В наших совместных выступлениях наибольшее впечатление Вольпи оставлял в «Риголетто». Его герцог Мантуанский был живым человеком, а не сценическим персонажем. Лаури-Вольпи с подлинным мастерством пел в «Вильгельме Телле», а в «Трубадуре» его могучий, звонкий голос был разящим, как острие кинжала.
Превосходным тенором был и Дино Борджоли, с которым я не раз пела в Италии и за границей. Все тайны лирического репертуара были для него открыты. Правда, приятного тембра голос был в известной мере «сделанным», но благородство стиля, выразительность фразировки позволяют причислить Дино Борджоли к плеяде выдающихся певцов.
Поистине «золотой» голос был и у моего партнера тенора Флета. Тенорами с большой буквы можно назвать и Мануриту, и Марини, и, конечно же, моего мужа Энцо Де Муро Ла Манто, который был одним из наиболее прославленных и одаренных певцов в период после первой мировой войны.
А теперь перейду к баритонам! Самым великим баритоном моего времени, конечно, был Карло Галеффи, который после блистательной карьеры и бесчисленных успехов на сцене театров всего мира умер недавно в бедности.
Величайший Риголетто тех времен, Галеффи вместе со мной и Пертиле был долгие годы любимцем Тосканини. Его неподражаемый, мощный, с металлическим оттенком, голос прекрасно подходил к музыке Верди и к таким операм, как «Севильский цирюльник» и «Лоэнгрин».
Особое место в моем сердце занимает Луиджи Монтесанто, законченный артист, высокообразованный, на редкость тонко чувствующий и благородный. Много лет подряд Монтесанто был украшением итальянской оперы. В моей памяти он навсегда останется прекрасным другом и чудесным партнером по многим спектаклям и турне.
Голос у него был бархатистый, теплый и великолепно поставленный. Наибольшей выразительностью отличалось его исполнение главных партий в операх «Риголетто», «Травиата», «Трубадур», «Сила судьбы», «Андре Шенье», «Тоска», «Франческа да Римини», «Тангейзер».
Мы остались в наилучших отношениях и после ухода с оперной сцены, и для меня явилась огромным горем его ранняя смерть. Сколько ценных советов дал мне этот верный друг за время моих выступлений! Вспоминаю наши бесконечные беседы и споры во время репетиций «Травиаты».
Он принимал близко к сердцу мои успехи и огорчался моими неудачами куда больше, чем своими. Не раз, выступая вместе со мной, он бывал растроган до слез.
Мне выпала честь петь в «Риголетто» вместе с великим Маттиа Баттистини. Произошло это зимой 1921 года в падуанском театре «Верди». Я только начинала свой артистический путь, а Баттистини собирался оставить сцену после сорока лет блистательной артистической карьеры.
Я была безмерно горда и взволнована, что пою с прославленным артистом. Но Баттистини меньше всего стремился подавить меня своим авторитетом и славой. Он был со мной очень добр и щедро давал советы. Совершенно уверенный в своем успехе, он помог мне с честью выдержать трудное испытание.
Когда закончились спектакли «Риголетто», Маттиа Баттистини прислал мне очень ласковое письмо, в котором между прочим писал, что голос — это «дар божий» и его надо всемерно беречь.
Довелось мне петь и еще с одним всемирно знаменитым баритоном — Риккардо Страччари. Он был настолько убежден в своей исключительности, что, выступая в Триесте вместе со мной в опере «Линда де Шамуни», проявил определенную бестактность. Возможно, это объяснялось моим огромным успехом в роли героини. Впрочем, ничего особенно страшного не случилось, и я не перестала восхищаться талантом этого уже стареющего певца.
Что же до Мариано Стабиле, то я, не колеблясь, готова превозносить до небес его исполнение партии Фальстафа. В этой роли Мариано Стабиле ждал исключительный успех буквально во всех театрах мира. Почти всю партию Фальстафа Стабиле проходил под руководством Тосканини, и этим все сказано. Поистине это был праздник подлинного искусства и музыкальности!
Как трудно будет современным и будущим баритонам с такой же художественной выразительностью воплотить на сцене этот весьма сложный образ!
