

— Примитивный теоретический подход, оторванный от жизни. Реальность здесь состоит в том, что в порядке проведения воспитательной работы начальство осознает собственные недостатки и принимает активные меры по устранению их у подчиненных…

— Жена Цезаря остается вне подозрений.

— Древние умели утверждать неглупые мысли… От наших бы мыслей кое-что осталось на века.

— Будем стараться войти в историю человеческой мудрости…

Теннисный упругий шар летал через сетку. Удар, отбив и тут же новый взмах ракеткой.

— Все-таки я разберусь с вашими непрерывными досылами, Нателла Константиновна.

— Вы уже много раз грозились, товарищ начальник ОКБ. Подписывайте и не пытайтесь влезать в мелочи. Мелочи — это всегда трясина, она засасывает и самых энергичных людей.

— Вы меня относите к таковым?

— Иногда нападает на меня такая доброта… Мелочность характера не служит украшением мужчины.

Нателла сидела сбоку письменного стола, чтобы удобнее было подавать на подпись письма и чертежи, накопившиеся за время командировки в Заборск. Андрей, скашивая глаза, ловил себя на мысли, что ему приятно соседство Нателлы, приятно, когда их пальцы невзначай сталкиваются.

Но разговор оставался строго служебным. Хотя в кабинете они были вдвоем, Нателла Липченко являлась воплощением служебного этикета, неписаных правил взаимоотношений руководителя и подчиненного.

Нарушил этикет Андрей Алексеевич. Подписав документы и приметив, с какой медлительной аккуратностью Нателла укладывает их в папку, он сообразил, что руководитель группы не торопится уходить из кабинета.

— Почему ты не спросила, как я съездил в командировку?

— Я знаю, что ты отлично съездил. Прошлая командировка в Заборск, во всяком, случае, была отличной.

— Не надо, Нателла… Просто я замотался с делами.

— И это я знаю. Ты возвратился с великими планами, и ОКБ уже митингует по комнатам и лестничным площадкам. Васенька Шевлягин отбирает десант в Заборск так, словно составляет команду по легкой атлетике на Олимпийские игры… Я знаю, что ты отлично съездил.

Нателле хотелось выложить еще кое-какие подробности о его заборской командировке, сказать, например, о проводах на аэровокзале.

— У тебя какие новости? — спросил Готовцев, почувствовав сдержанность собеседницы. — Как ты здесь жила?

— Хуже, чем ты в командировке. Ко мне нагрянула гостья… Двоюродная племянница… Девчонка из тех, что щеголяют по улицам в коротких платьях без рукавов или в обтягивающих джинсах… Прошлый год она провалилась на экзаменах в институт и теперь приехала для очередного захода… По-моему, насчет института — это байка, придуманная для собственного утешения. Уверена, что больше всего ей хочется выскочить замуж. Подцепить солидного, пусть даже постарше ее, женишка с положением и соответствующей материальной базой и пристроиться к нему в качестве законной супруги… Накупила билетов в театры, и мне волей-неволей приходится таскаться вместе с ней каждый вечер. Представляешь, какое это удовольствие?

— Ты и сегодня собираешься в театр?

— И сегодня иду… Очень жаль, но в ближайшее время ты не сможешь позвонить мне.

Нателла сознательно освобождала Андрея от некоторой сложности его положения. Знала, что эти сложности терзают его, и шла на продуманную жертву. Мужчинам иногда нужно давать свободу, чтобы они сами убедились, кто есть кто. Пожалуй, и жертвой нельзя именовать такое освобождение. Точнее сказать, — это кредит, который выдает умная женщина, зная, что он возвратится с солидными процентами.