О Мариано Стабиле я храню также личное приятное воспоминание. Мы выступали вместе в «Ла Скала» в «Дон Паскуале», и после исполнения знаменитого дуэта зрители долго вызывали нас на «бис».
Из первоклассных баритонов, также певших вместе со мной, хочу отметить еще обладателя удивительного голоса Бенвенуто Франчи, Вильоне Боргезе, Бьязини, Римини, Гирардини, Росси Морелли.
Баритон Аугусто Беуф, в конце своей артистической карьеры певший басом, был моим очень приятным партнером в турне по Австралии и Новой Зеландии. Голос его отличался стихийной силой, и он обладал темпераментом настоящего певца. Наибольших успехов он достиг как баритон, имеющий очень обширный репертуар.
Из всех басов, певших со мной, наиболее яркие воспоминания сохранились у меня о Федоре Шаляпине, одном из величайших артистов всех времен, новаторе и одновременно продолжателе лучших вокальных традиций.
Не говоря уже о потрясающих образах в «Борисе Годунове» и «Дон-Кихоте», незабываемым останется исполнение им партии дона Базилио. В «Севильском цирюльнике» мы пели вместе не только в «Ла Скала», но и в огромном зале Кливлендского театра. В «Ла Скала» Шаляпин осуществил также режиссуру и постановку «Севильского цирюльника», с тем тонким умением и вкусом, который признавали буквально все.
Он был таким педантичным и даже придирчивым в своей роли постановщика, что однажды подверг тяжкому испытанию даже мое долготерпение. Но когда я не удержалась от выражения досады, Шаляпин не только не обиделся, а, похоже, даже развеселился. Возможно, он нарочно хотел меня подзадорить.
— Имей терпение, Тотарелла! — воскликнул он. — Ты сама только выиграешь, если все будет сделано в лучшем виде. — И снова принялся обсуждать с рабочими сцены, как надо повесить занавеси и какого они должны быть цвета.
У этого человека были стальные нервы! Но прав был он, а не я. Как всякий истинно великий художник, он не терпел никаких «приблизительно и примерно», и, выступая вместе с ним, я научилась очень и очень многому. Кроме рассказанного выше случая, Шаляпин относился ко мне очень мило и дружелюбно. Он звал меня ласково «Тотарелла», «моя Тотарелла» и щедро одаривал похвалами и драгоценными советами. Накануне моего первого путешествия в Россию я зашла к нему, в его парижскую квартиру. Он жил в роскошном доме, обставленном в русском стиле. Буквально во всех уголках виднелись реликвии его заслуженной славы и редкие удивительные сувениры.
Шаляпин встретил меня очень радушно, по-дружески обнял и весь вечер был необыкновенно предупредителен и любезен. Я рассказала ему о моем намерении пересечь Советский Союз по транссибирской магистрали.
— Счастливица! — взволнованно воскликнул Шаляпин. — Какое это счастье — ступить на землю святой Руси! Я надеюсь, что рано или поздно вернусь на родину. Езжай смело, Тотарелла! Никто тебя там не съест. Кое-каких мелких неприятностей тебе, конечно, не избежать, но все это пустяки. В моей стране артистов всегда встречали с величайшим уважением. У меня есть все основания думать, хоть с тех пор много воды утекло, что артисты по-прежнему там в почете.
С другим знаменитым певцом, басом Надзарено Де Анджелис, я пела вместе в «Севильском цирюльнике». Наибольшую славу ему принесли партии Мефистофеля и Моисея.
Моими партнерами по сцене были и бас Эцио Пинца, который, перебравшись вскоре в США, создал себе имя как артист кино и телевидения, великолепный комический актер Ди Лелио, Танкреди Пазеро, Залевский, Ригетти и, наконец, Фернандо Аутори, превосходный певец и… карикатурист.
Более многочисленным было «воинство» моих партнерш по сцене, о которых я охотно вспоминаю по сей день.
О сопрано Розе Райза, великолепной певице с отточенной техникой, блиставшей в операх «Норма», «Франческа да Римини», «Трубадур», я уже писала. Она поистине была певицей, достигшей вершин мастерства. Уже завоевавшая к началу моей карьеры всеобщее признание, Роза Райза не раз проявляла ко мне живейшее участие и оказывала дружескую поддержку.
